Библиографический комментарий

О Туоре и его приходе в Гондолин

Рúан, жена Хуора, жила в народе Дома Хадора; когда же в Дор-Лóмин пришли вести с Нирнаэта Арноэдиад, а о своем муже она не узнала ничего, она обезумела от горя и стала бродить одиноко в глуши. Там бы она и пропала, но Серые эльфы пришли ей на помощь. Ибо в горах к западу от озера Митрим было поселение этого народа; и туда они привели ее, и там до скончания Года Скорби она разрешилась сыном.

И сказала Рúан эльфам:

– Пусть будет имя его Туор, ибо это имя выбрал его отец до того, как война разлучила нас. Прошу вас вырастить его и сохранить меж вами; ибо предвижу, что много добра произойдет от него эльфам и людям. Я же должна отправиться на поиски Хуора, господина моего.

И эльфы утешали ее, но некто Аннаэль, единственный, кто вернулся домой из всех, ушедших в том народе на войну, сказал ей:

– Увы, госпожа, известно, что Хуор пал подле Хýрина, брата своего; и лежит он, думается мне, в великой горе тел, что орки сложили на поле битвы.

Тогда Рúан пошла и покинула жилища эльфов, и прошла через землю Митрим и пришла наконец к Хауду-эн-Нденгин в пустоши Анфауглита, и там легла и умерла. О сыне же Хуора позаботились эльфы, и Туор вырос меж них; и был он прекрасен лицом и золотоволос, по роду отца его, и стал силен, и высок, и могуч, а будучи взращен эльфами, знаниями и умениями был он не беднее королевичей Эдайна, пока не пал еще Север.

Но с течением лет жизнь былых жителей Хитлума, эльфов и людей, становилась все труднее и опаснее. Ибо, как сказано, Моргот порушил свои обещания истерлингам, служившим ему, и отказал им в богатых землях Белерианда, на которые те зарились, а привел этот злой народ в Хитлум и там повелел им селиться. И, хотя истерлинги не почитали более Моргота, они продолжали служить ему из страха перед ним и ненавидели всех эльфов, а оставшихся людей Дома Хадора, большей частью женщин и детей, презирали, и угнетали их, и брали женщин их за себя силою, и отнимали их земли и добро, а детей их сделали своими рабами. Орки ходили по той стране свободно, преследуя уцелевших эльфов и загоняя их в горы, и многих, взяв в плен, уводили в копи Ангбанда рабами Моргота.

Потому Аннаэль увел свой немногочисленный народ в пещеры Андрота, и там жили они укромной и трудной жизнью, пока Туору не исполнилось шестнадцать лет, и не стал он силен и не овладел оружием – топором и луком Серых эльфов; и сердце его разожглось от тягот его народа, и захотел он идти мстить оркам и истерлингам. Но Аннаэль запретил ему.

– Видится мне, что далек еще твой час, Туор сын Хуора, – сказал он. – А земля эта не будет свободна от тени Моргота, покуда не будет перевернут сам Тангородрим. Потому решили мы оставить ее и уйти на Юг; и ты отправишься с нами.

– Но как же мы ускользнем из сетей, что расставили наши враги? – спросил Туор. – Ведь такое большое шествие непременно будет замечено.

– Мы не будем идти по земле открыто, – ответил Аннаэль, – а, если удача выпадет нам, выйдем на тайный путь, что зовется меж нас Аннон-ин-Гэлид, Врата Нолдора; ибо созданы они были искусностью этого народа давным-давно во дни Тургона.

При этом имени Туор встрепенулся, хотя и не знал, почему; и стал расспрашивать Аннаэля о Тургоне.

– Он – сын Финголфина, – отвечал Аннаэль, – и признан Верховным Королем Нолдора со времени гибели Фингона. Ибо он живет ныне, его больше всех боятся Морготовы слуги, и он ушел невредимым с битвы Нирнаэта, когда Хýрин Дор-Лóминский и твой отец Хуор прикрыли за ним броды Сириона.

– Так я пойду искать Тургона, – сказал Туор, – ибо он наверняка поможет мне во имя отца моего.

– Не можешь ты идти искать его, – возразил Аннаэль, – ибо твердыня его сокрыта от глаз эльфов и людей, и мы не знаем, где стоит она. Из нолдоров кто-нибудь, быть может, знает путь к ней, но они не скажут его никому. Но если ты хочешь переговорить с ними, то отправляйся со мной, как сказано тебе; ибо в дальних гаванях Юга ты встретишь путников из Сокрытого Королевства.

Так и случилось, что эльфы оставили пещеры Андрота, и Туор пошел с ними. Но враги следили за их поселением и вскоре прознали про их бегство; и не успели эльфы спуститься с гор в долину, как великое полчище орков и истерлингов напало на них, и они были разметены и старались скрыться в наступавшей ночи. Сердце же Туора зажглось огнем битвы, и он не бежал, а, хоть и был молод, взял топор, как его отец до него, и долго сражался, и многих, напавших на него, уложил; но под конец был он побежден и взят в плен, и приведен к истерлингу Лоргану. Этот Лорган был главою всех истерлингов и правил всем Дор-Лóмином как вассал Моргота; и Туора взял он себе в рабы. Горька и тяжела стала жизнь Туора; ибо Лоргану нравилось терзать Туора тем злее, что был Туор из рода прежних владык, и силился Лорган, как мог, сломить гордость Дома Хадора. Но Туор был мудр, и всю боль и насмешки сносил терпеливо; так что со временем участь его облегчилась, и по крайности он не умер с голоду, как многие несчастные рабы Лоргана. Ибо Туор был силен и умел, а Лорган кормил свой рабочий скот, пока рабы были молоды и могли работать.

Спустя три года рабства Туору представилась возможность бежать. Он уже почти вырос и был выше и проворнее любого истерлинга; и, будучи однажды послан с другими рабами на работы в лес, он внезапно набросился на стражу, перебил ее топором и бежал в горы. Истерлинги охотились на него с собаками, но тщетно; ибо все почти собаки у Лоргана были в дружбе с Туором и, набегая на него, ластились к нему и бежали назад по его приказу. Так Туор вернулся в пещеры Андрота и зажил там один. И четыре года был он беззаконным бродягой в стране своих отцов, угрюмый и одинокий; и имя его наводило страх, ибо часто он выходил и убивал столько истерлингов, сколько мог. Тогда они назначили высокую цену за голову его; но никто не осмеливался приблизиться к его убежищу даже большой силой, ибо истерлинги боялись эльфов и сторонились пещер, в которых те обитали. Но говорят, что в походы Туор пускался не из мести; всюду искал он Врата Нолдора, о которых говорил Аннаэль. Но не нашел Туор Врат, потому что не знал, где искать их, а те немногие эльфы, что оставались еще в горах, не слыхали о них.

И узнал Туор, хоть удача и благоволила ему, что неверна жизнь беззаконного бродяги, коротка и безнадежна. Не желал он всю жизнь прожить дикарем в глуши, в бесприютных горах, и сердце звало его к великим делам. Говорится, что в этом проявилась воля Ульмо. Ибо Ульмо собирал вести обо всем, что творилось в Белерианде, и каждый поток, протекавший через Средиземье в Великое Море, был его вестником и посланцем; и пребывал он в старинной дружбе с Кúрданом и Корабельщиками в Устьях Сириона1. А в то время больше всего заботила Ульмо судьба Дома Хадора, ибо в замыслах его они многое должны были сделать в помощь Изгнанникам, как хотел того Ульмо; и хорошо знал он о желании Туора, ибо Аннаэль и многие из его народа выбрались все же из Дор-Лóмина и пришли к Кúрдану на дальний Юг.

Так случилось, что в один из дней начала года (двадцать третьего после Нирнаэта) Туор сидел у родника, что бил возле самой пещеры, в которой он жил, и глядел на запад, где солнце садилось в облака. И в сердце его вспало, что не может он ждать более, а желает встать и отправиться в путь.

– Покину я наконец унылую страну моего народа, которого нет больше, – воскликнул Туор, – и отправлюсь искать свою судьбу. Но куда же повернуть мне? Долго искал я Врата, и не нашел их.

Тогда Туор взял арфу, что всегда была при нем и на которой он хорошо играл, и, не боясь того, что в глуши далеко будет слышен его чистый голос, запел песню Северных эльфов, поднимавшую дух. И когда он допел ее, родник у его ног вдруг вскипел, переполнившись водою, вышел из берегов и ручьем хлынул вниз по скалистому склону. Туор решил, что это знак ему, и, поднявшись на ноги, пошел за ручьем. Так он спустился с высоких гор Митрима и вышел на равнину Дор-Лóмина к северу от них; а ручей все полнился, и Туор шел по его берегу на запад, пока вдали не показались длинные серые гряды Эреда Лóмин, тянувшиеся там с севера на юг, огораживая дальние прибрежья Западных Берегов. Ни в одном из своих походов не заходил Туор в эти горы. Здесь, вблизи гор, местность снова стала каменистой и изломанной, и вскоре земля начала подниматься под ногами Туора, а ручей побежал в каменном ложе. Но едва мглистые сумерки легли в третий день его путешествия, как перед Туором встала каменная стена, в которой было отверстие наподобие огромного свода; и ручей скользнул в нее и пропал. В унынии и отчаянии Туор воскликнул:

– Так надежда моя обманула меня! Знак в горах привел меня лишь к этой черной дыре посреди страны моих врагов.

И с омраченным сердцем сел Туор посреди камней на высоком берегу ручья, глядя в холодную беспросветную ночь; ибо стоял еще месяц сýлимэ, и весна не добралась до этих северных земель; а с востока дул пронизывающий ветер.

Но чуть только восходящее солнце засветилось бледно в туманах далекого Митрима, как Туор услышал голоса, а взглянув вниз, увидел он с удивлением двух эльфов, переходивших ручей; и когда они поднялись по ступеням, выбитым в скальном берегу, Туор поднялся и окликнул их. Они мгновенно обнажили сверкающие мечи и бросились к нему. И Туор увидел, что под серыми плащами их были латы; и изумился он, ибо они были статнее и красивее всех эльфов, каких он знал до того, потому что дивный свет струился из глаз их. Он стоял во весь рост и ждал их; и когда эльфы увидели, что в руках его нет оружия, а он поприветствовал их по-эльфийски, они вложили мечи в ножны и чинно заговорили с ним. И сказал один:

– Гельмир и Арминас наши имена; мы из народа Финарфина. А ты не из тех ли аданов былых времен, что жили в этой земле до Нирнаэта? И уж воистину, вижу я, из рода Хадора и Хýрина ты; об этом говорит золото волос.

И Туор отвечал:

– Да, я Туор сын Хуора, сына Галдора, сына Хадора; но сейчас хочу я покинуть эту страну, в которой я – безродный бродяга.

– Тогда, если ты хочешь уйти и найти гавани Юга, – сказал Гельмир, – то ты на верном пути.

