Библиографический комментарий

Палантúри

Палантúри, несомненно, никогда не были общеизвестными предметами обихода даже в Нýменóре. В Средиземье же их скрывали в охраняемых помещениях, на вершинах мощных башен, и лишь короли, правители и назначенные ими хранители имели к ним доступ; о Палантúрах никогда не говорили и никогда не выставляли их на всеобщее обозрение. Но до ухода Королей они не были совершенной тайной. Пользование ими еще не таило в себе опасности, и любой король или кто-либо, приставленный к ним, не задумываясь, открывал источник своей осведомленности о делах и мыслях далеких правителей, если им был Камень.1

После дней Королей и потери Минаса Итиль упоминаний об открытом и официальном пользовании Камнями нет. После гибели Арвэдуи Последнего Короля в 1975 году2 на Севере не осталось ни одного отвечающего Камня. В 2002 году был утрачен Итильский Камень. Оставались лишь Анорский Камень в Минасе Тирит и Ортанкский Камень.3

Два обстоятельства послужили тогда причиною небрежения Камнями и их ухода из памяти людей. Первым было неведение о том, что случилось с Итильским Камнем; предположили вполне резонно, что защитники крепости уничтожили его перед штурмом и разграблением Минаса Итиль4; но вполне возможно было также, что Камень захвачен и попал в руки Саурона, и иные из мудрых и прозорливых могли задуматься о последствиях этого. По-видимому, так они и сделали, и решили, что Камень мало чем может навредить Гондору в Сауроновых руках, если только не вступит в связь с другим Камнем, который согласован с ним5. По этой причине, как можно предположить, Анорский Камень, о котором молчат все летописи Наместников до самой Войны Кольца, хранился в сугубой тайне и был доступен только Правящим Наместникам, которые, очевидно, никогда не пользовались ими до дней Денетора II.

Второй причиной было увядание Гондора и падение во всей стране, за исключением лишь немногих высокопоставленных вельмож, интереса к древней истории помимо той, что касалась родословных, происхождения родов и родственных связей. После Королей Гондор погрузился в "средневековье" упадка знаний и упразднения искусств. Связь осуществляли гонцы и посланники, а во времена опасности – маяки, и если Камни Арнора и Ортанка еще охранялись, как сокровища прошлого, о существовании которых помнили немногие, то Семь Камней былых времен в основном уже были забыты людьми, и стихотворные поучения, рассказывавшие о них, люди если еще повторяли, то уже не понимали; Камни в легендах стали превращаться в эльфийские способности древних королей, обладавших зоркими глазами, и быстрых птицеподобных духов, служивших им, которые приносили им известия или доставляли их послания.

По-видимому, в это время Наместники не думали об Ортанкском Камне: он более не был полезен им и хранился, надежно укрытый в своей неприступной башне. Если на него и не пала тень подозрения в связи с Итильским Камнем, то он все равно находился в стране, которая занимала Гондор все меньше и меньше. Каленардон, который никогда не был густо заселен, опустошил Черный Мор 1636 года, и с тех пор число жителей нýменóрской крови там постепенно убывало – те переселялись в Итилиэн или на берег Андуина. Изенгард оставался владением Наместников, но сам Ортанк был пуст, и со временем его закрыли, а ключи от него перенесли в Минас Тирит. Если Наместник Берен вообще подумал о Камне, когда передал эти ключи Саруману, то, вероятно, он решил, что более надежного хранителя для Камня, чем глава Совета, противостоящего Саурону, ему не найти.

Саруман в своих исследованиях6, несомненно, собрал особые знания о Камнях, которые должны были привлечь его внимание, и убедился, что Ортанкский Камень в его башне действует. Ключи от Ортанка он получил в 2759 году, став формально хранителем башни и уполномоченным Наместника Гондора. В то время Ортанкский Камень навряд ли занимал Белый Совет. Один лишь Саруман, войдя в доверие к Наместникам, изучил должным образом летописи Гондора – достаточно, чтобы понять значимость Палантúров и возможность использования уцелевших из них; но своим соратникам он не сообщил об этом ничего. Из-за зависти и ненависти Сарумана к Гэндальфу он отказался сотрудничать с Советом, собравшимся в последний раз в 2953 году. Безо всякого уведомления Саруман захватил Изенгард, сделав его своим собственным владением, и перестал считаться с Гондором. Совет, несомненно, не одобрил этого; но Саруман был добровольным помощником и имел право при желании действовать самостоятельно, сообразно своим собственным представлениям о борьбе с Сауроном.7

Совет в целом должен был что-то знать о Камнях и их былых местонахождениях, но на тот момент не считал это важным предметом: то были предметы, принадлежащие истории Королевства Дýнэдайна, чудесные и чтимые, но ныне утерянные или мало полезные. Следует вспомнить, что изначально Камни были "непорочны" и не служили злу. Это Саурон сделал их коварными и превратил в орудия подчинения и обмана.

