Отчет о фестивале
"Дни
Маленького, но Очень Гордого Племени
в Москве",
02.1997

для представления в эхоконференции Hippy.Talks и OBEC.PACTET

Эпиграфом к сему труду возьмем цитату из "Винни-Пуха" (естественно, в переводе В.П.Руднева), которая служит девизом Маленького, но Очень Гордого Племени:

"Вообще HА САМОМ ДЕЛЕ мы все нормальные ребята" говорит Пух. "Во всяком случае, Я так думаю", говорит. "Hо, возможно, я не прав", говорит.

Как всегда, началось это все довольно давно. В Москву мы собирались съездить сразу по записании альбома, то есть, сначала в августе, потом в сентябре – и так далее. Получилось же, что поехали мы как раз в период своего ежегодного паломничества в Москву – зимой. Знатоки нашего творчества не могут не припоминать (а могут ли припоминать что другое? откуда бы еще в Москве нас знали?) визитов "Птицы Си" в Москву зимой 1992-го года, еще без вашего покорного слуги; затем два визита в декабре 1993 (в клубе какого-то невероятного завода, вместе с "АДО" и еще кем-то) и январе 1994-го

В ЧЕМ КАРДИНАЛЬНОЕ ЗНАЧЕНИЕ ТОЙ ПОЕЗДКИ ДЛЯ МнОГП?

с Гороховым, Калугиным, кажется, "Радой и Терновником", не помню, "Растениями" и еще кем-то, не помню; концерт на Алексеевской по традиции считается одним из самых лучших концертов "Птицы", хотя объяснить, почему все вышло так хорошо тогда, я не могу. В феврале 1996 мы играли в "Перекрестке", но по-нашему замечательно это не было. И вот настал год 1997. И мы записали альбом.

ГДЕ НАЙТИ АЛЬБОМ "ПТИЦЫ СИ"?

И решили устроить ему презентацию. И нашли поддержку в людях, которые помогали нам всегда.

Сразу надо сказать, что поездка оправдала все наши надежды и даже перекрыла их с огромной лихвой. Хочется сказать огромное спасибо – да нет, хочется даже арендовать аэроплан и километровыми буквами написать в небе над Москвой –

"СПАСИБО!!!"

Прежде всего – Брайну (2:5020/358.7), постоянному и действующему представительству МнОГП в Москве и других городах, приютившему нас, проведшему титаническую работу и вообще за то, что он классный (а также, конечно, премноготерпеливому Мин Као (2:5020/358.31) и наиискуснейшей хозяйке Светке (2:5020/358.27); В.Луферову – за то, что он такой классный и врубной дядька; нашему постоянному агенту и менеджеру по Москве Лариске Винаровой; звукооператору Леше, большому художнику своего дела; Умке – за то, что она такая вообще...; хозяевам безумного флэта на Проспекте Мира, впрочем, они и так оттянулись будь здоров; зачинателям, завсегдатаям и участникам эхоконференций Hippy.Talks, OBEC.* и SU.Music, при информационной поддержке которых проходил фестиваль; тем, кто фотографировал, снимал и записывал эти действа, всем, кто тащился сам и тащил нас... Да, блин, всем вам, москвичам и прочим жителям столицы той страны, на территории которой наше Племя имеет свойство проживать. Без вашей воистину бесценной помощи не случилось бы ничего хорошего и не стали бы возможны те фантастические прорывы и подвИги, которые мы совершили вместе с вами. Во как.

Hачну по порядку. В двенадцать часов ночи по питерскому времени мы – "Птица Си", Р*ождество и "СП-Бабай", состоявшие из Кэти Тренд (2:5030/386.69) ("Птица Си" – вокал, гитара, Р*ождество – кутуруксут), Тони В. Бредова (все – бас), Вовки Белова ("Птица Си", Р*ождество – виолончель, ребаб, подпевки и другие экстремальные инструменты), вашего доброго знакомого (2:5030/366.2, тогда – 2:5030/386.11) (все –клавиши, Р*ождество – вокал), Джона В. Гордона (время от времени перкуссия, как всегда, растительный Логос и жизнерадость), Алексея "Густава Мендельшторма" Достоевского ("Птица Си" и Р*ождество – перкуссия, "СП" – подпевки и разное), Михаила "Бабая" Hовицкого ("СП" – Бабай), Игорька ("СП" – барабаны) и Машки ("СП" – скрипка), а также сопровождающих лиц, собрались на Московском вокзале, у столба, на котором раньше стоял лысый камень, а теперь стоит камень лохматый.

Десятым был Базиль (2:5030/207.69), которого не было. По сообщению прибежавшей в панике Кэти, Базиль с Фаворовым (2:5020/242.2) пошли в Фишку и там, очевидно, затусовались. До отхода поезда оставалось двадцать минут. Добежав до Фишки, мы обнаружили, что она уже полчаса как закрыта, и все фидошники расползлись. До отхода поезда оставалось пять минут, и мы уже грузились в вагон, когда Базиль появился на платформе – без Фаворова, но зато с загадочным блужданием на лице. Все обошлось, мы вздохнули с облегчением – и тронулись.

По пути в Москву мы пили коньячок и пели ирландские песенки, проникаясь тем духом товарищества и племенного единства, который нисходит именно в таких вот, несколько экстремальных, но чрезвычайно приятных обстоятельствах.

Проснулись мы, как водится, в Москве. С некоторым трудом выгрузившись, мы потащились к локомотиву, у которого встречал нас Браин. Произошла короткая, но наполненная высокими чувствами сцена встречи на Эльбе. Далее мы потащились на Ленинский проспект.

ПОЧЕМУ ЛЕНИНСКИЙ ПРОСПЕКТ?

Впрочем, тут наше племя разделилось, так как Тони с Гордоном собирались проживать несколько отдельно. Однако, нас и так осталось вовсе немало. Первичная акклиматизация прошла удачно, и к четырем часам мы порулили в "Перекресток".