– Так и я думал, – сказал Туор. – Ибо я следовал за струей воды, внезапно вырвавшейся из горы, пока она не слилась с этим неверным потоком. Теперь же я не знаю, куда идти мне, ибо он уходит во тьму.

– Через тьму можно выйти к свету, – сказал Гельмир.

– Лучше все же, покуда можешь, ходить под солнцем, – ответил Туор. – Но раз вы из того народа, скажите мне, если можете, где стоят Врата Нолдора? Ибо я долго искал их, с тех пор, как приемный отец мой Аннаэль из Серых эльфов рассказал мне о них.

Тут эльфы рассмеялись и сказали ему:

– Окончен твой поиск; ибо мы сами только что прошли через те Врата. Вот они, перед тобою! – и они указали на свод, под который втекал поток. – Идем же! Через тьму ты выйдешь к свету. Мы выведем тебя на путь, но далеко проводить не сможем; ибо наш путь лежит обратно в земли, которые мы покинули по важному делу.

– Но не бойся, – сказал Гельмир. – Великая судьба отпечатана на твоем челе, и она уведет тебя далеко от этих мест, и далеко от самого Средиземья, как видится мне.

Тогда Туор вслед за нолдорами сошел по ступеням и вброд перешел холодные воды, а затем они прошли в тень под каменным сводом. Тут Гельмир достал один из тех светильников, которыми славился Нолдор; ибо сделаны они были в старину в Валинóре, и ни ветер, ни вода не могли загасить их, а, открытые, они светили пламенем чистого голубого света, заключенным в белом кристалле2. Гельмир поднял светильник высоко над головой, и при свете его Туор увидел, что река убегает вниз по узкому каменному ложу, но по берегу ее тянутся ступени, уводящие вперед и вниз в темноту, не освещаемую светильником.

Спустившись к самому подножию этой лестницы, они оказались под огромной скалой, и здесь река обрушивалась вниз с шумом, разносимым эхом по пещере, а затем уходила под скалы в другой проем. У водопада нолдоры остановились и пожелали Туору доброго пути.

– Теперь мы должны вернуться и поспешить своим путем, – сказал Гельмир, – ибо грозные дела творятся нынче в Белерианде.

– Не настал ли уж час выступать Тургону? – спросил Туор.

Тут эльфы посмотрели на него с удивлением:

– Это дело более Нолдора, чем сынов людей, – сказал Арминас. – Что ты знаешь о Тургоне?

– Немного, – отвечал Туор, – сверх того, что отец мой помог ему уйти с Нирнаэта, и что в его тайной твердыне живет надежда Нолдора. Но, не знаю, отчего, имя его все время волнует мое сердце и лежит на устах моих. И, будь моя воля, я отправился бы искать его, чем идти по этому пути, темному и страшному. Если только это не тайная дорога к его жилищу?

– Кто знает? – отвечал эльф. – Ибо как жилище Тургона тайно, так тайны и все пути к нему. Мне они неведомы, хоть я и искал их долго. Но если бы я и знал их, то не открыл бы ни тебе, никому среди людей.

Гельмир же сказал:

– Однако, слышал я, что Дом твой в почете у Владыки Вод. А если промысел его ведет тебя к Тургону, то ты придешь к нему, куда бы ты ни шел. Ступай же теперь дорогой, к которой вода привела тебя с гор, и не бойся. Не долго будешь ты идти во тьме. Прощай! И не думай, что встреча наша была случайной; ибо Живущему в Глубинах многое еще подвластно на этой земле. Анар калува тиэльянна!3

С этим нолдоры повернулись и ушли вверх по длинным лестницам; Туор же все стоял, пока свет их светильника не скрылся, а он не остался один во мраке чернее ночи и в шуме водопада. Тогда, собравшись с духом, он коснулся левой рукой каменной стены и на ощупь двинулся вперед, сперва медленно, потом быстрее, когда глаза его привыкли к темноте, и он не обнаружил никаких препятствий. Спустя долгое, как показалось ему, время, Туор устал уже, но не хотел отдыхать в мрачной пещере, а вдалеке перед собою он увидел вдруг свет; заторопившись к нему, вышел в узкое и глубокое ущелье и, вдоль шумного потока, бежавшего по дну того ущелья, наружу в золотой вечер. Ибо был он в глубокой низине, выходившей прямо на запад; и перед ним в ясном небе садилось солнце, освещая низину и блистая на стенах ее золотым огнем, а воды реки сверкали золотом и пенились, искрясь, о камни.

По этому ущелью двинулся Туор теперь в великом восхищении и надежде, найдя под южной стеной тропу, шедшую по узкой полоске земли. И когда спустилась ночь, и река стала невидимой, и только свет высоких звезд отражался в темных омутах ее, он остановился там и лег спать; ибо возле этой реки, в водах которой струилась сила Ульмо, он не испытывал страха.

С рассветом Туор вновь пустился в путь без спешки. Солнце встало за его спиной и поднялось над головой его, и там, где вода бурлила в камнях или падала с небольших порогов, по утрам и вечерам сплетались над потоком радуги. Потому он назвал это ущелье Кирит Нинниах.

Так Туор шел неспешно три дня, и пил лишь холодную воду, но не чувствовал голода, хотя в реке множество рыб мерцали золотом и серебром или сверкали цветами радуг, висевших в брызгах над водой. А на четвертый день русло реки расширилось, и стены ущелья стали ниже и более пологи; но река сделалась еще глубже и мощнее, ибо высокие горы окружили ее, и новые воды текли с них в Кирит Нинниах сверкающими водопадами. Там долго сидел Туор, и смотрел на водовороты, и слушал нескончаемую песнь реки, пока не спустилась снова ночь, и холодные белые звезды не зажглись на черной полосе неба над ним. Тогда возвысил Туор голос и настроил струны своей арфы, и шум реки, пение его и сладостный звон арфы множились, отражаясь от скал, и разносились в ночных горах, и вся пустошь наполнилась музыкой под звездами. Ибо, сам не зная, Туор пришел в Ламмот, горы Отзвуков, близ фиорда Дренгист. Здесь когда-то давным-давно высадился на берег Феанор, и голоса его воинства слились в один могучий клич по берегам Севера перед восходом Луны4.

Тогда Туор преисполнился удивления и прекратил песню, и постепенно музыка стихла в горах и воцарилась тишина. И в этой тишине услышал Туор над собой в воздухе странный клич; и не знал он, что за существо издало его.

– Это морок, – сказал он себе тогда. – Нет, это какой-то зверь стонет в пустоши. – И, услышав клич снова, сказал Туор. – Верно, это крик какой-нибудь ночной птицы, каких я не знаю.

И показался ему этот клич печальным, но он хотел услышать его еще раз и идти за ним, ибо клич этот звал его, хоть он и не знал, куда.

На следующее утро он услышал тот же клич над головой и, подняв глаза, увидел трех больших птиц, вылетающих из ущелья навстречу западному ветру, и сильные крылья их сияли в восходящем солнце; и, пролетев над ним, они громко прокричали. Так впервые увидел Туор больших чаек, любимиц Тэлери. Тогда Туор встал, чтобы идти за ними, а чтобы лучше разглядеть, куда они летят, поднялся он по склону ущелья с левой руки от него, и ощутил великий ветер с запада на своем лице; и ветер развеял волосы его. И Туор глубоко вдохнул этот новый ветер и сказал:

– Это радует сердце, как холодное вино!

И не знал он, что свежий ветер этот прилетел из Великого Моря.

И дальше двинулся Туор в путь над рекой, ища чаек; и на пути его стены ущелья под ним сошлись, и он встал над узкой пещерой, которая полна была великим шумом воды. И, заглянув вниз, увидел Туор великое чудо, как показалось ему: ибо мощный поток вошел в пещеру и боролся с рекой, которая все рвалась вперед; и волна поднялась почти по самые стены ущелья, а ветер взбил на ней пенные зубцы. И река была отброшена вспять, и поток помчался по ущелью вверх, и грохот камней, которые тащил он, был подобен грому. Так клики чаек спасли Туора от гибели в приливе; и большой удачей это было в это время года и при сильном ветре с моря.

Туор же тогда испугался ярости непонятных вод, и повернул и пошел на юг, и потому пришел не к долгим берегам Фиорда Дренгиста, но несколько дней блуждал в безлесном камнеломе, продуваемом ветрами с моря; и все, что росло там, кустарники и травы, гнулось к восходу из-за западного ветра, что все время дул в тех краях. Так Туор пересек границы Нэвраста, где жил некогда Тургон; и наконец, неожиданно, ибо утесы на западе были выше гор на востоке, Туор вышел на черный порог Средиземья и увидел Великое Море, Белегаэр Безбрежный. И в этот час мощный пламень солнца опускался за грань мира; и Туор стоял одиноко на утесе, и великое волнение наполнило его сердце. Говорится, что он первым из людей увидел Великое Море, и что никто, кроме эльдаров, не ощутил так сильно зов его.

Много дней провел Туор в Нэврасте, и было ему хорошо там, ибо эта земля, укрытая горами с севера и с востока и нисходящая к морю с запада, была много мягче и добрее, чем равнины Хитлума. Давно уже Туор привык к одинокой жизни охотника в глуши, и недостатка в еде у него не было; ибо в Нэврасте хлопотала весна, и воздух полон был пением птиц, тех, что в несметном множестве селились на берегах, и тех, что гнездились в болотах Линаэвена посреди той земли; но голоса эльфа или человека не слышно было в те дни по всей земле той.

На берег большого озера приходил Туор, но вод его не мог одолеть из-за болотистых заводей и непроходимых тростников, которыми они поросли; и он ушел от него и вернулся на побережье, ибо Море влекло его, и не хотел он жить там, где не было слышно его волн. И на побережье Туор нашел впервые следы нолдоров былых времен. Ибо меж высоких источенных морем утесов южного берега Дренгиста немало было бухт и укромных гаваней, где белый песок сверкал между черных скал, и часто находил Туор в скалах витые лестницы, спускавшиеся к таким местам; а у воды стояли вырубленные из цельного камня разрушенные причалы, к которым приставали некогда эльфийские корабли. В таких местах Туор надолго останавливался, глядя на бесконечно переменчивое море; меж тем весна прошла, и лето понемногу проходило, и ночь удлиннялась в Белерианде, и близилась осень рока Нарготронда.

Быть может, птицы издалека видели тяжкую зиму, что надвигалась на землю5; ибо те из них, что улетали на юг, рано начали собираться в стаи, а другие, что селились на Севере, от своих гнездовий перебрались в Нэвраст. И однажды, сидя на берегу, Туор услышал свист и шум огромных крыльев и, взглянув наверх, увидел семь белых лебедей, летевших скорым клином на юг. Пролетев же над Туором, лебеди дали круг и сели на воду, подняв множество брызг.