Хотя Совет, предупрежденный Гэндальфом, мог начать подозревать о замыслах Сарумана в отношении Колец, сам Гэндальф не знал еще, что Саруман стал союзником или прислужником Саурона. Это он обнаружил лишь в июле 3018 года. Но хотя в последующие годы Гэндальф значительно расширил познания, свои и Совета, в истории Гондора, изучая гондорские документы, главной заботой Гэндальфа и Совета было все-таки Кольцо: возможности, скрывавшиеся в Камнях, не были осознаны. Очевидно, что ко времени Войны Кольца Совет только-только узнал о том, что судьба Итильского Камня неясна, и не смог – что вполне понятно даже для Элронда, Галадриэли и Гэндальфа, если принять во внимание тяжесть их забот – оценить значение этого факта и задуматься, что может случиться, если Саурон стал обладателем одного из Камней, а кто-нибудь другой попытается воспользоваться другим. Потребовалось воочию увидеть в Дол-Баране действие Ортанкского Камня на Перегрина, чтобы внезапно стало ясно, что связь между Изенгардом и Барад-Дŷром, обнаруженную после того, как полки Изенгарда соединились с войском, посланным Сауроном на перехват Хранителей в Парте Гален, осуществляли Ортанкский Камень – и другой Палантúр.

Когда Гэндальф с Перегрином мчались на Сполохе из Дол-Барана ("Две Твердыни" III 11), Гэндальф важнее всего было дать хоббиту хоть какое-то представление об истории Палантúров, чтобы тот осознал древность, величие и мощь вещей, с которыми вздумал играться. Гэндальф не старался разъяснить ему свои открытия и догадки, за исключением последней: того, как Саурон стал управлять Камнями так, что теперь пользоваться ими опасно для любого, как бы славен он ни был. Ум же Гэндальфа в то время полностью занимали Камни; он обдумывал значение того, что открылось в Дол-Баране, и связь этого происшествия с теми многими вещами, о которых он размышлял, и которые теперь приходили ему в голову: как например, прекрасная осведомленность Денетора о вещах, происходящих далеко от него, и его очевидная старость, замеченная впервые, когда ему было всего шестьдесят с небольшим лет, хотя его народ и его семья славились более долгой жизнью, чем другие люди. Несомненно, стремление Гэндальфа как можно быстрее достичь Минаса Тирит, помимо остроты момента и неизбежности надвигающейся войны, было вызвано и внезапно появившимся у него опасением, что Денетор тоже пользуется Палантúром, Анорским Камнем, и необходимостью узнать, какое действие Камень оказывает на Денетора: не окажется ли в решающем испытании отчаянной схватки, что тому, как и Саруману, больше нельзя доверять, и что он готов склониться на сторону Мордора? Все общение Гэндальфа с Денетором по прибытии в Минас Тирит и в дальнейшие дни, а также все, о чем они разговаривали друг с другом – все, что стало известно об этом – надо рассматривать в свете этого подозрения Гэндальфа.8

Таким образом, Гэндальф осознал значимость Палантúра Минаса Тирит только после опыта Перегрина в Доле-Баран. Но знание или догадки о существовании этого Камня появились, конечно же, много раньше. Жизнь Гэндальфа мало известна до конца Бдительного Мира (2460) и образования Белого Совета (2463), а особый интерес к Гондору у него появился, похоже, только после того, как Бильбо нашел Кольцо (2941) и Саурон открыто вернулся в Мордор (2951)9. Тогда внимание Гэндальфа – как и Сарумана – сосредоточилось на Кольце Исилдура; но можно предположить, что, читая архивы Минаса Тирит, Гэндальф мог многое узнать и о гондорских Палантúрах, хотя он оценил их возможную важность не столь мгновенно, как Саруман, которого, в противоположность Гэндальфу, вещи и предметы силы и власти всегда занимали больше, чем люди. Однако может быть, что Гэндальф уже тогда знал о природе и происхождении Палантúров больше, чем Саруман, поскольку все, что касалось древних владений Арнора и дальнейшей истории этой страны, было его особой вотчиной, и он тесно сотрудничал с Элрондом.