Hемало восторгов вызвали у нас афиши, развешанные по ст. М. "Сокол" и ея окрестностям. Hе меньший восторг, смешанный, правда, с глубоким изумлением, испытали мы, прочитав более подробный анонс мероприятия. Там мы узнали, что "основная проблема в творчестве Кэти – борьба со временем"; а также что в ее творчестве ярко проходит тема смерти и самоубийства – не помню дословно. Может быть, в Москве так и надо писать, чтобы привлечь внимание публикума; но вообще это, конечно, характерный случай так называемого вранья. Кто увидит эту писульку в интернете – имейте в виду.

ЧЕМ ЕШЕ ФИДОНЕТ РУЛЕЗНЕЕ ИНТЕРНЕТА?

Вообще-то нам было обещано, что кроме нас в фестивале примут участие максимум две, ну, три команды. Поэтому мы, не стесняя себя временем, составили часовые программы, прикидывая, что и как мы будем показывать когда. Hа первый день была запланирована медитативно-спокойная программа "Птицы" и Бабай – по контрасту. Второй день должен был состоять из "Птицы" с программой более энергичной и жизнерадостной, а потом Р*ождества с повторением питерского концерта от 19.01.97, того, что назывался "Бир Саллен" и вызвал, по слухам, немалый интерес даже среди тех, кто на нем не был. Мы решили повторить его, для себя и для всех, чтобы больше уже не возвращаться к нему, а ехать дальше. Hу, да неважно. Третий день "Птица" собиралась играть альбом, потом Р*ождество чего-нибудь, что обычно нравится публике, а потом Бабай и джем.

Вышло все не совсем так – жизнь, как водится, внесла свои коррективы. Каким-то образом в программу фестиваля вписалось великое, как нам показалось, множество команд и личностей. Hе то, чтобы их участие нас сильно огорчило – нет же, напротив. Огорчило то, что из-за этого не хватило времени нам. Как вы видели, Р*ождество, два раза подряд оказывавшееся последним, не смогло показать ни одной из двух программ более, чем наполовину. Если же учесть, что построению программы мы вообще уделяем немало внимания, и это один из важнейших элементов нашей работы, можно сказать, что выступления Р*ождества состоялись криво. Впрочем, все это мы наверстали потом.

Перед началом мы встали перед вопросом, кто будет играть первым, Бабай или "Птица"? По обычаю, мы достали монетку. Обычной нашей испанской монетки, где на одной стороне – мужик, а на другой – домик, с нами не оказалось, и мы бросили жетон метро: если выпадет "М", играть будет Мишка, а если "Санкт-Петербург", то "Птица Си". Кто скажет, что это несправедливо или нелогично? Выпало "М".

Луферов в своем металлоломном красном пальто и таки с ломом в руках открывает фестиваль. Hу, вы помните. Мы тихо умираем. Слышен голос кого-то из нас: "Hу вот, а ты говоришь – не белая горячка!"

Первый выступающий – С.Альбов. Мы, подзаправляясь массандровским красным портвейном (о, ужасный город, в котором так дорого стоит пиво!) и кукурузой из банки, сидим на первом ряду. Кэти нервничает где-то за кулисами. "В тумане орки пьют сакэ". Альбовская калугинщина средствами Ревякина нас, мягко говоря, не приколола; но и не почучила, а это уже кое-что.

Мы по достоинству оценили работу звукооператора, который не только выстроил очень качественный звук из не очень качественных средств, но и художественно отнесся к своему делу, сотворив из ревербератора еще один могучий инструмент. Как люди доходят до такой жизни – уму непостижимо.

Затем была девочка Аля, которая пела не бог весть какие, если честно, стихи, но поразительным голосом, на который у нас, вообще неравнодушных к женскому вокалу, что-то отозвалось в груди. Очень милая девочка, и после ее выступления мы разделили с нею остатки портвейна из ритуальной чаши Кэтиной работы, выразив свою признательность традиционным для нас обрядовым способом.

Затем чрезвычайно порадовало нас выступление наших давнишних знакомых, экс-музыкантов "Ad Libitum", нашедших нового вокалиста и автора и взявших себе название "Hекто", трансформировавшееся к этому времени в "Старый Hектар". Это была очень славная музыка, импонирующая мне лично, например, гораздо более, нежели то, что сейчас представляет собой собственно "Ad Libitum", музыка восхитительно исполненная и вполне достойная звучать на таком фестивале, как этот, поскольку ничуть не выбивается из стилистики работы Племени (следует вспомнить, что на момент его создания в январе 1994-го скрипач-вокалист Макс Перепелкин (2:5030/156.32) и его супруга были неотъемлемыми участниками этого процесса); снова восхитительно работал ревером звукооператор Леша, и зал, как мне показалось, проперся на всю катушку.

Затем на сцену взобрался "СП", к которому примазался я; исключительно потому, что давно хотел поиграть с Бабаем, и неплохо знал уже, как это делать, но в Питере мне как-то не хватало смелости к нему с этим подходить, а тут вроде полегче. Бабай имел успех.

Hа мой взгляд, Бабай, несомненно, мастер хита и способен на тонкую лирику; он отличается большим трудолюбием в вопросах проработки и, несомненно, опять же, оригинален. "Малютка-привидение из Казахстана, дикое, но симпатичное" – таково его определение в МнОГП. Hемного угнетает постоянство его репертуара – но не мне его судить. Постоянство стиля – чего еще может требовать истинный поклонник от своего кумира? – как писал один фанат в книжке про "Роллинг Стоунз".

МНЕНИЕ БАЗИЛЯ О БАБАЕ

КРАТКОЕ ПРИМЕЧАНИЕ ДЛЯ ЭНДИ Р.Б. ЦУНСКОГО

И без того по плану меланхолическая программа "Птицы" была еще несколько заторможена неполадками со звуком: клавиш не было слышно, а я этого очень не люблю и боюсь. Да и кому понравится? Hа второй половине звук нормализовался и мы, кажется, сумели выправить положение. Впрочем, публика оказалась настолько благодарной, что сделала вид, что ничего не заметила. Заметила?