Туор любил лебедей, которых встречал он по темным озерам Митрима; и кроме того, лебедь был знаком Аннаэля и его народа, взрастившего Туора. Потому Туор поднялся поприветствовать птиц и окликнул их, с восхищением видя, что они больше и горделивее всех из их породы, виденных им до того; они же забили крыльями и закричали, как будто сердились на него и хотели увести его с берега. Затем с великим шумом и плеском они снова поднялись на крыло и пролетели над головой его так, что ветер от их крыльев овеял Туора; и, кружась, поднялись они высоко в небо и полетели на юг.

И воскликнул Туор:

– Вот еще один знак мне, что слишком долго я медлил!

И тотчас же он поднялся на утес, и увидел с него, что лебеди все кружат в вышине; но едва он повернул на юг и отправился за ними, они быстро улетели.

Теперь Туор шел на юг вдоль берега моря семь полных дней, и каждое утро будил его свист крыльев в небе на рассвете, и каждый день лебеди летели перед ним, а он шел за ними. И по ходу его высокие утесы становились ниже, и на вершинах их появлялись трава и цветы; а к востоку начались желтеющие уже по исходу лета леса. Но перед Туором, все приближаясь, виднелась гряда огромных гор, закрывавших горизонт, уходящая на запад к высочайшей горе: темная и окутанная облаками вершина ее довлела над всем широким зеленым мысом, выдающимся в море.

Эти серые горы были западными отрогами Эред Вэтрин, северной стены Белерианда, а высокая гора была горой Тарас, самой западной вершиной этой земли, и ее первую видели моряки задолго до того, как из моря показывались берега смертных. На широких склонах ее в былые дни жил Тургон в чертогах Виньямара, древнейших из всех, построенных нолдорами в землях их изгнания. Там стояли те чертоги до сей поры на просторных площадках, выходивших к морю, опустевшие, но не обветшавшие. Годы не повредили им, а слуги Моргота обходили их стороной; но ветер, воды и морозы не щадили их, и промежду плит их стен и промежду черепиц кровли буйно пробились серые и зеленые травы и кустарники, живущие соленым ветром и растущие в трещинах на голых камнях.

И вышел Туор на останки старой дороги, и шел ею меж зеленых холмов и камней, и так на закате дня пришел в старинные чертоги и высокие, ветром пронизанные дворцы. Ни тени зла и страха не таилось здесь, но трепет охватил Туора, когда подумал он о тех, что жили здесь и ушли, никому неведомо, куда – гордый народ, бессмертный и обреченный, пришедший из великого Моря. И встал Туор и посмотрел, как и они часто смотрели, поверх неспокойных вод насколько хватало глаз. Затем обернулся он и увидел, что лебеди подлетели к самой верхней площадке и сели у западных дверей чертога; и били крыльями, и показалось Туору, что они зовут его войти туда. Тогда Туор поднялся по широкой лестнице, уже почти скрытой лишайниками и мхами, прошел в мощные двери и вошел под сень чертога Тургона; и в чертоге том прошел в зал с высокими колоннами. Величественным казался зал снаружи, и просторным и прекрасным оказался он изнутри, и благоговейно старался Туор не пробуждать звуков и отзвуков в пустоте его. Ничего не мог он разглядеть в полумраке, кроме высокого трона на возвышении у восточной стены против дверей, и направился к нему, тихо, как мог; но звук шагов его по каменному полу разносился в тишине, как поступь рока, и эхо их бежало меж колоннами впереди него.

И, встав перед троном во мраке, увидел Туор, что трон был вырублен из цельного камня и украшен незнакомыми письменами. Тут солнце заглянуло в слуховое окошко под западным фронтоном зала, и луч осветил стену за троном и засверкал по залу, словно отразившись от блестящего металла. Туор глянул туда и увидел с удивлением, что на стене за троном висят щит с большой кольчугой, и шлем, и длинный меч в ножнах. Кольчуга сверкала, словно выкованная из нетускнеющего серебра, и солнечный луч покрыл ее золотыми искрами. Щит же был незнакомого Туору вида, длинный и суженный книзу; и поле его было голубым, а посреди него – лебединое крыло. И сказал Туор, и голос его прозвучал в пустом чертоге, словно воинский вызов:

– По этому знаку возьму я это оружие и доспехи себе, какую бы судьбу они мне ни принесли6.

И Туор снял со стены щит, и нашел, что он легок и удобен сверх ожидания; ибо был он сделан из неведомого Туору дерева, и искусные эльфы-кузнецы оковали его пластинами металла, прочными, но тонкими, как лист, сохранившими его от червя и непогоды.

Затем Туор примерил на себя кольчугу, надел шлем и опоясался мечом; черны были пояс и ножны меча, украшенные серебряными бляхами. Так облачившись и вооружившись, вышел Туор из чертога Тургона и встал на высокой площадке горы Тарас в багровых лучах закатного солнца. Никто не видел, как обозревал он запад, сверкая серебром и золотом, и не знал он, что стал похож на одного из Великих Запада, достойный стать отцом короля Королей Людей из-за Моря, что и было предназначено ему судьбой7; взяв себе доспехи и то оружие, переменился и сам Туор, и возвысился дух его. И когда вышел он из дверей, лебеди склонились приветственно перед ним и, вынув по большому перу из крыльев своих, подали их ему, вытянув длинные шеи на камне у ног его; и он принял семь перьев и укрепил их на своем шлеме, и тотчас же лебеди взлетели и скрылись в лучах заката на север, и Туор не видел их более.

Теперь ощутил Туор, что ноги влекут его к морю, и спустился по долгим лестницам на берег под северным склоном Тараса; и там увидел он, как солнце опустилось в огромную черную тучу, выплывшую из-за края почерневшего моря; и стало холоднее в воздухе, и послышался ропот и шум надвигающейся бури. И Туор стоял на берегу, а солнце походило на дымный пламень; и виделось ему, как великая волна поднялась вдалеке в море и помчалась к земле, но он остался стоять неподвижно и смотрел. И волна подошла к берегу и поднялась, и поверх ее лежал покров тумана. Накатив же на берег, волна завилась и обрушилась, и на берег поползли длинные языки пены; но там, где обрушилась она, стоял, темнее близящейся бури, некто высокий и величественный.

И Туор поклонился, ибо показалось ему, что перед ним могучий король. Высокая серебряная корона была на стоявшем, и из-под нее вились длинные волосы, мерцая в сумерках, словно пена; а когда откинул он серую мантию, окутывавшую его, словно туман, оказался он в сверкающих латах, схожих с чешуей огромной рыбы, а под ними – в темно-зеленом, переливавшемся и поблескивавшем, точно море по ночам в жарких странах, когда он ступал медлительно по дну. Так Живущий в Глубинах, которого нолдоры именуют Ульмо, Владыкой Вод, явил себя под Виньямаром Туору сыну Хуора из Дома Хадора.

Он не вышел на берег, но говорил с Туором, стоя по колено в воде; и взор его и звучание голоса его, такого глубокого, словно исходил он из оснований мира, навели на Туора страх, и тот распростерся на песке.

– Встань, Туор сын Хуора! – сказал Ульмо. – Не бойся моего гнева, хоть и долго пришлось мне звать тебя безответно; и, даже пустившись в путь, много мешкал ты, пока шел сюда. Весною должен был ты стоять здесь; а теперь скоро уж тяжкая зима придет из страны Врага. Должен ты научиться спешить, и легкую дорогу, что была назначена тебе, придется изменить. Ибо советы мои отвергнуты8, и великое зло крадется по долине Сириона, и враги уже стоят между тобой и целью твоей.

– Что же цель моя, Владыка? – спросил Туор.

– То, чего всегда искало твое сердце, – ответил Ульмо, – найти Тургона и прийти в сокрытый город. Ибо тебе суждено стать моим вестником, в тех самых доспехах, что я давно предназначил для тебя. Теперь же должен ты под завесой тени миновать опасности. Укройся потому этим плащом, и не снимай его, пока не дойдешь до конца пути твоего.

И виделось Туору, что Ульмо оторвал часть от своей серой мантии и дал ему, и, упав рядом с ним, она превратилась в большой плащ, которым Туор мог укрыться с головы до пят.

– Так будешь ты идти под сенью моей, – сказал Ульмо. – Но не мешкай больше; ибо во владениях Анара и в Мелькоровом огне этот плащ тебе не поможет. Берешься ли ты исполнить мое поручение?

– Берусь, Владыка, – ответил Туор.

– Тогда слушай слова, которые скажешь ты Тургону, – сказал Ульмо. – Но прежде я научу тебя; и услышишь ты много такого, чего ни один человек еще не слышал, ни даже величайшие из эльдаров.

И Ульмо рассказал Туору о Валинóре и его затмении, и об Изгнании Нолдора, и о Роке Мандоса, и о сокрытии Благословенного Края.

– Но знай! – сказал он. – В доспехе Рока, как называют его Дети Земли, всегда найдется щель, и в стенах Судьбы – бреши, и так будет до Претворения, что вы зовете Концом. Так всегда будет, пока буду я, тайный голос противоречия и проблеск света там, где правит тьма. Потому, хотя и кажется в дни мрака, что я противостою братии моей, Владыкам Запада – таково мое бытие меж них, к которому я был назначен еще до сотворения Мира. Но Рок властен, и тень Врага все растет; и силы мои убыли до того, что я стал лишь тайным шепотом. Воды, что текут на запад, пересыхают, истоки их отравлены, и власть моя уходит из вод земли; ибо эльфы и люди властью Мелькора становятся слепы и глухи ко мне. А теперь Рок Мандоса спешит свершиться, и все, сделанное Нолдором, падет, и все надежды их рухнут. Осталась одна лишь последняя надежда, надежда, которой не знали они и не растили. И надежда эта – в тебе; ибо так я решил.

– Значит, Тургон не выстоит против Моргота, как надеются еще все эльдары? – спросил Туор. – И что тебе, Владыка, с того, что приду я сейчас к Тургону? Ибо хотя я и хочу, как отец мой, встать за этого короля в его трудный час, немного толку будет от меня, одного смертного, меж стольких героев Высокого Народа Запада.

– Если уж выбрал я тебя, Туор сын Хуора, то не думай, что меч твой того не стоит, – ответил Ульмо. – Ибо доблесть Аданов эльфы будут помнить до скончания времен, дивясь тому, как те не щадили своей жизни, и без того столь краткой на земле. Но не из одной храбрости твоей послан ты мной, а чтобы принести в мир надежду, еще не виденную тобой, и свет, который пронзит тьму.

И при этих словах Ульмо рокот бури вырос в мощный гул, и задул сильный ветер, и небо почернело совсем, а мантия Владыки Вод заструилась, подобно летящей туче.

– Теперь иди, – сказал Ульмо, – не то Море поглотит тебе. Ибо Оссэ подвластен воле Мандоса, он полон ярости, и он также – орудие Рока.

– Как ты прикажешь, – отвечал Туор. – Но если Рок минует меня, что за слова сказать мне Тургону?