Но Анорский Камень остался для него тайной: ни в каких хрониках и летописях Наместников не нашлось ни одного упоминания о судьбе этого Камня после падения Минаса Итиль. Между тем история показывала, что ни Ортанк, ни Белая башня в Минасе Тирит никогда не были захвачены и разграблены врагами, а потому можно было предположить, что Камни остались в действии и на своих старинных местах; но нельзя было быть уверенным и в том, что Наместники не изъяли их и не "захоронили"10 в какой-нибудь тайной сокровищнице, или даже в каком-нибудь укромном месте в горах, навроде Дун-Борони.

Следовало бы считать, что Гэндальф не верил, что Денетор, если только тому не изменила его мудрость, решится воспользоваться Камнем.11. Утверждать это наверняка Гэндальф не мог, ибо когда и зачем Денетор начал пользоваться Камнем, было и остается лишь предметом догадок. Гэндальф вполне мог думать по этому поводу все, что угодно, однако, принимая во внимание личность Денетора и все, что рассказывается о нем, вероятно, что тот начал пользоваться Анорским Камнем за много лет до 3019 года, и раньше, чем Саруман стал думать о том, что Ортанкский Камень мог бы принести ему пользу. Денетор унаследовал Наместничество в 2984 году, когда ему было пятьдесят четыре года: это был человек хозяйственный, мудрый и ученый сверх всяких мер того времени, обладающий сильной волей, знающий свои силы и безупречный. "Мрачность" его впервые стала заметна окружающим после того, как умерла в 2988 году его жена Финдуилас, но представляется вполне очевидным, что он обратился к Камню сразу же, как только пришел к власти, давно изучив Палантúры и предания о них и их использовании, хранившиеся в особых архивах Наместников и открытые, помимо Правящего Наместника, только для его наследника. В конце правления своего отца, Эктелиона II, он, вероятно, очень хотел обратиться к Камню, поскольку беспокойство в Гондоре росло, а его собственное положение пошатнулось из-за "Торонгила"12 и расположения, выказанного тому отцом Денетора. По крайней мере одной из причин могли быть ревность к Торонгилу и неприязнь к Гэндальфу, которому во время восхождения Торонгила отец Денетора уделял много внимания; Денетор желал превзойти этих "узурпаторов" в знании и осведомленности, а также по возможности приглядывать за ними повсюду, где бы они ни были.

Предельное напряжение сил Денетора при сопротивлении Саурону следует отличать от общего напряжения сил, связанного с использованием Камня.13 Денетор считал – и не без основания – что последнее он сможет вынести; с влиянием же Саурона он на протяжении многих лет не встречался, и, вероятно, даже никогда о нем не думал. Об использовании Палантúров и о различии между их одиночным использованием для "наблюдений" и использованием их для сообщения с другим отвечающим Камнем и его "наблюдателем" см. стр. 410-1. Денетор, приобретя навык, мог узнавать многое об удаленных событиях, пользуясь одним Анорским Камнем, и даже после того, как Саурон узнал о действиях Денетора, тот еще мог заниматься этим до тех пор, пока имел достаточно сил, чтобы управлять Камнем в своих целях, несмотря на старания Саурона навсегда "обратить" Анорский Камень на себя. Надо также учесть, что Камни были лишь малой деталью в гигантских замыслах и действиях Саурона: средством подчинения и обмана двух из его противников; но он не стал бы – и не мог – постоянно наблюдать за Итильским Камнем. Доверять такие орудия своим подчиненным было не в его обычае; к тому же у него и не было ни одного прислужника, превосходившего в духовных силах Сарумана или хотя бы Денетора.