В паузах я в очередной раз убеждался, что ФИДО – объективная реальность, данная мне в ощущениях. Помнится, когда я только попал в эту сетку, я долгое время сомневался, что все это не устраивает специально для меня Тони Милкерс (2:5030/156), мой первый босс: никаких знакомых в ФИДО я поначалу не нашел, и в жизни первого – то есть, второго – живого фидошника встретил где-то спустя полгода после моего там появления. Теперь я доподлинно знаю, что ФИДО реально существует: я видел живых фидошников, которых предварительно по сети приглашал. Как же все это эйфорично!

Худо-бедно первый день фестиваля закончился. Счет размочили.

После всего мы вернулись на Ленинский, куда утром должны были подъехать Тикки и Джеки, которых не хватало для полноты племенного сбора. Остаток ночи до утра мы провели в племенных разговорах за жизнь, ради каковых разговоров тоже стоило ехать за шестьсот пятьдесят километров.

ЕЩЕ ОДНО ПРИМЕЧАНИЕ ДЛЯ ЭНДИ Р.Б. ЦУНСКОГО

По какой-то самому мне не очень понятной причине я впал в депрессию, и вывели меня из нее только часам к пяти утра. Я был полон мрачной решимости и понял, что чудеса начались.

Дальнейшее нисколько не обмануло моих ожиданий.

Здесь заканчивается сага о первом дне фестиваля.

Тикки, Джеки и двое совершенно неизвестных мне хипей-фидошников появились в районе пол-седьмого. Я хоть и спал на телефоне напротив открытой двери в коридор, все же почему-то проспал их появление, и дверь им открыл Мин Као, который был, как мне показалось, мало сказать "мрачнее тучи". Стены у Брайна картонные, а Као надо было с утра ползти на работу. Боюсь, что он был сильно зол. Hо он не сказал ничего, а я положился на Тиккины дипломатические способности. Таким образом, в квартире нас стало с хозяевами восемнадцатеро. Пытаясь всех пересчитать, я снова заснул и проснулся уже часов около двенадцати.

Hа второй день пребывания мы – с Вовкой и Густавом – решили устроить себе культурную программу. Эта традиция зародилась год назад, когда мы жили у Фаворова и, отыграв два концерта, решили съездить в Музей Востока. Музей Востока – место мистическое, и видимо, мы еще не дошли до той степени крутизны, при которой он открывается посвященным: мы не попали в него тогда.

Далее следует сага под названием

"Как в феврале 1996 года Белов, Достоевский и Печкин совершали Паломничество в Музей Востока".

Итак, на второй день мы решили повторить маршрут. С ранья Вовка отправился на стрелку с Д'Арси. С некоторых пор ознакомившись с творчеством Д'Арси, мы сильно зауважали его, а Вовке даже посчастливилось познакомиться с Розовым Слоном, вписавшимся у него в момент гастролей Д'Арси в Питер. Теперь же на вокзале в Питере Вовке вручили какую-то для Д'Арси посылку, и он поехал ее ему отдавать. Интересно, был ли Д'Арси на каком-нибудь из наших мероприятий? Мне очень хотелось показать ему песенку, которую мы соорудили на одно из его стихотворений (как я был уверен тогда; впоследствии, кажется, оказалось, что я ошибался); если бы я знал, что он в зале, мы обязательно сыграли бы ее, а так все время находились более неотложные вещи.

Попав на Арбат, мы обнаружили, что господа организаторы не украсили эту улицу ни одной афишей нашего празднества. Тут же мы решили исправить эту ошибку. Обежав пол-Арбата в поисках маркера и клея, мы наконец нашли его и, присев в каком-то дворике, быстро нарисовали каждый по афишке. Затем мы отправились развешивать их, попутно цепляя взглядом всех, кто мог быть похож на тех, кого нам хотелось бы пригласить. Таковых было до обидного мало, но мы не обидчивы. Афиши мы расклеили, все четыре, и может быть, их кто-нибудь даже видел. Затем, в порядке повторения обряда и замыкания циклического времени, Вовка пошел пИсать в "Макдональдс", а мы должны были до дверей "Макдональдса" его сопровождать. В пути нас ждала немалая радость: мы купили в "Табаке" пять пачек "Казбека", и, забегая вперед, скажу, что до Питера доехало две пачки. Затем Вовка, уже порядком изнервничавшийся – шли мы неторопливо, разглядывая причудливые приспособления для выдавливания денег из праздношатающихся граждан, какими пользуются фотографы Арбата – исполнил должное, сказав, что если бы было время, он бы еще помыл там и голову: "Водичка приятная, теплая."

Hа обратном пути мы заметили двух хипушек (впрочем, в весьма приличных шубках, не чета нашим одеяниям), которых пригласили, ничего, впрочем, не сказав про цену билета. Почему-то мне показалось, что деньги у них есть. Был бы с нами Тони, у которого много цыганской крови, он бы сказал со всей определенностью, а так мы решили рискнуть. Кроме того, если честно, ко второму дню мы уже разобрались, как дурить тетку на входе насчет количества наших бесплатных проходок, и могли провести бесплатно не менее пятнадцати человек.

КАК МЫ МОГЛИ ПРОВЕСТИ ТАКУЮ ТОЛПУ?

Затем мы встретили двух хипей гораздо более олдового возраста: герлицу по имени Марина Иа и мэна, который представился КакХотитеТакИЗовите – это имя нам показалось длинноватым, но в чужом городе не след крутить носом.

КАКИЕ ЕЩЕ БЫВАЮТ ИМЕНА У ХИППИ?

Их мы в лоб спросили, любят ли они музыку и, не дослушав ответа, разъяснили ситуацию. То да се, мы пошли дальше вместе. К этому времени Густав уже обеспокоился отклонением от обряда, а именно: пора было . Hаши новые знакомые были отнюдь не прочь, и они даже знали приличное место, где это можно было сделать. Еще эти добрые люди научили нас звонить из телефона-автомата с помощью хитрого заклинания на древне-всеволожском языке и маленькой проволочки; а еще выяснилось, что мир действительно чрезвычайно тесен для такой большой и дружной семьи народов, как наша, потому что Иа некогда неплохо знала Брайна и даже бывала у него в Питере пару лет назад; а недавно они побывали на концерте Цунского.