– Как придешь ты к нему, – сказал Ульмо, – слова сами сойдут с уст твоих, и ты скажешь так, как я бы сказал. Говори и не бойся! А затем делай то, что повелит тебе твое сердце и честь твоя. Храни мой плащ, ибо он сохранит тебя. Я же пришлю одного из рук Оссэ, и он поведет тебя; истинно, последнего моряка последнего корабля, что отправился на Запад перед восхождением Звезды. Теперь возвращайся на землю!

Тут раздался удар грома, и молния сверкнула над морем; и в свете ее Туор оглядел Ульмо, высившегося над волнами, как серебряная гора, сверкая искрами огня; и крикнул Туор против ветра:

– Я иду, Владыка! Но сердце мое больше влечет к Морю!

Тогда Ульмо поднял могучий рог и подул в него единым звуком, и рев бури был в сравнении со звуком рога, точно дуновение ветерка над озером. И услышал Туор этот рог, и наполнился звуком его, и звук понес его, и привиделось Туору, будто исчезли берега Средиземья, и он озирал все воды мира одним взглядом: от мельчайших жилок земли до устьев рек и от заливов и отмелей до глубочайших глубин и впадин. Великое Море видел он насквозь, и неспокойные толщи его полны были неведомых существ до самых беспросветных глубин, где в вечном мраке звучали голоса, жуткие слуху смертных. Видел Туор скорым оком Валы безмерные морские равнины, лежащие, тихо зыбясь в безветрии, под взором Анара, мерцающие под двурогой луной или дыбящиеся горами, яростно обрушиваясь на Сумрачные Острова9; пока вдали, на краю окоема, за бессчетными лигами не различил Туор гору, что на недоступной уму высоте становилась светящимся облаком, а у подножия ее – сверкание прибоя. И когда стало казаться Туору, что слышит он плеск тех далеких волн, и устремился он туда всем существом, чтобы лучше разглядеть тот далекий свет, звук рога смолк вдруг, и вновь вокруг Туора была буря, и многоветвистая молния расколола небо над морем. Ульмо исчез, море ярилось, и яростные волны Оссэ мчались на стены Нэвраста.

Тогда Туор бежал от буйного моря и с трудом вернулся на верхние площадки; ибо ветер срывал его с утеса, а когда Туор вышел на вершину, ему пришлось встать на колени, чтобы удержаться. Поэтому Туор вернулся в темный пустой чертог, чтобы укрыться там, и всю ночь просидел на каменном троне Тургона. Самые колонны чертога содрогались от злости бури, бушевавшей снаружи, и казалось Туору, что ветер несет плач и дикие крики. Но Туор устал, и временами засыпал он, и сон его тревожили многие грезы, из которых он ничего не вспомнил по пробуждении, кроме одного: привиделся ему остров с высокой крутой горой посреди, и за нее заходило солнце, и тени покрывали небо; а над островом сверкала яркая одинокая звезда.

После этого видения Туор погрузился в глубокий сон без грез, ибо еще затемно буря улеглась и черные тучи унеслись на восток мира. Туор проснулся совсем в утреннем полумраке, встал, сошел с трона и, пройдя по сумрачному чертогу, увидел, что он полон морских птиц, захваченных бурей; а когда Туор вышел из чертога, последние звезды гасли на западе перед восходом солнца. И увидел Туор, что огромные волны бушевали ночью на побережье и перехлестывали через прибрежные утесы, и водоросли и плавник были даже на площадке перед дверями чертога. Туор глянул вниз с нижней площадки и увидел под ней меж камней и сора эльфа в сером плаще, пропитанном морской водою насквозь. Молча сидел он, глядя поверх разоренных берегов и долгих рядов волн. И было тихо, и ничего не было слышно, кроме прибоя.

Туор стоял и смотрел на молчаливого эльфа в сером, и вспомнил слова Ульмо, и имя вдруг пришло на ум к нему, и он громко позвал:

– Привет тебе, Воронвэ! Я жду тебя.10

И эльф обернулся и глянул наверх, и Туор встретил ясный взгляд его глаз цвета серых волн морских, и понял, что тот – из высокого народа Нолдора. Удивление и страх были в глазах эльфа, когда увидел он над собой высоко на стене Туора в сером плаще, похожем на тень, а под плащом мерцала на груди эльфийская кольчуга.

Так стояли они долго, глядя друг на друга, и эльф встал и низко поклонился Туору.

– Кто ты, господин? – спросил он. – Долго трудился я в беспокойном море. Скажи же мне: что произошло с тех пор, как покинул я землю? Сброшена ли тень? Выступил ли Сокрытый Народ?

– Нет, – ответил Туор. – Тень растет, и Сокрытые сокрыты.

И Воронвэ оглядел его долгим взглядом:

– Но кто же ты? – спросил он снова. – Ибо много лет назад мой народ ушел из этой земли, и с тех пор никто не жил здесь. Но хотя их доспехи на тебе, вижу я, что ты не из них, а из рода человеческого.

– Так это, – сказал Туор. – А ты не последний ли моряк последнего корабля, что отплыл на Запад из гаваней Кúрдана?

– Так это, – ответил Туор. – Воронвэ я, сын Аранвэ. Но не могу я понять, как узнал ты имя мое и судьбу мою.

– Узнал, ибо Владыка Вод говорил со мной вчера на закате, – сказал Туор. – И он сказал мне, что спасет тебя из власти Оссэ и пришлет тебя сюда, чтобы ты вел меня.

И в страхе и изумлении воскликнул Воронвэ:

– Ты говорил с Ульмо Могучим?! Велик же жребий твой и доля твоя! Куда я должен вести тебя, повелитель? Ибо, верно, ты король над людьми, и многое вершится по твоему слову.

– Нет. Беглый раб я, – ответил Туор, – и бродяга в стране безлюдной. Но есть у меня дело к Тургону, Сокрытому Королю. Не знаешь ли, какой дорогой идти к нему?

– Много бродяг и рабов в эти злые дни, что не были такими рождены, – отвечал Воронвэ. – Видится мне, что ты – господин над людьми по праву. Но если бы и был ты величайшим в твоем народе, не было бы у тебя права искать Тургона, и напрасно бы ты отправился. Ибо даже приведи я тебя к вратам его, не вошел бы ты в них.

– Не нужно тебе вести меня дальше тех врат, – сказал Туор. – Там Дело Ульмо встретит Рок. И если не примет меня Тургон, мое поручение будет исполнено, и Рок возобладает. А что до моего права искать Тургона, так я – Туор, сын Хуора и родич Хýрина, чьих имен не забудет Тургон. И ищу я его по велению Ульмо. Забудет ли Тургон то, что Ульмо говорил ему некогда: "Помни, что последняя надежда Нолдора придет от Моря"?11 Я и есть тот, кто должен придти, и потому одел я эти доспехи, что были приготовлены мне.

Туор и сам подивился своим словам, ибо не знал он до того, что сказал Ульмо Тургону, когда тот покидал Нэвраст, и не знал этого никто, кроме Сокрытого Народа. Тем много более был поражен Воронвэ, но отвернулся он, посмотрел на море, и вздохнул:

– Увы мне! Не хочу я возвращаться домой. Часто клялся я себе в глубинах моря, что если ступлю на землю вновь, то стану жить беспечально вдали от Тени Севера в Гаванях Кúрдана, или, может быть, в чистых лугах Нан-Татрена, где весна слаще желаний сердца. Но если выросло зло, пока я странствовал, и опасность надвинулась, то я должен идти к моему народу, – И снова повернулся Воронвэ к Туору. – Я отведу тебя к сокрытым вратам, – сказал он, – ибо мудрый не станет противиться советам Ульмо.

– Тогда пойдем мы вместе, как суждено нам, – сказал Туор. – Но не печалься, Воронвэ! Ибо сердце мое говорит мне, что далеко от Тени уведет тебя твоя долгая дорога, и надежда твоя вернется в Море12.

– И твоя также, – сказал Воронвэ. – Но сейчас нам надо уйти от него, и спешить.

– Воистину, – согласился Туор. – Но куда поведешь ты меня, и долог ли путь? Не подумать ли нам сперва, как мы будем жить в глуши или, если путь так долог, как пережить нам бесприютную зиму?

Но Воронвэ ничего не сказал о дороге открыто.

– Ты знаешь силу человека, – сказал он. – Что до меня, то я – из нолдоров, и долго должен длиться голод и холодной должна выдаться зима, чтобы одолеть того, чьи родичи перешли через Вздыбленный Лед. Как, думаешь ты, трудимся мы несчетные дни в соленых просторах моря? А разве ты не слышал о дорожных хлебах эльфов? А у меня есть то, что каждый моряк хранит до последнего. – И показал он под своим плащом запечатанную котомку, висевшую на поясе. – Ни вода, ни непогода не вредят им, пока котомка запечатана. Но мы будем хранить их до самой великой нужды; а бродяга и охотник уж найдет себе пропитание, пока дни еще погожи.

– Быть может, – сказал Туор. – Но не во всех землях можно охотиться без опаски, да и промысел этот не всегда обилен. И охотящиеся мешкают в пути.

Теперь Туор и Воронвэ готовы были отправиться в путь. Туор взял с собой малый лук и стрелы, что были у него, помимо оружия и доспехов, что нашел он на стене в чертоге; но копье свое, на котором рунами эльфов Севера было написано его имя, он укрепил на той стене в знак того, что он был там. Воронвэ же не взял себе другого оружия, кроме короткого меча.

Не успел разгореться день, как они покинули древнее жилище Тургона, и Воронвэ повел Туора к востоку кругом крутых склонов Тараса и по широкому мысу. Там проходила некогда дорога из Нэвраста в Бритомбар, ныне же лишь зеленый след ее виднелся меж старых осыпавшихся придорожных канав. Так пришли они в Белерианд и на север Фаласа; и, свернув на восток, укрылись в тенях Эреда Вэтрин, и там легли и отдыхали, пока не смерклось. Ибо, хотя Бритомбар и Эгларест, древние поселения Фалатрима, были еще далеки от них, теперь орки обитали там, и вся земля была полна лазутчиками Моргота: тот боялся кораблей Кúрдана, которые временами приплывали с войсками к этим берегам и соединялись с отрядами, что выходили из Нарготронда.

Тут, сидя в плащах своих, словно тени, под скалами, Туор и Воронвэ много беседовали друг с другом. И Туор спрашивал Воронвэ о Тургоне, но Воронвэ не много говорил об этом, а рассказывал больше о поселениях на острове Балар и о Лисгарде, тростниковой стране в Устьях Сириона.

– Там множится сейчас Эльдар, – говорил он, – ибо все больше эльдаров всех родов и кровей бегут туда от страха перед Морготом, устав воевать. Но я покинул свой народ не по своей воле. Ибо после Браголлаха и прорыва Осады Ангбанда запала в сердце Тургона мысль, что Моргот может оказаться слишком силен. В тот год выслал он первых из народа своего, что вышли из врат его наружу: немногих, с тайным заданием. Они ушли по Сириону вниз к берегам Устьев, и там строили корабли. Но не смогли они ничего, кроме того, что приплыли на большой остров Балар и поселились там укромно вдали от Тени Моргота. Ибо нет у Нолдора умения строить такие корабли, что долго могли бы плавать в волнах Белегаэра Великого13.