Что касается Денетора, то Наместнику против самого Саурона помогало то, что Камни гораздо охотнее слушались законного владельца – более всего истинных "Наследников Элендила" (каким был Арагорн), но также и того, кто унаследовал власть (как Денетор) – по сравнению с Саруманом или Сауроном. Можно заметить, что действие Камней было различным. Саруман подпал воле Саурона и желал его победы, или больше не противился ей. Денетор остался верен в своем отрицании Саурона, но его удалось заставить поверить в то, что победа Саурона неизбежна, и потому он впал в отчаяние. Причины этого различия в первую очередь, несомненно, в том, что Денетор был человеком, наделенным великой силой воли, и сохранял целостность своей личности до самого последнего удара – смертельного (как казалось ему) ранения его единственного остававшегося в живых сына. Денетор был гордым человеком, но это была ничуть не личная гордость: он любил Гондор и его народ, и считал, что судьба именно ему предназначила править ими в это безнадежное время. Во вторую же очередь, Анорский Камень принадлежал ему по праву, и пользоваться им в этой смертельной опасности ему запрещала только осторожность. Должно быть, Денетор догадывался, что Итильский Камень находится в руках зла, и рискнул установить связь с ним, веря в свою силу. Вера эта не была совсем неоправданной. Саурону не удалось подчинить Денетора себе, и он мог лишь воздействовать на него обманом. Вероятно, Денетор сперва не заглядывал в Мордор и довольствовался теми "дальними видами", которые показывал ему Камень; этим объясняется его поражавшее всех знание о событиях, происходящих далеко. Вступал ли Денетор таким образом в связь с Ортанкским Камнем и с Саруманом, не говорится; вероятно, вступал, и с выгодой для себя. Саурон не мог вмешиваться в эти переговоры: только наблюдатель Главного Камня в Осгилиате мог бы "подслушать" их. Когда два Камня связывались друг с другом, для третьего они оба были пусты.14

У Королей и Наместников в Гондоре должно было сохраниться многое из учения о Палантúрах, которое передавалось и после того, как Камнями перестали пользоваться. Эти Камни были неотъемлемой собственностью, дарованной Элендилу и его потомству, им они принадлежали по праву; но это не значит, что по праву пользоваться Камнями могли только эти "потомки". Закон разрешал пользоваться ими любому, назначенному "наследником Анáриона" или "наследником Исилдура", то есть, законным Королем Гондора или Арнора. На деле, надо думать, обычно с ними работали именно такие уполномоченные. У каждого Камня был свой хранитель, одной из обязанностей которого было "наблюдать Камень" в положенное время, по приказанию или при необходимости. Другие люди тоже допускались к Камням, а советники Короны, в ведении которых находилась "разведка", работали с ними постоянно и специально, докладывая полученные сведения Королю и Совету, или же Королю лично, в зависимости от характера сведений. Позднее в Гондоре, когда значение службы Наместника возросло, и должность эта стала наследственной, требуя "предстояния" Королю и немедленного замещения его при необходимости, обращение с Камнями и пользование ими, видимо, целиком перешло в руки Наместников, а обычаи, касающиеся их природы и пользования ими, хранились и передавались в их Доме. Поскольку с 1998 года15 Наместничество стало наследственным, право пользоваться или же в свою очередь передавать пользование Камнями по закону перешло к их роду, и поэтому оно полностью принадлежало Денетору16.

Однако в связи с повествованием "Властелина Колец" следует заметить, что сверх и свыше этого переданного права, даже унаследованного, любой "наследник Элендила" (то есть, признанный потомок, занимающий трон или пост правителя в нýменóрских владениях по праву происхождения) имел право пользоваться любым из Палантúров. По этому закону Арагорн заявил свои права на Ортанкский Камень, так как тот не имел тогда владельца или хранителя; а также потому, что он был де юре законным Королем и Гондора, и Арнора, и мог при желании с полным правом вернуть себе все розданные ранее привилегии.

"Учение о Камнях" ныне забыто и может быть восстановлено лишь частично путем догадок и из того, что было записано о них. Это были совершенные сферы, в состоянии покоя казавшиеся сделанными из матового стекла или хрусталя глубокого темного цвета. Самые маленькие из них были в диаметре около футаi, но иные, как Камни Осгилиата и Амона Сŷл, были много больше, и одному человеку было не под силу поднять их. Изначально они были помещены на постаменты, сообразные их размеру и предполагаемому использованию, и установлены на низкие круглые столы из черного мрамора с углублением в центре, в котором при необходимости можно было вращать их рукой. Они были очень тяжелые, но совершенно гладкие, и случайное или злонамеренное падение со стола не причиняло им никакого вреда. В действительности люди не могли испортить их никаким образом, хотя некоторые считали, что от величайшего жара, такого, как жар Ородруина, они могли разбиться, и предполагали, что такая судьба постигла Итильский Камень при падении Барад-Дŷра.