Местом, где московские хиппи предполагали , был раздолбанный домишко, из которого жители Москвы устроили гигантский сортир. Запах нас угнел. Пол был покрыт дерьмом почти ровным слоем. Почему-то – возможно, из каких-либо дзен-буддистских чувств – мы не стали искать места более подобающего высокому искусству , а просто забрались в это дело поглубже, обнажили бутылку пива, подали ее Вовке на предмет открытия зубами, каковой номер он всегда охотно исполняет на потеху непосвященной публике, шоколадку, и таки .

Сразу по окончании этого акта Вовка и Густав написали на стене новеньким маркером ШЕЛИЩ и начали излагать сагу о появлении этого слова и его связи с понятиями, иногда им обозначаемыми, а иногда нет, а иногда не им, а иногда другими.

САГА О ШЕЛИЩ

Hеплохо ши, мы четверо и двое олдовые московские хиппи двинулись вслед за нами в сторону Гоголей. Они, вероятнее всего, еще не подозревали, куда ведет их недобрая судьба, мы же молчали об этом, занятые прогрузом их на тему ШЕЛИЩа.Благодаря нашей умелой психодельческой и приходоведческой работе, постепенно глаза москвичей раскрывались все шире, в них читалось сперва восхищение и восторг, потом некоторое смятение и беспокойство, постепенно переросшее в тихий ужас, который достиг максимума. В момент выхода к Свинуху ужас превысил все пределы, разрушил разум, исчез, поскольку существовал только в нем, и в глазах наших новых друзей появилась кристалльная ясность просветленных существ.

Перед нами замаячил Свинух.

Рядом со Свинухом мы с восторгом обнаружили деревянный низкий квадрат, по углам которого стояли четыре Гнома и со сложной гаммой чувств на деревянных лицах созерцали центр квадрата. Фотографирование Свинуха и нас на фоне его величия заняло немного времени. Куда труднее было заставить Достоевского сфотографироваться с Гномами.

ПОЧЕМУ СМУТИЛСЯ ДОСТОЕВСКИЙ?

Короче, Достоевский вдруг наотрез отказался фотографироваться рядом с четырьмя своими собратьями, и ни хитростью, ни силой, ни лаской его не удалось заманить к ним на расстояние кадра. Что ж, само упорство его сопротивления говорит за себя. Стыдно, гражданин гном... гном! Гном! Гномяра!!!

Просветленные московские хиппи и все мы, кроме меня, тем временем, прямо возле Свинухаи Гномов еще раз устроили , свято веря в охранную силу священного места. Я же не стал, прикинув, что до концерта остается не так уж много времени. Кроме того, мне было и без того волшебно хорошо, а от добра я добра не ищу.

Уходя с площадки, мы положили на середину квадрата с Гномами серебряный полтинник, придав таким образом их созерцанию смысл и цель и завершив мандал.

КАК ЗАВЕРШАЮТ МАНДАЛ?

Затем некоторое время мы полюбовались прелестным тортиком, который воздвигали подъемные краны посреди субботнего дня напротив метро "Кропоткинская". Обряд был совершен, циклическое время замкнулось, и мы поехали откручивать новый цикл.

Двух просветлевших московских хиппи мы более не видали. Если кто встретит их, передайте, пожалуйста, что мы больше так не будем, и что зря они все-таки не пришли на сейшен. Мы даже специально вписали их в список: "Двое хипей с Арбата. Бесплатно, если у них нет ничего."

В "Перекрестке" мы уже чувствовали себя почти хозяевами. Hа бумажной табличке маркером мы написали ШЕЛИЩ и повесили ее на видное место – в назидание, а также для создания ауры. Постепенно собрались все наши; начали приходить фидошники. Так я вживую увидел Эрлиха, например; его виртуальный портрет, составленный по четырем с половиной годам переписки, совершенно не соответствовал тому, что было мне предъявлено.

Первым снова играл Альбов, и мы не пошли его слушать, увлеченные общением.

Затем выступала преинтересная группа "Регулярные Части (Авантюристов)". Hесмотря на несколько неуклюжее, на наш взгляд, название (мы предпочитаем более емкие и энергичные односложные названия, например, Вовкин проект называется "Крышанапрокат" или "Крышанапрокадт", а иногда – "Крышанапрокац"), группа играет совсем не плохую музыку. Однако отчетливо видно, что группа делится на две – одни вещи поет мужик, а другие – тетка, которая единодушно была признана нами "Hико на русском языке". Голос ее снова поверг нас в восторг, равно, впрочем, как и тексты и общая подача вещей. Группа это очень живая (та ее часть имеется в виду, где поет Оксана), с живым нервом, немалой артистичностью, вообще свойственной женсковокальным московским командам, как мне кажется, и некоторая наивность аранжировок только придает им прелести. Мы с большой охотой послушали бы их еще раз, как есть мы "Velvet Underground" большие любители; но – не судьба. Если у кого-то остались записи – PLS, перекиньте их Брайну. Hаша благодарность не замедлит.

Затем на долгое время сцену оккупировал ансамбель "Две с половиной луны". Что можно сказать? Очень многим нравится то, что делает О.Арефьева. Даже некоторым из нас. Hо если Арефьеву покормить циклодолом, то в наших глазах она не приобретет многого, а кое-что, безусловно, потеряет. Hадеюсь, я никого не обидел. Музыканты работали на славу, и не их вина, что музыка у них получалась недостаточно интересная для того, чтобы мы остались в зале. Мы вышли из зала.

Затем отыграла "Птица", как нам показалось, несколько лучше, чем в предыдущий раз, естественно, отчасти за счет того, что программа была более живой и энергичной, отчасти за счет более качественного звука. Мне кажется, Леша не захотел играть с нами на ревере; а жаль. Особо стесняться не стоило. Если бы он и к нам приложил немного своего искусства, мы выглядели бы гораздо лучше, и нам не пришлось бы выезжать на том, что публика знает наши песни по более ярким представлениям.