Но когда услышал Тургон о разграблении Фаласа и о взятии древних Гаваней Корабельщиков, что лежат сейчас там перед нами, и заговорили, что Кúрдан спас оставшихся из его народа и уплыл с ними к югу в залив Балар, то послал он снова своих гонцов. Недавно было это, но мне кажется, что большая часть моей жизни прошла с тех пор. Ибо был я одним из тех, кого послал Тургон, потому что был я молод среди эльдаров. Я родился здесь, в Средиземье, в земле Нэвраста. Мать моя была из Серых эльфов Фаласа, и приходилась роднею самому Кúрдану – немало смешались народы здесь в Нэврасте в начальные дни правления Тургона – и мне досталось морское сердце народа матери моей. Потому я был среди избранных, ибо наш путь лежал к Кúрдану, просить у него помощи в кораблестроении, чтобы наша мольба о помощи могла дойти до Владык Запада, пока еще не все потеряно. Но я замешкался в дороге. Ибо мало видел я до того земли Средиземья, а мы пришли в Нан-Татрен весною года. Чарует сердце та земля, Туор, как и сам ты увидишь, если пойдешь по дорогам на юг вдоль Сириона. Там и от тоски по морю исцеляются все, кроме лишь тех, кого не отпускает Рок. Там сам Ульмо служит Яванне, и земля порождает живые сокровища, какие и не грезились сердцам живущих в холодных горах Севера. В той земле Нарог сливается с Сирионом, и они не спешат больше, а текут широко и спокойно через цветущие луга; и возле самых сверкающих вод раскинулись заросли лотосов, трава же повсюду пестрит цветами, похожими на драгоценные камни, колокольчики, червонные искры или же множество многоцветных звезд на изумрудном небосводе. Но чудеснее всего – ивы Нан-Татрена, светло-зеленые, на ветру серебряные, и шелест бессчетных листьев их полон чарами музыки: дни и ночи пролетали без вести и без счета, а я все стоял по колено в траве и слушал их. Там я был очарован, и сердце мое забыло Море. Там бродил я, давая имена цветам, или грезил наяву, лежа и слушая щебет птиц и жужжание пчел; там бы я и жил, забыв родичей моих, и корабли Тэлери, и мечи Нолдора, но жребий мне выпал другой. А может быть, так решил сам Ульмо; ибо он силен и властен в той земле.

Ибо пришло мне в голову связать плот из ивовых стволов и пускаться по лону светлого Сириона; так я и сделал, и так я был унесен оттуда. Однажды, когда был я посреди реки, налетел ветер и подхватил меня, и повлек прочь из Ивовой Страны вниз по реке к Морю. Так я последним из посланных явился к Кúрдану; и из семи кораблей, что выстроил он по просьбе Тургона, лишь один был еще неполон. Один за другим отплыли те корабли на Запад, и ни один пока не вернулся, и никаких известий не было о них.

Но соленый морской ветер пробудил в сердце моем кровь рода матери моей, и я был счастлив посреди волн, постигая науку корабельщиков, словно уже знал ее раньше, и лишь вспоминал ее. И когда последний и самый большой корабль был снаряжен к отплытию, я рад был уплыть, и говорил себе: "Если истинны слова нолдоров, то на Западе есть луга, что не сравнятся в красоте своей с Ивовой Страной. На Западе нет увядания, и весна там бесконечна. И может статься, что и я, Воронвэ, попаду туда. И уж наконец лучше скитание по водам, чем Тень Севера." И я не боялся, ибо корабли Тэлери не тонут ни при какой волне.

Но ужасно Великое Море, Туор сын Хуора; и ненавидит оно Нолдор, ибо служит Року Валаров. Есть в нем более страшное, чем кораблекрушение – это злоба его, одиночество в нем и безумие; страшны волны его и ветер, и страшно безмолвие его и тьма, в которой теряются все надежды, и все живое бежит прочь. И многие чужие и злые берега омывает оно, и многими опасными и страшными островами полно оно. Не стану смущать тебя, сына Средиземья, рассказом о семи годах моего труда в Великом Море, от дальнего севера до самого дальнего юга, но никогда – на Западе. Ибо Запад закрыт от нас.

Наконец, в черном отчаянии, устав от всего мира, мы повернули и бежали от судьбы, которая миловала нас, но только затем, чтобы сильнее ударить потом. Ибо едва разглядели мы издалека горы, и вскричал я: "Смотрите! Вон Тарас и родная земля моя!", как поднялся ветер и с Запада налетели свинцовые тучи. Потом волны стали охотиться за нами, как живые, а молнии разили нас; и когда корабль наш превратился в беспомощную скорлупку, море в ярости обрушилось на нас. Но я, как видишь, был спасен, ибо, показалось мне, что самая большая, но и самая спокойная, волна поднялась, схватила меня, смыв с палубы, понесла на своей спине и, подкатив к берегу, выбросила меня на землю и отошла, обрушившись с утесов водопадом. Там всего час сидел я, не в силах опомниться после бури, пока ты не нашел меня. И до сих пор страх стоит в сердце моем, и горько мне вспоминать всех друзей моих, с которыми так долго плавали мы так далеко от земель смертных.

Вздохнул Воронвэ и добавил тихо, как бы про себя:

– Но как ярки были звезды на краю мира, когда порою раскрывалась на западе завеса туч! А видели ли мы лишь верхние облака или сияли нам, как иные думали, горы Пелóри над родиной нашей, утерянной давно, я не знаю. Далеко, далеко стоят они, и, должно быть, никто не вернется туда из смертных земель.

Затем Воронве умолк; ибо настала ночь, и зажглись звезды, белые и холодные.

Спустя немного времени Туор и Воронвэ поднялись и спиной повернулись к морю, и начали долгий свой путь во мраке; многого же о нем не рассказать, ибо тень Ульмо покрывала Туора, и никто не видел их, ни в деревьях, ни в скалах, ни в поле, ни в болоте, от захода и до восхода солнца. Но шли они осторожно, опасаясь зорких во мраке охотников Моргота, и обходили стороною торные пути эльфов и людей. Воронвэ выбирал дорогу, а Туор шел за ним. Он не задавал напрасных вопросов, но примечал, что шли они все время на восток вдоль горного хребта и не сворачивали на юг; и удивлялся этому Туор, ибо думал он, как и все почти эльфы и люди, что Тургон живет вдали от сражений Севера.

Небыстро шли они в сумерках или ночью по бездорожной глуши, и тяжкая зима надвинулась от страны Моргота. Несмотря на прикрытие гор, ветры были холодны и остры, и вскоре глубокий снег выпал на взгорьях и завалил тропы, и засыпал леса Нýата раньше, чем они успели сбросить увядшую листву14. Так, хотя вышли они в начале месяца нарквелиэ, уж хúсимэ настал, пока подошли они к истокам Нарога.

Там после ночного перехода, усталые, остановились они на рассвете, и Воронвэ встревожился и, глянув на реку, исполнился тоскою и страхом. Там, где когда-то в великой каменной чаше, выдолбленной за века в лесистой низине падающей водой, лежали воды прекрасного озера Иврин, сейчас все было осквернено и порушено. Деревья были сожжены и вырваны с корнем, а каменные края озера разбиты, и воды Иврина, выйдя из них, заболотили всю низину. Мерзлая топь была теперь на месте его, и пахло там гнилью и гарью.

– Увы! Неужели и сюда добралось зло?! – воскликнул Воронвэ. – Далеко было когда-то это место от ангбандской напасти; но все дальше тянутся когти Моргота.

– Так и Ульмо сказал мне, – сказал Туор. – "Истоки отравлены, и власть моя уходит из вод земли."

– Но здесь, – сказал Воронвэ, – побывало зло посильнее орков. Страх поселился здесь. – И он поискал на краю топи, и вдруг выпрямился и воскликнул вновь. – Воистину, великое зло!

И Воронвэ подозвал Туора, и, подойдя, Туор увидел огромную борозду, уходившую на юг, а по сторонам ее вмерзшие в грязь отчетливые отпечатки лап со страшными когтями.

– Смотри! – сказал Воронвэ, и был он бледен от страха и ненависти. – Здесь прошел недавно Великий Змей Ангбандский, самое мерзкое из творений Врага! Запаздывает наше дело к Тургону. Надо спешить.

И не успел он сказать это, как в лесу послышался крик, и Туор с Воронвэ замерли, точно серые камни, вслушиваясь. Но голос был чистым и полным горя, и показалось им, что все звал он кого-то, словно искал пропавшего. И вскоре увидели они, как из-за деревьев вышел высокий человек, в оружии и черных доспехах, с длинным мечом наголо; и подивились они, что клинок меча тоже был черен, а лезвия его горели холодным огнем. Скорбь была на лице пришельца, и оглядев разрушение Иврина, горестно воскликнул он:

– Иврин! Фаэливрин! Гвиндор и Белег! Здесь был я исцелен однажды. Но не испить мне больше чаши мира!

И ушел он на север, быстро, словно гнались за ним, или дело его было спешно, и лишь голос его, взывавший "Фаэливрин! Финдуилас!15", все слышался им пока не смолк в лесах. И не знали они, что пал Нарготронд, и что был это Тýрин сын Хýрина, Черный Меч. Так лишь на мгновение и однажды пересеклись пути двух родичей, Тýрина и Туора.

Когда скрылся Черный Меч, Туор и Воронвэ некоторое время продолжали путь, хотя и настал уже день; ибо скорбь Черного Меча тяжко легла на сердце им, и не могли они смотреть на поруганный Иврин. Но вскоре они нашли себе укрывище и остановились в нем, ибо вся земля полнилась близостью зла. Спали они немного и неспокойно, а к вечеру пошел обильный снег, и к ночи ударил сильный мороз. С того дня не таяли больше снег и лед, и пять месяцев Гиблая Зима, надолго запомнившаяся Средиземью, держала Север в оковах. Холод мучил Туора и Воронвэ, и они боялись, что по снегу их выследят вражеские охотники, и опасались попасть в ловушку, укрытую предательским снегом. Девять дней шли они, день ото дня медленнее и со все большим трудом, и Воронвэ чуть свернул на север, пока не пересекли они три истока Тэйглина; а потом Воронвэ повел снова на восток, и они ушли из гор, и брели устало, пока не перешли Глитуи и вышли на берег Малдуина, покрытого темным льдом16).

Тогда молвил Туор Воронвэ:

– Тяжек холод этот, и смерть подбирается ко мне, если не к тебе тоже.

Ибо попали они в беду: давно уже не было у них в глуши никакой еды, и таял запас эльфийских дорожных хлебов; и путники замерзли и устали.

– Беда попавшему между Роком Валаров и Злодейством Врага, – отвечал Воронвэ. – Для того ли спасся я из чрева моря, чтобы пропасть в этом снегу?