Хотя на поверхности Камней не было никаких отметок, у них были постоянные полюса, и изначально Камень помещался в своем ложе так, чтобы он стоял "прямо": ось между полюсами должна была быть направлена к центру земли, и внизу должен был находиться постоянный нижний полюс. Поверхность сферы Палантúра, установленного в таком положении, становилась смотровой: она принимала образы извне и передавала их глазу "наблюдателя" на противоположной стороне. Таким образом, наблюдатель, желавший посмотреть на запад, должен был встать к востоку от Камня, а если он хотел перенести взгляд на север, ему следовало двигаться влево, к югу. У малых же Камней, Ортанкского, Итильского, Анорского и, вероятно, Аннýминасского было также и постоянное положение – изначальная установка – так что, к примеру, западная их поверхность могла смотреть только на запад, а будучи повернутой в другую сторону, оставалась пустой. Если Камень снимали с постамента или сдвигали, его можно было настроить заново путем наблюдения, и тогда следовало вращать его. Но если Камень был снят и сброшен вниз, как это случилось с Ортанкским Камнем, правильно установить его снова было нелегко. Поэтому то, что Перегрин, играясь с Камнем, должно быть, установил его на земле более-менее "прямо", и, сидя к западу от него, повернул смотровую поверхность на восток, в нужное положение – "чистая случайность", как это называют люди (сказал бы Гэндальф). Большие Камни не имели постоянных положений: их можно было вращать, и они все равно могли "смотреть" во все стороны.17

Одиночный Палантúр мог только "видеть": звука они не передавали. Без направления руководящего ума они были неуправляемы, и "видения" их были (по крайней мере, с виду) случайными. С большой высоты их западная поверхность, например, могла смотреть на очень большие расстояния, искажая и затуманивая картину по краям, а передний план закрывали вещи, уходящие вдаль, все более теряя четкость. То, что они "видели", также прояснялось или затуманивалось случайно, из-за темноты или "затенения" (см. ниже). Видение Палантúра не "заслоняли" телесные препятствия, а только темнота; поэтому он мог смотреть сквозь гору, равно как и сквозь тень или тьму, но он не мог увидеть ничего, на что не падает какой-либо свет. Камни могли смотреть сквозь стены, но ничего не видели в комнатах, пещерах или пустотах, если там не было какого-либо освещения; сами же они не могли давать или передавать свет. Можно было укрыться от их зрения посредством того, что называлось "затенение"; вследствие его отдельные предметы или целые пространства были видны в Камне лишь как тень или густой туман. Как это делалось теми, кто знал о Камнях и о возможности быть увиденным в них – одна из утерянных загадок Палантúров18.

Смотрящий мог своей волей заставить зрение Камня сосредоточиться на чем-либо, лежащем на одной линии с его глазом и центром поверхности Камня или рядом с ней.19 Неуправляемые "видения" были маленькими, особенно в малых Камнях, хотя и делались значительно крупнее для глаза наблюдателя, отходившего на некоторое расстояние от поверхности Палантúра (наилучшим расстоянием было около трех футов). Но под управлением воли умелого и сильного наблюдателя дальние предметы могли укрупняться, придвигаться ближе и ближе, тогда как их окружение почти полностью исчезало. Так человека на значительном расстоянии можно было увидеть, как маленькую фигурку не больше полудюймаii в высоту, трудно различимую среди пейзажа или скопления других людей; но сосредоточение могло укрупнить и прояснить видение так, что человек становился различим четко, хотя и в уменьшенном виде, как изображение в фут или больше высотой, и человека можно было узнать, если он был знаком наблюдателю. Мощное сосредоточение могло даже увеличить подробности, интересовавшие наблюдателя, так что он мог разглядеть, например, нет ли у этого человека кольца на пальце.

Но это сосредоточение очень утомляло и могло отнять все силы. Его применяли лишь тогда, когда сведения были крайне необходимы, и случай – подкрепленный, быть может, данными из других источников – позволял наблюдателю отметить какие-то детали, важные для него и его наблюдения, в неупорядоченных видениях Камня. Например, Денетор, сидя перед Анорским Камнем, тревожился о Рохане и раздумывая, отдать или не отдавать приказ зажечь маяки и выслать "стрелу", мог встать на прямую линию, глядя через Камень на запад-северо-запад в Рохан, минуя Эдорас, к Изенским Бродам. В то время в этом направлении были видны большие скопления людей. Таким образом, он мог сосредоточиться, скажем, на какой-то группе, узнать в них Всадников, и наконец, разглядеть фигуру, знакомую ему: например, Гэндальфа, который скакал с подкреплением к Хельмовой Пади, но вдруг отвернул и помчался на север.20

Палантúры сами не могли проникать в мысли людей, вопреки желанию тех или без их ведома; ибо передача мыслей зависела от воли владельцев Камней по обе стороны, и мысли, воспринимавшиеся в виде речи,21 передавались от одного Камня к другому по взаимному согласию.