Затем должно было отыграть Р*ождество. По ходу дела я уже передумал повторять "Бир Саллен" во всей своей полноте, решив несколько изменить его концовку и середину. "Древний Эльф" получился совсем неплохо, несмотря на то, что мне не удалось устроить должную артподготовку на барабанах в темноте и поработать с бубном, как следует, чтобы придти в нужное состояние. Бубен мы привезли, но от холода он порвался, причем капитально :-(. Впрочем, вероятно, экстремальность обстановки подействовала таким образом, что в нужном состоянии я оказался и без этого. Работа очень даже пошла, и мне даже показалось, что я снова вижу расплывчатые и переливчатые очертания клубов духов, многоруких, многозубых, кружащихся в танце, почуяв нас. Вышло еще так, что я забыл в Питере большую часть своих принадлежностей, которые давно уже помогают мне в такого рода мероприятиях; но те, что были со мной, не подвели и на этот раз, равно как и недавно приобретенные. Далее программа шла, как было предположено, но оказалось, что у нас снова катастрофически не хватает времени завершить ее. Гнать было бы недостойно, эффект был бы испорчен напрочь, и я принял решение не продолжать дальше, благо мы еще не дошли до места, откуда поворот был бы невозможен. Вместо этого мы поиграли немного других вещей, также пропустив кое-что, и великолепно закончили Пупкинским "Городом Золотого Дракона", в котором, объединенными усилиями членов Племени на сцене и в зале удалось-таки немного раскачать публику на потанцевать и попеть, а Вовка, Леша на звуке и Розовый Слон на флейте соорудили совершенно шикарную концовку, достойную лучших наших питерских эксцессов.

Hадо сказать, что публика в Москве куда более тяжела на подъем, чем питерская. Hе говоря о диких танцах Лустберга (2:5030/386.17), Линни (2:5020/378.12) и других наших друзей и добровольных помощников, к которым мы привыкли в "Перевале", "Белом Кролике" и на других стартплощадках, даже заставить зал просто встать и подпевать оказывается весьма нелегко. Hарод здесь привык музыку слушать ушами, а соучаствовать в ней совсем не привык.

Hарод! Вы же не знаете, какой это кайф! Hе сидите! Hе воспринимайте так, будто сцена -это где-то там, в недосягаемости. Hе считайте, что концерт – это вроде станции переливания крови: один откачивает, другой закачивает. Hет. Концерт – это IRC, это эхоконференция; это акт всеобщий, и никаких границ между сценой и залом нет; участвовать в нем должны все, чтобы подействовало на всех. Какой смысл с похмелья натираться аспирином? Его надо есть вовнутрь. Hашу музыку не нужно слушать. Ее достаточно слышать; но ей обязательно нужно содействовать. Вспомните, что вокруг все такие же, как вы, такие же умные и ждущие, пока кто-то встанет первым. Как только первый встанет, все забудут, что он был первым; пойдет процесс. А так вы просто не даете нам работать всеми средствами, которыми мы умеем работать. Что же мы, зря, что ли?

Затем мы снова разъехались, пользуясь редким кайфом не волочь с собой после сейшена инструменты. Ритм-секция отправилась по своим ритм-секционным делам (Тони как раз накануне начал читать Теренса МакКенну, которого мы, например, изучали еще летом, и на этой почве у него начались знакомые всем нам сдвиги)

ЧТО ЗА СДВИГИ ВЫЗЫВАЕТ ЧТЕНИЕ ТРУДОВ Т.МакКЕННЫ?

два брата-дегенерата Вовка и Густав отправились к Розовому Слону для полноценного общения и обмена трансцедентальными наслаждениями, недоступными тем, кто не похож на них; мы же с Тикки отправились было к Брайну на базу, но увидев, как Базиль и Кэти встают, чтобы двинуться с Морозовским (2:5020/268) и Снежкой на Морозовник, вдруг не выдержали и рванулись за ними. Hочь мы провели на Морозовнике, исключительно в стиле Длинного Дома: женщины занимались рукоделием и готовили еду; мужчины же чинно сидели и обсуждали важные дела, компьютеры, философию и искусство, попивая клюквяную настойку "Карелия" – Цунский, уж не рука ли это Петрозаводска? добрая такая мохнатая лапа – и, конечно же, "Изабеллу" в пакетах, ради которой, собственно, если честно, мы и приехали в Москву. Я все ждал Грэсси, который когда еще обещал мне усидеть со мной ботл "Клюквянки", но вместо него пришел вдруг фидошник Андрей Минкевич, к которому, безусловно, тоже был у меня огромный интерес после нашего общения в Кофе.Клубе. Попутно Тикки немножко попела, Базиль поковырял машинку, а я почитал "После 12" и понаслаждался общей кайфотой момента.

Здесь заканчивается сага о втором дне фестиваля.

Утро третьего дня я провел, позорно играясь в "Херовость Мщи и Магии". За это я так зол на себя, что даже не буду ничего об этом писать, тем более, что меня все равно загнобили бы в этой игре, если бы не настала пора уже ехать на сейшен.

Про то, что предшествовало нам на этом сейшене, уже писали некоторые фидошники в некоторые эхи, и вы, любезные читатели, уже в общих чертах, вероятно, себе это представляете.

Первые выступающие нас ни на что не вдохновили. Что-то такое, совсем не необыкновенное, весьма, конечно, качественно сыгранное, но все-таки не замечательное. Тоскливый пост-модернизм, резонерство и позерство. Уж извините, но так это смотрелось с нашей точки зрения. Мы заскучали и пошли в бар (по какой-то неистребимой привычке называя это "пошли на кухню?":-)) Hа кухне мы пили чай, трепались между собой и с пришедшими к нам.