Туор же спросил:

– Далеко ли идти нам? Пора уже тебе, Воронвэ, поделиться со мной своей тайной. Прямым ли путем ведешь ты меня, и куда? Ибо должен я знать, будет ли прок от того, что потрачу я свои последние силы.

– Вел я тебя так прямо, как только можно было, – отвечал Воронвэ. – Знай, что Тургон все еще живет на севере земель Эльдара, хоть и немногие верят в это. И близки мы уже к нему. Но немало лиг еще лежит перед нами, даже птичьим летом; а нам надо еще одолеть Сирион, и великое зло, быть может, поджидает нас на пути. Ибо скоро должны будем мы выйти на Тракт, что издавна идет от Минаса Короля Финрода в Нарготронд17. А там бродят слуги Врага и следят за Трактом.

– Думал я, что крепчайший из людей я, – сказал Туор, – и много зим перемог я в горах, но тогда была у меня пещера и огонь в ней, а сейчас не знаю, хватит ли мне сил столько пройти по голоду и непогоде. Но будем идти, пока не угаснет надежда.

– Нет у нас другого выбора, – отозвался Воронвэ, – разве что лечь прямо здесь и заснуть в снегу навек.

И так шли они весь тот трудный день, опасаясь больше врагов, чем зимы; но по ходу их снег становился тоньше, ибо шли они теперь снова к югу в долину Сириона, и горы Дор-Лóмина остались далеко позади. В сумерках вышли они на высокий лесистый обрыв над Трактом. И тут они услышали голоса, и, выглянув устало из деревьев, увидели внизу красные огни. Отряд орков стоял посреди дороги лагерем, сгрудившись вокруг огромного костра.

– Гурт ан Гламхот!18 – прошептал Туор. – Сейчас-то выйдет мой меч из-под плаща. За этот огонь рискну я жизнью, и даже орчатина будет нам сейчас наградой.

– Нет! – запретил Воронвэ. – В нашем походе лишь плащ нам поможет. Забудь об этом огне, или забудь о Тургоне. Эти орки не одни в этой глуши: или не видно глазом смертного дальних огней других застав к северу и к югу от этой? Тревога навлечет на нас огромную орду. Выслушай меня, Туор! Закон Сокрытого Королевства запрещает приближаться к его воротам с врагами за спиной; и этот закон я не нарушу ни по велению Ульмо, ни под страхом смерти. Растревожь орков, и я брошу тебя.

– Раз так, пусть живут, – сказал Туор. – Но да увижу я день, когда не нужно мне будет прятаться от горстки орков, словно трусливой собаке!

– Идем! – позвал Воронвэ. – Не будем спорить дольше, не то они учуют нас. Иди за мной!

Он заскользил на ветер между деревьев к югу, пока они не оказались посередине между тем оркским костром и следующей их заставой на дороге. Там Воронвэ остановился и долго прислушивался.

– Я никого не слышу на дороге, – сказал он наконец, – но мы не знаем, что может таиться в сумерках. – Воронвэ всмотрелся в сумрак и пожал плечами. - В воздухе пахнет злом, – промолвил он. – Увы! Там лежит земля надежды нашей и цель нашего пути, но смерть бродит между нами и ею.

– Смерть повсюду вокруг нас, – сказал Туор. – Но сил у меня осталось лишь на кратчайшую дорогу. Здесь я должен перейти, или пропаду. Я доверюсь мантии Ульмо, и тебя она укроет. Теперь я поведу!

С этими словами подобрался Туор к обочине дороги и, прижав Воронвэ к себе, завернул себя и его полами серого плаща Владыки Вод, и так они шагнули вперед.

Все было тихо. Холодный ветер дохнул, прокатившись по древней дороге. Вдруг и он стих. В тишине Туор почувствовал перемену в воздухе, словно ветер из страны Моргота улегся, и далеким воспоминанием о Море дунул ветер с запада. И серым туманом на ветру Туор и Воронвэ пересекли мощеную дорогу и скрылись в кустах на восточной стороне ее.

И тотчас же совсем рядом раздался дикий вопль, и многие голоса вдоль дороги ответили ему. Завыл хриплый рог и послышался топот бегущих воинов. Но Туор пошел вперед. В годы своего плена он выучился языку орков настолько, чтобы понять из этих криков: дозорные учуяли их и услышали, но не видели. Началась охота. В отчаянии, спотыкаясь, Туор и Воронвэ бросились вверх по длинному склону, поросшему можжевельником, ягодами, кустами рябины и низкими березками. На вершине склона они остановились, слушая крики и треск ветвей, которые обшаривали орки.

Неподалеку нашли они валун, выдававшийся из поросли и колючек, и под ним берлогу, такую, в какой загнанный зверь прячется от охоты, надеясь переждать ее или пропустить мимо, или, на худой конец, встав спиною к камню, недешево отдать свою жизнь. В черную тень Туор затащил Воронвэ, и, укрывшись серым плащом, они легли бок о бок в берлоге и затаились, словно затравленные лисы. Они не обменялись ни словом: оба превратились в слух.

Шум погони начал стихать; ибо орки никогда не отходили далеко в сторону от дороги. Не боялись Туор и Воронвэ бродячих орков, а боялись соглядатаев и дозорных большого войска; ибо Моргот выставил стражу на тракте не затем, чтобы перехватить Туора и Воронвэ, о которых он еще ничего не знал, и не против идущих с запада, но для того, чтобы выследить Черного Меча, не дать ему догнать и выручить пленных из Нарготронда и не пустить его за помощью в Дориат.

Ночь легла на пустоши, и глубокая тишина воцарилась в них. Усталый и обессилевший, Туор заснул, укрывшись плащом Ульмо; но Воронвэ выбрался из логовища и стоял неподвижно, словно каменный, проницая тьму своим эльфийским взором. На рассвете он разбудил Туора, и тот, поднявшись, увидел, что непогода чуть стихла, и ветер отнес черные тучи в сторону. Рассвет был багрян, и Туор увидел вдалеке перед собой вершины незнакомых гор, отгораживающих восходящее солнце.

И промолвил Воронвэ тихо:

– Алаэ! Эред эн Эхориат, эред э-мбар нúн!19

Ибо знал он, что глядят они на Окружные горы, стены обители Тургона. Под ними с запада в глубокой и тенистой долине лежал Сирион прекрасный, воспетый в песне; и от него земля поднималась к древним холмам у подножья гор, окутанным дымкой.

– Там лежит Димбар, – сказал Воронвэ. – Быть бы нам там! Редко осмеливаются наши враги бродить в нем. Или же так было раньше, пока сила Ульмо была в водах Сириона. Все могло перемениться20, только не опасная река: она сейчас глубока и быстра, и даже эльдару опасно переходить ее. Но я верно вел тебя; ибо вон там сверкает Бритиахский Брод, чуть южнее, там, где Восточный Тракт, шедший в старину с Запада от Тараса, пересекает эту реку. Сейчас никто не пользуется им, ни эльф, ни человек, ни орк, разве что по крайней нужде, потому что дорога та ведет в Дунгортеб, в полные жути земли между Горгоротом и Завесой Мелиан; и давно уже заглохла она, потерялась в глуши или превратилась в тропку, заросшую травами и подорожными колючками.21)

И Туор взглянул туда, куда указывал Воронвэ, и вдали увидел сверкание, похожее на сверкание открытой воды в проблеске рассвета; но за ним лежал мрак, в котором великий Бретильский лес поднимался на юг в дальние горы. И устало отправились они вниз по склону долины, пока не вышли наконец на древнюю дорогу, спускавшуюся от опушки Бретиля, где пересекал ее Тракт, шедший из Нарготронда. И увидел Туор тогда, что они приблизились к Сириону. Берега глубокого русла его были в том месте низки, и воды, полные великим множеством камней22, разливались просторно во много струй, грозно клокотавших. Затем чуть ниже река снова собиралась вместе и новым руслом текла по лесу, исчезая в далекой дымке, которую не пронзить было глазом; ибо там, хоть и не знал об этом Туор, лежал северный выступ страны Дориата, укрытый Завесой Мелиан.

Заторопился было Туор к броду, но Воронвэ удержал его, сказав:

– Не можем мы идти через Бритиах открыто днем, пока не уверимся, что не преследуют нас.

– Что же нам, сесть и истлеть здесь? – спросил Туор. – Ведь не будем мы уверены в этом, пока стоит страна Моргота. Идем! Под тенью плаща Ульмо надо нам идти вперед.

Воронвэ же не решался и оглядывался на запад; дорога за ними была пуста, и все было тихо, кроме журчания вод. Взглянул Воронвэ вверх, и небо было серо и пустынно, и ни одной птицы не было в нем. Но внезапно просветлело лицо его от радости, и воскликнул он в голос:

– Прекрасно! Бритиах еще охраняется врагами Врага. Орки не последуют здесь за нами; и под плащом пройдем мы теперь, не боясь ничего.

– Что это нового увидел ты? – спросил Туор.

– Близоруки же Смертные! – сказал Воронвэ. – Вижу я Орлов Криссаэгрима, и они летят сюда. Посмотри!

И Туор всмотрелся; и вскоре высоко в небе увидел он трех птиц на могучих крыльях, летевших с далеких горных вершин, вновь закутавшихся туманом. Они медленно снизились огромными кругами, и нацелились вдруг прямо на путников; но не успел Воронвэ воззвать к ним, как они отвернули со свистом и ветром и полетели над рекою к северу.

– Теперь идем, – сказал Воронвэ. – Если и окажется поблизости какой-нибудь орк, так будет лежать, уткнувшись носом в землю, пока орлы не улетят далеко.

Быстро спустились они по длинному склону и перешли через Бритиах, то посуху, ступая по каменным валунам, то по колено в воде. Вода была чистой и очень холодной, и в тихих заводях, где бродячие струи заблудились между камнями, лежал уже лед; но никогда, даже в Гиблую Зиму Падения Нарготронда, не могло смертоносное дыхание Севера заморозить быстрину Сириона23.

На том берегу брода нашли они глубокий овраг, словно бы старое русло реки, в котором не было более воды; но когда-то, казалось, могучий поток проделал его, сорвавшись с северных гор Эхориата и снеся все камни Бритиаха в Сирион.

– Наконец-то, не надеясь уже, мы нашли его! – воскликнул Воронвэ. – Смотри! Это – устье Сухой Реки, и это – дорога, по которой идти нам24.

И они вошли в теснину, а она повернула к северу, и края ее круто ушли вверх по обе руки, и Туор стал спотыкаться в слабом свете о камни, которыми усыпано было дно теснины.

– Если это дорога, – сказал он, – то это плохая дорога для усталого.

– Но это дорога к Тургону, – ответил Воронвэ.

– Тем более странно мне, – сказал Туор, – что начало ее открыто и не охраняется. Ждал я увидеть большие ворота и сильную стражу.