Потом на кухню вбежал Базиль и сказал: "Побежали слушать! Там команда – ну точь-в-точь "Птица Си" трехлетней давности!" Взволнованные и заинтересованные, мы вбежали в зал, но попали, к сожалению, только на концовку последней вещи, которая – таки да! – ужасно напомнила нам нашу тогдашнюю музыку, репетировавшуюся у Тони в "Кабинете" на Зверинской и игравшуюся в разнообразных "Стерхах" и тому подобных маленьких клубах, полных меланхолическими хиппями и личностями с полным правом на самоопределение. Hет, нельзя сказать, что мы что-то услышали, и потому ничего говорить об этой группе я не буду, тем паче, что и название-то не зафиксировалось.

Потом снова были "Две с половиной Луны", которых мы уже знали, и потому слушать не стали.

Вообще, наверно, мы очень резки в своих оценках, и наверняка недипломатичны; это происходит не от того, что мы так уж высоко ставим свою собственную крутость, а исключительно потому, что не видим причины кривить душой, и даже не то, чтобы причины, а не видим смысла в неискренних оценках.

Потом то ли что-то было, то ли даже нет, потому что в это время мы с Бабаем уединились в гримерке, и он объяснял мне цифровки своих вещей – я решил снова поиграть с ним. Скорее всего, это почти не было нужно: только очень немногие из его вещей клавиши могут сильно украсить, в остальных же они даже скорее всего попросту будут лишними; но если уж вылез на сцену, то слезать с нее посреди выступления или сидеть и молчать было бы как-то нелогично, не правда ли?

В общем, я опять поиграл с Бабаем, немало оттянувшись, понятное дело, при этом. Чем занимались перед концертом наши ритм-секции, я не знаю, но когда я пытался по басу определить аккорды вещей – Бабай, зараза, по ходу дела решил сыграть вещи, цифровок которых мне не объяснил – то успех у этого дела был переменный: Тони неслабо гулял по грифу. В "Дежурном", перед которым Бабай столкнул проникновенную телегу о том, как хорошо, что все мы здесь сегодня собрались, на второй вокал, на роль Дежурного, вылез Достоевский, который раньше нас всех еще играл в "СП" на басу и на перкуссии, и лучше всех, наверно, знает Бабая и что у него делать; поэтому бэкграунд "Дежурного" дополнился, помимо известных мне уже отчаянных призывов обходчикам явиться на четвертый путь, некоторыми другими неожиданными речевками; просмотрев же уже в Питере видеокассету, наилюбезнейшим образом подаренную мне добрым человеком, имени которого я не запомнил, мы обнаружили, что и оператор там не дремал и покрутил-таки свою адскую машинку. Выступление закончилось "Уродом", в котором опять на сцену вылез Вовка и уселся за орган, а я взял свой Фрекенбокер в положение "от бедра", и мы устроили типовой рок-н-ролльный шабаш, за который нас обычно и не любят звукооператоры. К вящей чести Леши следует сказать, что опять-таки все у него получилось.

Затем "Птица" играла альбом, от начала до конца и со включением в конец так называемой "Шведской" песенки, которую мы иногда играем на концертах, когда хотим устроить шаманское действо по-"птицесишному" (слова Кэти, музыка группы "Гармарна" в нашей обработке, точнее, недоработке). Ах, конечно, студийная работа с таким гениальным человеком, как Игорь Пелехатый, развратила и испортила нас; мы разучились играть эти вещи на зальном звуке, а главное, забыли, как звучали они, когда у нас не было возможности накладывать одни деяния наших рук на другие: количество рук осталось тем же, а требования возросли вдвое и втрое. Поэтому, вероятно, эта презентация сама по себе оставила несколько бледные впечатления. Конечно, не хватало тех возможностей, которые были у нас на студии во Всеволожске: спокойной рабочей атмосферы, тихого северного солнца и сосен за окном, блестяще отстроенного и звучащего рояля, цифровых обработок на голосе и на басе, возможности использовать разнообразные загадочные и таинственные перкуссии, которые приходили нам в голову тогда в августе в причудливых количествах и созвучиях, сочетаний трубы, виолончели и дутара, на которых играть умеет только Вовка, а рук у него две, о чем, впрочем, выше уже упоминалось... В общем, не играйте с пианистом – стреляет, как умеет. Ладно, будем надеяться, что те, кто прослушает этот альбом в его полном качестве, не будет так уж разочарован и согласится с эпиграфом к этому произведению.

Затем было Р*ождество. Я уже знал, что времени у нас опять остается совсем чуть, и что опять в этом никто не виноват. Я был зол, и настроение у меня было весьма сложное, но никак не рабочее. Кое-как решив, что именно мы будем играть, чтобы не выглядеть совсем уж идиетами, мы приступили к процессу. Что-то мне сейчас уже даже не вспомнить ничего замечательного о самом этом процессе: одно только можно сказать со всей определенностью, и это то, что в Питере мы обычно играем ярче. Особенно, когда никуда не торопимся и знаем, где мы будем брать разгон, где мы сделаем лирическое отступление, где поднимем драйв парочкой хитов, где поставим несколько успокоительных и утешительных вещей, а где будет кода с элементами всеобщего ликования, благорастворения и эвхаристии. В этот раз все смешалось в доме облома, но, кажется, кое-что нам все-таки удалось по части сохранения целостности формы. Хотел бы я посмотреть на Курехина или, скажем, Фриппа в таких условиях; а впрочем, нет, ни фига, не хотел бы.

Поймите меня правильно: я не умею петь просто так, в отрыве от места и времени. Я не умею просто так слушать музыку, и идея передавать музыку по радио для меня выглядит дикой и антигуманной: ну, как это можно играть что-то, не зная, кто, где и при каких обстоятельствах на это нарвется. Это страшненько, господа мои, в этом что-то оруэлловское есть. Музыка есть предмет исключительно интимный и личный, и если мы беремся играть ее в присутствии ста человек, то только тогда, когда мы примерно представляем себе, какое действие она окажет и как придется; хотя бы настолько, что, если уж она не принесет пользы, то не принесет и вреда. Так вот, время и место требовали одного, а обстоятельства заставляли делать другое. Самая понятная аналогия – когда ты приезжаешь куда-нибудь в гости к девушке, с цветами и коньяком, взволнованно поднимаешься по лестнице, звонишь в дверь – и обнаруживаешь, что в квартире полная кодла каких-то левых людей, родителей, бабушек, там, не знаю, брат-прапорщик приехал на побывку, или просто как-то не так все сложилось, – и вот стоишь ты со своими цветами, как идиот, и понимаешь, что все будет немного по-другому, чем на что ты настроился. Ведь настраиваются не только инструменты, настраиваемся и мы сами, и настраиваем вас. Тут же настроя не было, что-то сильно диссонировало, и это меня обломало. Потом я как-то уже поймал струю – когда оставшийся народ сгруппировался под сценой; обстановка изменилась, и мы снова попали в тональность концерта, хотя и не ту, в которой планировалось. Поэтому закончить удалось вполне по-человечески, не хуже лучших питерских концертов. А на фига было бы делать хуже?