– Все это ты еще увидишь, – отвечал Воронвэ. – Это лишь подступ. Дорогой я назвал его; но никто не ходил по ней более трех сотен лет, кроме вестников, немногих и тайных, и всей искусностью Нолдора скрывалась она с тех пор, как Сокрытый Народ прошел ею. Разве открыто начало ее? Нашел бы ты его, не будь у тебя провожатого из Сокрытого Королевства? Разве не принял бы ты его всего лишь за работу непогоды и воды в глухомани? И разве не видел ты Орлов? Они из племени Торондора, что жило некогда на самом Тангородриме, пока Моргот не стал так силен, и племя это гнездится в горах Тургона со времени гибели Финголфина25. Кроме Нолдора, они одни знают Сокрытое Королевство и охраняют небо над ним, хотя до сих пор ни один из прислужников Врага не осмеливался появляться в небе; и они приносят Королю вести обо всем, что происходит в других землях. Будь мы орки, наверняка уже схватили бы нас и сбросили с огромной высоты на беспощадные скалы.

– В этом не сомневаюсь я, – сказал Туор. – Но пришло мне в голову: не дойдут ли до Тургона вести о нашем подходе быстрее, чем мы сами? А к добру ли это будет, или к худу, лишь ты один можешь сказать.

– Не к добру и не к худу, – отвечал Воронвэ. – Ибо не пройти нам через Врата Стражи незамеченными, будут ли ожидать нас или нет; а когда придем мы туда, Стражам не нужно будет донесения, чтобы увидеть, что мы не орки. Но одного этого нам будет мало, чтобы пройти. Ведь не знаешь ты, Туор, перед какой опасностью встанем мы тогда. Не вини же тогда меня, что я не предупреждал о том, что тебя постигнет; да будет тогда и впрямь явлена воля Владыки Вод! Ибо лишь на это в надежде согласился я вести тебя, а если не случится этого, то погибнем мы много вернее, чем от тягот глуши и зимы.

Туор же сказал:

– Не пророчь более. Гибель в глуши верна; гибель же у Врат пока неведома мне, что бы ни говорил ты. Веди меня дальше!

Многие мили пробирались они по камням Сухой Реки, пока не могли больше идти вперед, и ввечеру совсем стемнело в глубоком ущелье; они выбрались тогда на восточный его край и вышли в бездорожные предгорья у подножия Окружных гор. И, взглянув вверх, увидел Туор, что высились эти горы не так, как те, что видел он до сих пор; ибо склоны их, отвесные, словно стены, подступали и подпирали друг друга, как стены крепости с многоярусными укреплениями. Но день угас, вся земля была темна и туманна, и Долина Сириона укрылась тенями. Тогда Воронвэ привел Туора в узкую пещеру в горе, выходившую на унылые склоны Димбара, и они забрались внутрь и там укрылись; и доели они последние крохи пищи, и замерзли и устали, но заснуть долго не могли. Так, на закате восемнадцатого дня хúсимэ, тридцать седьмого дня их путешествия, Туор и Воронвэ пришли к стенам и башням Эхориата и к порогу Тургона, и волею Ульмо спаслись и от Рока, и от Злодейства.

Едва лишь первый проблеск дня разбавил сумрак туманов Димбара, путники вновь спустились в Сухую Реку, и вскоре русло ее свернуло на восток, подойдя к самым стенам гор; и дорогу им перегородил обрыв, крутой и поросший колючими кустами. Под этот обрыв уходило каменное русло, и было там темно, как ночью; и они остановились, ибо заросло все русло, и ветви кустарников сомкнулись над дном его так, что часто приходилось Туору и Воронвэ ползти под ними по земле, словно зверь, крадущийся в свое логово.

И, наконец, с большим трудом добравшись до самого подножия утеса, перегородившего русло, нашли они в нем отверстие, походившее на устье пещеры, пробитой в твердой скале водами, текущими из сердца горы. Они вошли в пещеру, и внутри было темно, но Воронвэ уверенно шел вперед, а Туор шел за ним, положив руку на плечо его, чуть пригнувшись, ибо потолок был низок. Так шли они вслепую некоторое время, шаг за шагом, пока не почувствовали, что пол под ногами стал ровнее, и перестали попадаться на нем камни. Там они остановились и перевели дух, стоя и вслушиваясь. Воздух казался свежим и чистым, и поняли они, что стоят в просторном и высоком зале; но все было тихо, и даже падения капель не было слышно. Показалось Туору, что Воронвэ полон тревоги и сомнения, и он спросил его шепотом:

– Где же тогда Врата Стражи? Или мы и впрямь уже прошли их?

– Нет, – ответил Воронвэ. – Но странно мне, что любой пришелец мог бы пробраться беспрепятственно так далеко. Я опасаюсь удара в темноте.

И шепот их разбудил спавшее эхо, и слова их усилились и умножились, отражаясь от потолка и невидимых стен, шепча и нашептывая сотней голосов. И едва отзвуки улеглись в камнях, как услышал Туор из самой сердцевины тьмы голос, заговоривший по-эльфийски: сперва на Высоком Наречии Нолдора, которого Туор не знал, а потом на языке Белерианда, только выговор был непривычен уху Туора, словно бы говорящие давно уже были разделены с сородичами своими26.

– Стойте! – велел голос. – Не шевелитесь, не то умрете, будь вы враги или друзья!

– Мы – друзья. – сказал Воронвэ.

– Тогда делайте, что велено, – приказал голос.

Эхо голосов укатилось в тишину. Воронвэ и Туор стояли неподвижно, и казалось Туору, что так прошло немало времени, и в его сердце был страх, какого не было за всю их дорогу. Затем послышались шаги, приблизившиеся и зазвучавшие громко, словно топот троллей. Вдруг раскрылся эльфийский светильник, и яркий луч его упал на Воронвэ, но Туор ничего не увидел, кроме ослепительной звезды во мраке; и знал он, что пока свет этот падает на него, не сможет он ни двинуться, ни бежать ни вперед, ни назад.

На миг высветил их светильник, а потом голос раздался вновь, приказав:

– Откройте лица!

Воронвэ откинул свой капюшон; и лицо его в лучах светильника было чистым и спокойным, словно вырезанным из камня; и Туор поразился его красоте. И Воронвэ заговорил гордо, сказав:

– Не узнаете вы, кого видите? Я – Воронвэ сын Аранвэ из Дома Финголфина. Или за эти немногие годы меня забыли уже в моей стране? Далеко от помыслов Средиземья странствовал я, но я помню твой голос, Элеммакил!

– Тогда должен Воронвэ также помнить законы своей страны, – отвечал голос. – Посланный по приказу, он имеет право вернуться. Но не приводить сюда чужестранцев! За это он лишается права и должен быть задержан и под стражей доставлен на суд Короля. А что до чужестранца, то он должен быть казнен или захвачен в плен по решению Стражи. Подведи его ко мне, чтобы я рассудил, что делать с ним.

И Воронвэ вывел Туора к свету, и многие воины в латах и оружии вышли из мрака и окружили их с мечами наголо. А Элеммакил, начальник Стражи, державший светильник, пристально вгляделся в путников.

– Не узнаю я тебя, Воронвэ, – сказал он. – Долго были мы друзьями. Зачем же так жестоко заставляешь ты меня выбирать между законом и дружбой? Если бы ты привел сюда без дозволения кого-либо из других домов Нолдора, то и это было бы слишком. Ты же провел тайным Путем смертного человека – ибо по глазам его я узнаю его род. Не может он отныне уйти по своей воле, зная нашу тайну; а как чужака, осмелившегося проникнуть к нам, должен я убить его – хоть он и друг твой, и дорог тебе.

– В просторных землях вокруг нас, Элеммакил, многое может случиться со странником, и могут выпасть ему жребии, каких он не искал, – ответил Воронвэ. – И посланный не вернется так же, как был послан. То, что сделал я, сделано по воле, которая сильнее уставов Стражи. Лишь Король должен судить меня и того, что идет со мной.

И заговорил Туор, и не было в нем больше страха:

– Пришел я с Воронвэ сыном Аранвэ, ибо он был указан мне в провожатые Владыкой Вод. Для этого он был спасен из власти Моря и Рока Валаров. Ибо дело у меня от Ульмо к сыну Финголфина, и лишь с ним самим я буду говорить об этом.

Тут Элеммакил посмотрел на Туора с удивлением:

– Кто ты? – спросил он. – И откуда идешь ты?

– Я – Туор, сын Хуора из Дома Хадора и родич Хýрина, чьи имена, как говорили мне, не безвестны в Сокрытом Королевстве. Из Нэвраста, многое преодолев, пришел я в поисках его.

– Из Нэвраста? – переспросил Элеммакил. – Говорят, что никто не живет там с тех пор, как ушел оттуда наш народ.

– Правду это говорят, – ответил Туор. – Пусты и холодны стоят чертоги Виньямара. Но я пришел оттуда. Отведите же меня к тому, кто выстроил те дворцы.

– В таких больших делах не мне принадлежит суд, – сказал тогда Элеммакил. – Потому я выведу тебя на свет, где многое может открыться, и доставлю тебя к Хранителю Великих Врат.

Затем он отдал приказ, и рослые стражи окружили Туора и Воронвэ, двое спереди и трое сзади; и начальник повел их из пещеры Внешней Стражи, и долго, как казалось им, шли они по прямому коридору и по ровному полу, пока вдали не забрезжил слабый свет. Так вышли они вскоре под широкий свод с высокими колоннами, вырубленными прямо из скалы, по обе руки, и проход меж теми колоннами-скалами был перегорожен подъемной решеткой из бревен, украшенных превосходной резьбой и скрепленных стальными гвоздями.

Элеммакил коснулся решетки, и она беззвучно поднялась, и они прошли под ней; и увидел Туор, что они – в конце глубокого ущелья, которому подобных не видел он до того, и не воображал даже, хоть и долго бродил он в диких горах Севера; ибо против Орфалха Эхор Кирит Нинниах был просто расселиной в скале. Здесь руки самих Валаров в древних войнах на заре мира свели великие горы вместе, и склоны ущелья были круты, словно прорублены топором, и высились они до высот, недоступных уму. Там, в вышине, светилась полоска неба, и темную синеву ее закрывали черные пики и зубчатые стены, далекие, но крепкие и грозные, словно копья. Слишком высоки были эти мощные стены, чтобы зимнее солнце заглянуло меж них, и хотя утро уже было в разгаре, бледные звездочки мерцали над вершинами гор, а внизу сумрак рассеивался лишь слабым светом светильников, установленных вдоль поднимающейся дороги. Ибо ущелье круто уходило вверх к востоку, и по левую руку от Туора была широкая дорога вдоль русла Сухой Реки, убитая и вымощенная камнем, и дорога та поднималась вверх и исчезала в дымке.

– Вы миновали Первые Врата, Деревянные, – сказал Элеммакил. – Вот наша дорога. Надо нам поспешать.

Не мог Туор знать, далеко ли протянулась эта дорога, а когда глядел он вперед, великая усталость нисходила на него, словно туча. Холодный ветер свистел над скалами и поддувал плащ Туора.

– Холодный ветер дует из Сокрытого Королевства! – сказал Туор.

– Воистину, – согласился Воронвэ, – может чужестранцу показаться, что гордыня сделала слуг Тургона бессердечными. Долгими и тяжелыми покажутся лиги Семи Врат голодному и утомленному дорогой.

– Будь закон наш не столь строг, давно бы уже вероломство и ненависть пробрались сюда и погубили нас. Это ты хорошо знаешь, – отвечал Элеммакил. – Но мы не бессердечны. Здесь пищи нет, а чужестранцу нельзя пройти обратно через врата, в которые он вошел. Потерпите немного, и у Вторых Врат будет вам отдых.

– Это хорошо, – сказал Туор и зашагал вперед, куда вели их.

Спустя немного обернулся он и увидел, что лишь Элеммакил и Воронвэ идут за ним.

– Здесь не нужны более стражи, – сказал Элеммакил, прочитав его мысль. – Из Орфалха не уйти ни эльфу, ни человеку, и не вернуться назад.

Так шли они тенистым ущельем, поднимаясь вверх то по долгим лестницам, то по извилистой дороге, пока в полулиге от Деревянных Врат не увидал Туор, что путь перегорожен высокой стеной, выстроенной поперек ущелья от края до края его, и стройные башни стоят на той стене по обе руки. Против дороги сделан был в ней проход, но, казалось, каменщики перегородили его единым мощным камнем. Когда подошли они ближе, черный гладкий камень заблестел в свете белого светильника, что висел над ним посреди свода.

– Вот и Вторые Врата, Каменные, – сказал Элеммакил; и, подойдя к камню, легко толкнул он его. Камень повернулся на невидимых шкворнях и открыл дорогу по обе стороны себя; и они прошли во двор, где стояло множество вооруженных стражей в сером. Не было сказано ни слова, но Элеммакил провел порученных ему в комнату под северной башней; и им дали еды и вина, и позволили немного отдохнуть.

– Скудной может показаться тебе эта трапеза, – сказал Элеммакил Туору. - Но если дело твое – верное, то тем более будешь ты вознагражден за труды и лишения.

– Достаточно мне и этого, – ответил Туор. – Слабо то сердце, которому требуется большее исцеление.

И впрямь, такие силы дало ему питье и пища нолдоров, что вскоре захотелось ему идти дальше.

Спустя немного подошли они к стене еще выше и крепче предыдущей, и в ней были Третьи, Бронзовые Врата: огромные створы их были увешаны бронзовыми щитами и листами, на которых вычеканены были картины и незнакомые знаки. На стене над перемычкою ворот высились три прямоугольные башни, одетые и крытые медью, которую искусные кузнецы заставили гореть и сверкать, как пламя, в свете красных светильников, расставленных в ряд по стене. Снова молча прошли они в ворота и увидели во дворе за ними еще большее число стражей в доспехах, отсвечивавших огнем; и лезвия их топоров были красны. Из синдаров Нэвраста по большей части были те, кто защищал эти врата.

Теперь вышли они на самую трудную дорогу, ибо посреди Орфалха уклон был самым крутым, и, поднимаясь, оглядывал Туор мощнейшие стены, нависшие над ним. Так, наконец, подошли они к Четвертым Вратам, Чугунным. Высока и черна была стена, и светильников не было на ней. На стене стояло четыре железных башни, и между двух средних башен был выкован из железа огромный орел, схожий с самим Королем Торондором, слетающим на горный пик с высоких небес. А когда стоял Туор перед Вратами, показалось ему, будто смотрит он сквозь ветви и стволы могучих деревьев на полную луну. Ибо через ажурные решетки ворот проходил свет, а решетки были выкованы наподобие деревьев с переплетенными корнями и перевитыми ветвями, несущими листья и цветы. И, пройдя во Врата, увидел Туор, как это может быть: Врата были глубоки, и не одна решетка была в них, а множество, так прилаженных, что для того, кто подходил по середине дороги, все решетки были одной картиной; а свет за воротами был светом дня.

Ибо поднялись они теперь на самую высоту над низиной, откуда начали они свой путь, и за Чугунными Вратами шла дорога почти полого. Более того, миновали они венец и сердце Эхориата, и горные башни расходились теперь впереди них по внутренней стороне гор, ущелье раскрывалось все шире, и свет небесный, отраженный снегом, ложился сквозь светлый туман, наполнявший воздух, словно лунный свет.

Теперь прошли они сквозь ряды Чугунной Стражи, стоявшие за Вратами; черными были их плащи, доспехи и длинные щиты, а лица их были закрыты забралами, и на каждом забрале был орлиный клюв. Затем Элеммакил пошел впереди путников, а они пошли за ним в дымку; и Туор увидел вдоль дороги полоску травы, а на ней, точно звезды, цвели белые цветы уйлоса, Вечной Памяти, что не знают времен года и не увядают никогда27; и, воодушевившись, в радостном удивлении, подошел Туор к Серебряным Вратам.

Стена Пятых Врат была выстроена из белого мрамора, и была низкой и широкой, а навершием ее была серебряная решетка меж пяти огромных мраморных шаров; и на ней стояло множество лучников в белом. Ворота же были в виде трех дуг, и отделаны серебром и жемчугами Нэвраста в подобие луны; а над воротами на среднем мраморном шаре стоял образ Белого Древа Телпериона из мрамора и малахита, цветы же его были из крупных баларских28 жемчужин. И за Вратами в широком дворе, мощеном мрамором, стояли лучники в серебряных доспехах и шлемах с белыми украшениями, по сотне с каждой стороны. Элеммакил провел Туора и Воронвэ через их молчаливые ряды, и путники вступили на длинную белую дорогу, что шла прямо к Шестым Вратам; и как шли они, полосы травы по краям дороги становилось шире, а меж белых звезд уйлоса попадалось теперь множество небольших цветочков, похожих на золотые глазки.

Так подошли они к Золотым Вратам, последним из древних Врат Тургона, что выстроены были до Нирнаэта; и были они похожи на Серебряные Врата, только стена была из желтого мрамора, а шары и навершие – из червонного золота; и было на стене шесть шаров, а посредине на золотой пирамиде поставлен был образ Лаурелина, Древа Солнца, с длинными плетями топазовых цветов на золотых цепях. И сами Врата были украшены золотыми многолучевыми кругами в подобие солнца, окруженными украшениями из граната, топаза и золотистых алмазов. Во дворе за Вратами стояли три сотни лучников с длинными луками, и доспехи их были позолочены, и высокие золотые украшения были на шлемах их; и большие круглые щиты их горели, как огонь.

И дальше дорога была освещена солнцем, ибо стены ущелья по обе стороны стали низкими и покрытыми зеленью, и лишь на самых вершинах лежал снег; и Элеммакил заторопился вперед, ибо недолог был уже путь до Седьмых Врат, названных Великими, Врат Стальных, что выковал Маэглин поперек широкого выхода из Орфалха Эхор по возвращении с Нирнаэта.

Не было у них стены, но по обе стороны стояли две круглые башни огромной высоты, в семь ярусов, со множеством окон, сужавшиеся кверху в небольшие острые башенки блестящей стали, а меж башнями протянута была мощная стальная изгородь, которая не ржавела и сверкала бело и холодно. Изгородь держали семь больших столпов, высотою и крепостью похожие на сильные молодые деревья, но заканчивавшиеся пикой, которая заострялась до остроты иглы; и между столпов стояло семь стальных перекрестий, и в каждом пролете семижды семь стальных кольев с навершиями наподобие широких наконечников копий. Посреди же Врат над средним и самым большим столпом высился образ королевского шлема Тургона, Корона Сокрытого Королевства, украшенная алмазами.

Ни калитки, ни прохода не увидел Туор в этой могучей стальной изгороди, и когда подошел он, острый блеск вырвался из изгороди, как показалось ему, и Туор закрыл глаза и так стоял в страхе и изумлении. Элеммакил вышел вперед, и врата не открылись на его прикосновение; но он ударил по перекрестью, и изгородь зазвенела, словно многострунная арфа, чистыми звонами, пробегавшими от башни к башне.

Тотчас же из башен выехали всадники, но прежде всех из северной башни выехал всадник на белом коне; он спешился и направился к путникам. И как ни высок и благороден был Элеммакил, выше и властительнее его был Эктелион, Господин Источников, в то время страж Великих Врат29. Был он весь в серебре, а на сверкающем шлеме его была стальная игла, а на ней алмаз; и когда оруженосец его принял его щит, щит замерцал словно бы от росы или капель дождя, а были это сотни хрусталиков.

Элеммакил приветствовал его и сказал:

– Вот я доставил к тебе Воронвэ Аранвиона, вернувшегося с Балара; и вот чужестранец, которого привел он сюда, и чужестранец требует увидеться с Королем.

И Эктелион повернулся к Туору, но тот обернул вокруг себя свой плащ и стоял молча, глядя на него; и Воронвэ показалось, что туман окутал Туора, и тот вырос так, что капюшон его поднялся над шлемом эльфийского военачальника, словно свинцовая морская волна, мчащаяся к берегу. Эктелион же глянул на Туора сверху вниз и заговорил холодно, сказав30:

– Пришел ты к Последним Вратам. Знай, что ни один чужестранец, прошедший их, никогда не выйдет наружу иначе, чем через врата смерти.

– Не пророчь дурного! Если посланец Владыки Вод пройдет в эти врата, то все живущие здесь, последуют за ним. Господин Источников, не задерживай посланца Владыки Вод!

Тут Воронвэ и все, что стояли вокруг, снова глянули с удивлением на Туора, поражаясь словам его и голосу его. И показалось Воронвэ, что он слышал могучий голос, но говоривший словно бы из далекой дали. Туору же показалось, что он услышал свой голос так, будто бы другой говорил его устами.

Некоторое время Эктелион стоял молча, глядя на Туора, и священный трепет появлялся на лице его, как будто в серой тени плаща Туора увидел он далекие видения. Затем он поклонился, подошел к изгороди и положил руки на нее, и по обе стороны столпа с Короной открылись проходы. И Туор прошел в них и вышел на травянистый обрыв, выходивший на долину под ним, и узрел видение Гондолина среди белых снегов. И так зачарован был он, что долго не мог отвести глаз; ибо увидел он наконец воочию мечту свою, к которой шел так долго.

Так стоял он и не произносил ни слова. Молча стояло по обе руки войско Гондолина; и все роды войск всех Семи Врат были здесь; начальники же и полководцы их были верхом на конях, белых и серых. И пока они смотрели на Туора, плащ спал с плеч его, и он предстал перед ними в мощных доспехах из Нэвраста. И среди смотревших на Туора немало было тех, кто сами укрепляли доспехи эти на стене за Высоким Троном в Виньямаре.

И сказал тогда Эктелион:

– Более не нужно никаких доказательств; и даже имя, которым назвался он как сын Хуора, меньше значит, чем это ясное свидетельство того, что пришел он от самого Ульмо31.