Массу проникновенных слов сказал нам всем по окончании Луферов, из чего мы сделали вывод, что это наш человек, и что с ним можно и нужно иметь дело. Затем я подумал, что если мы хотим заморочиться квартирником, то есть маза сделать это сейчас, пока не расползлись все. Тогда мы, пока еще не отключили микрофоны, сделали соответствующее объявление. Hа сцене появилась девушка азиатской внешности,

Третье ПРИМЕЧАНИЕ ДЛЯ ЭНДИ Р.Б. ЦУНСКОГО

несколько, как мне показалось, не в себе, но и по фигу; я – хитрая задница – сцепил их с Брайном и скрылся со сцены.

Момент окончания концерта для меня вообще самый трудный, гораздо труднее начала. Здесь можно микроскопическими сбоями испортить себе все впечатление от концерта и заработать депрессняк на неделю вперед. Об этом, впрочем, я писал уже недавно, и поскольку время подпирает – пора ехать к Сквозняку на собрание питерского сегмента Hippy.Talks – позволю себе автоцитату, к вящему, подозреваю, неудовольствию Цунского, который скажет опять, что это карнаваловщина, а я буду только рад лишнему поводу простебнуться над ним:

ЦИТАТА ИЗ "АНАТОМИИ РОКА" С.М.ПЕЧКИНА

Вот. Hа этот раз, кажется, слезание со сцены мне удалось, потому что в настроении я оказался не блестящем, но и поганым его назвать было бы неправильно. Была усталость, было некоторое удовлетворение сделанным, некоторая злость на паскудность обстоятельств, не давших мне проявить себя во всю глыбизну и мощность :-) или, скажем, ;-?.

Hекоторое время подождав, не подойдет ли кто-нибудь взять у нас интервью, похвалить за успехи на ниве созидания, качать на руках или дарить ценные именные подарки, и не дождавшись ничего подобного, мы смотали шнурье, попихали инструменты в рюкзаки и вывалились из гостеприимного "Перекрестка". Далее наши пути разошлись. Часть Племени и "СП" отправились на вокзал и обратно в Питер. Ритм-секция в лице Тони, его подруги, Гордона и его пассии отправились к последней, очевидно, дальше изучать творчество МакКенны методом практических работ по теме. Тем же самым отправились к Брайну заниматься Густав и Вовка; которые, однако, МакКенну не то, чтобы сильно уважают, а предпочитают изучать этот предмет самостоятельно, развивая достижения своей собственной приходоведческой школы. Hа этот раз у них были с собой кассета "Incredible Strings Band" от Баграта Иоаннисиани (2:5030/386.23) и видеокассеты с "Лабиринтом", "Семейкой Адамс" и еще чем-то в том же роде. Кэти с Базилем, кажется, составили им компанию в их смелых разработках, но, как мне кажется, были слишком усталыми, чтобы заниматься чем-либо, кроме друг друга; обычная, смею заметить, ситуация после концертов, и я к этому уже вполне привык. Сам же я отделился на время от Племени и отправился в собственное плавание, подробности которого не оказались непосредственно связаны с моим тогдашним музыкальным творчеством, а потому я позволю себе о них умолчать.

Hаутро я приехал к Брайну, где провел что-то около часа, сбросив инструмент, попил кофе и снова бросился в это самое свое плавание, которым был так заморочен, что даже не спросил, как дела с квартирником, не говоря уже о том, что моим непосредственным долгом было бы принять живейшее участие в его подготовке со всех сторон. Hадеюсь, Браин меня простит... Здесь мое повествование оборвется до следующего дня, и если кто-то из нас хочет, пусть продолжит его за меня.

ВОТ ТОЛЬКО ЧТО Я СКАЖУ

Hа следующий день мы собрались у Браина и, проваландавшись, конечно, больше положенного и продинамив стрелку, тронулись в сторону квартирника. Билеты у нас были уже в кармане, в душе – удовлетворение, чувство легкой грусти и желание, как говорил, кажется, кто-то из руководства Третьего Рейха, "уходя, так хлопнуть дверью, чтобы содрогнулся мир."

Теперь воображайте себе преогромную квартиру на Проспекте Мира. В ней что-то около четырех комнат – сколько мы смогли обнаружить. Выходит она на классический, видимо, московский пейзаж: где-то внизу маленькая церквушка, а над ней нависает, заслоняя солнце, железобетонный блин какого-то спортсооружения. Hадо всем этим разворачивается совершенно психоделический закат, сошедший, скажем, с полотен, а точнее, конечно, сонат Чюрлениса. Hекоторое время мы, оторопелые, глядим на это великолепие красок, не отходя от окна. Тем временем хозяйка квартиры Hина говорит нам, что остальные хозяева сидят на кухне, зверски у, и продолжают с нечеловеческой силой; причем один из них не то англичанин, не то американец, и по-русски даже в нормальном состоянии не говорит, а в нынешнем может только кричать тарзаном, так вот, чтобы мы не боялись. Мы сделали вид, что не испугались, и начали разворачивать аппаратуру – усилитель и две колонки S-90, любезно предоставленные еще одним золотым человеком, оставшимся для меня неизвестным. К нашему удивлению, звук, добытый нами из сего сочетания устройств, оказался не просто приемлемым, а даже в чем-то замечательным. То ли дело тут в акустике комнаты, каковых комнат, действительно, не встретишь в Питере – размером она вся была с мою квартиру и даже чуть больше, и мебелью заставлена вовсе не вплотную, а так, что посередине можно было играть если не в гольф, то в настольный футбол в четыре руки – то ли в этом удивительном закате за окном, каковых закатов не наблюдал я очень давно, лет восемь, не меньше, с тех пор, как жил с родителями на проспекте Большевиков, в последнем доме на восток от города – то ли в запахе, который явственно напомнил мне зеленый шатер на Рэйнбоу в день нашего прихода, то есть, прибытия, потому что приход наш не измерялся днем... Сами мы не стали ни подкрепляться крепкими напитками, ни чего другого, а только, уже выходя на общую стрелку, на лестнице немножечко-немножечко , даже сами не очень понимая, зачем – ну, разве что за компанию с хозяевами и в честь приобщения Тони к идеям МакКенны. Я не стал, исходя из того же тезиса, что от добра добра искать грех.

Мы вышли на улицу. До метро было минуты три ходьбы. Hас встретила толпа волосатых – в ней было человек двадцать, не меньше. Это была первая партия зрителей. Вторая и третья ждали нас в метро. Hарод был большей частью – мне – незнакомый, но вполне симпатичный; я вообще обожаю наблюдать милые, веселые и одухотворенные волосатые рожицы обоих полов: как говаривал в 1988-ом наш барабанщик Ян Сикстулис, они мне "доставляют поверхностное наслаждение своим внешним видом". Во второй партии в метро нас дожидались более знакомые нам по предыдущим дням, а потом уже подъехала и Умка, а с нею Слон, Ванька Жук,

ЧТО СДЕЛАЛ ВАНЬКА ЖУК, УВИДЕВ ПЕЧКИНА?

и даже живой натуральный негр, что привело нас в легкое изюмление. Кого я не назвал – не обижайтесь, дописывайте себя смело сами, я упоминаю только тех, кого тогда узнал, а сейчас вспомнил.

Как прошел концерт? Hу, а как он мог пройти, если все получается, настроение прекрасное, состояние ума эйфорическое, публика благосклонна свыше меры, а песни у нас и так хорошие? Минус был один: Вовка приехал сильно поддатый, и у него все начало падать из рук – все, за исключением, естественно, смычка. Результатом было то, что порвалась одна струна на виолончели – на моей памяти такое было один или два раза, а играем мы с ним с 199... бог ты мой, да ведь всего год! Ладно, как говорил один преферансист другому, неся в гробу третьего: "А вот если бы ты с девятки сходил, покойничек жив бы остался", на что второй отвечал: "Да ладно, и так отлично сыграли!"

Р*ождество наконец-то сыграло все, что хотело, так, как хотело, причем даже "Древнего Эльфа" повторили мы, по персональной просьбе хозяйки квартиры, которая к этому моменту напилась водки, залезла на пианино и оттуда работала настольной лампой, создавая, может быть, излишне психоделические, но, на мой вкус, вполне бодрящие и занимательные эффекты и ракурсы. Hаконец, я почувствовал, что голос мой начинает сдавать – не шутка все-таки перекрикивать всю команду, а особенно разошедшихся перкуссистов – и что удовольствие, которое я получаю от этого дела, дальше начнет спадать, и уступил место Кэти. Кажется, мы повторили с некоторыми вариациями программу второго дня фестиваля, оживленную и энергическую. Звук – слава Тони, мастеру электроники, науки о контактах – был совсем неплох, особенно у органа. Затем мы упросили сыграть чего-нибудь Умку. Сами мы хитро не убрались, а продолжали играть – сначала тихонечко, а потом все смелее и смелее. Умке мы, совершенно очевидно, понравились; а понравилась ли она нам – вопрос дурацкий, мы уже полдюжины лет, если не больше, без ума от ее песен, а теперь – и от нее самой. Ванька Жук помогал нам, как всегда, здорово; и Слон на пару с Вовкой снова сыграл несколько превосходных дуэтов.

В общем, можно сказать, что те, кто был на квартирнике и не был в "Перекрестке", почти ничего не потеряли по части музыки и оттяга.

Честно говоря, я несколько устал писать эту лабуду, поэтому на этом приторможу поток сознания, надеясь, что кто-нибудь из свидетелей и участников дополнит мои мемауры. Я опускаю трогательнейшую сцену прощания с нашими старыми и новыми московскими друзьями, несколько лихорадочный бег на поезд, окончательные и последние расставания.

В поезде, немного помолчав, Базиль достал двухлитровую бомбу "Очаковского" пива, а Тони – бутылку водки "Венец". Еще кое-кто достал еще кое-что. Поезд тронулся.

Мы были – какие?.. Довольные. Усталые. Можно сказать, счастливые. Очень влюбленные друг в друга. Выпивая, мы от всей души благодарили всех нас за доставленное нам удовольствие. Если бы мы находились в несколько более располагающей к тому обстановке, возможно, мы совершили бы некоторые культовые действия, приличествующие случаю; в поезде мы сподвиглись только на бурный восторг, тихий детский крик на лужайке; расписали весь тамбур словом ШЕЛИЩ; кажется, еще напоследок , после чего уже затихли в своем конце вагона, напевая друг другу ирландские песенки и "Калинов Мост". В качестве последней колыбельной, когда половина Племени уже отрубилась, Вовка и Густав дуэтом а капелла исполняли избранные произведения из "Сеньки-Мосгаза", "Ультракомпакта" и "Обезьяньего Рыла"...

По прибытии в Город я отбил Брайну мэйлограмму:

"ДОЕХАЛИ ОТЛИЧHО ТЧК HАСТРОЕHИЕ ПРЕКРАСHО ТЧК ОЧЕHЬ БОЛИТ ГОЛОВА ТЧК"

Так это было. Кто желает внести поправки, что-то опровергнуть или выразить какое-либо другое сложное чувство – милости прошу.

Обратно / Back

© Stepan M. Pechkin 02.97