Приложение

Заметки о текстах про Эреборский Поход

Положение с текстами этого отрывка сложное и с некоторым трудом поддается разбору. Самая ранняя версия представляет из себя полный, но черновой и значительно исправленный рукописный текст, который я здесь буду называть текстом A; он озаглавлен "История о делах Гэндальфа с Трáином и Торином Дубощитом". На основе этого текста создан машинописный текст B, в котором сделано множество изменений, хотя в основном и весьма незначительных. Этот текст озаглавлен "Эреборский Поход", а также "Рассказ Гэндальфа о том, как он решил снарядить экспедицию в Эребор и отправить Бильбо с гномами". Существенные выдержки из этого текста приведены ниже.

В дополнение к A и B ("ранней версии") существует другая рукопись, C, не озаглавленная, которая рассказывает эту историю более сжато и кратко, опуская весьма многое из первой версии и вводя некоторые новые элементы, но также, особенно ближе к концу, сохраняя многое из первоначальной работы. Я почти уверен, что C по написанию позднее, чем B, тогда как A – это вышеприведенная версия, хотя часть этой работы – ее начало – вероятно, было утрачено. Там описывалась обстановка воспоминаний Гэндальфа в Минасе Тирит.

Вводный абзац B (ниже) почти совпадает с отрывком из Приложения А (III, "Народ Дарина") к "Властелину Колец" и, очевидно, вытекает из повествования о Трóре и Трáине, которое предваряет его в Приложении А; тогда как окончание Эреборского Похода почти теми же словами описано в Приложении А (III), также словами Гэндальфа, обращенными к Фродо и Гимли в Минасе Тирит. Если принять во внимание письмо, процитированное во Введении (стр. 11), становится ясно, что отец написал "Эреборский Поход" для того, чтобы он стал частью рассказа о "Народе Дарина" в Приложении А.

Выдержки из ранних версий

Машинописный текст версии B начинается так:

«Итак, Торин Дубощит стал наследником Дарина, но наследником без надежды. Во время разграбления Эребора он еще был слишком молод, чтобы держать оружие, но при Азанулбизаре уже сражался во главе войска; когда же пропал Трáин, Торину было девяносто пять лет, и он был славным гномом из гордого рода. Кольца у него не было, и быть может, по этой причине, его, похоже, устраивала жизнь в Эриадоре. Там он много трудился и обрел богатство, какое смог; народ его увеличили те из Рода Дарина, кто услышал о нем и пришел к нему. Теперь в горах у них были достойные чертоги и запасы добра, и дни их уже не были такими уж тяжкими; но в песнях своих они всегда пели о далекой Одинокой Горе и сокровищах благословенного Великого Чертога, озаренного светом Аркенстона.

Тянулись годы. Угли в сердце Торина разгорались, когда он задумывался о злоключениях своего Дома и о мести Дракону, долг которой лежал теперь на нем. Звеня молотом в своей кузне, он мечтал об оружии, о войсках и союзах; но войска были распущены, союзы распались, а топоров в его народе было мало; и великая безысходная ярость сжигала его, когда он ковал на своей наковальне багровое железо.

Гэндальф еще не сыграл никакой роли в судьбах Дома Дарина. Не много дел имел он с гномами; хотя гномам доброй воли он был другом и сочувствовал изгнанникам Народа Дарина, жившим на Западе. Однажды случилось так, что он проходил через Эриадор – направляясь в Шир, который он не видел много лет – и встретился с Торином Дубощитом; по дороге они разговорились и переночевали вместе в Брее.

Наутро Торин сказал Гэндальфу:

– Многое у меня на уме, а ты, говорят, мудр и знаешь больше многих о том, что творится в мире. Не сходишь ли ты со мной, и не выслушаешь ли меня, и не дашь ли мне какого совета?

На это Гэндальф согласился, и когда они пришли в чертог Торина, он засел с ним и выслушал весь рассказ о его несчастьях.

Этой встрече воспоследовали многие дела и события великой важности: находка Единого Кольца, его перемещение в Шир и выбор Кольценосца. Поэтому многие считали, что Гэндальф провидел все это и сам выбрал время, чтобы встретиться с Торином. Но мы думаем, что это не так, потому что в своей повести о Войне Кольца Кольценосец Фродо оставил запись слов Гэндальфа именно об этом событии. Вот что он написал:»

Вместо слов «Вот что он написал» в самой ранней рукописи A стоит: «Этот рассказ опущен в повести, поскольку он был длинен; но большую его часть мы перескажем здесь».

«После коронации мы остались с Гэндальфом в прекрасном доме в Минасе Тирит, и Гэндальф был очень весел; и хотя мы задавали ему вопросы обо всем, что только приходило нам в головы, казалось, его терпение так же безгранично, как и его мудрость. Сейчас мне уже не вспомнить большую часть того, что он отвечал нам; часто мы просто не понимали его. Но этот разговор я помню очень хорошо. С нами был Гимли, и он сказал Перегрину:

– Вот что еще я должен сделать однажды: я должен наконец увидеть этот ваш Шир1. Не затем, чтобы еще посмотреть на хоббитов, нет! Навряд ли я смогу узнать о них еще что-то, чего я еще не знаю. Но ни один гном из Дома Дарина не может не подивиться на эту страну. Разве не оттуда началось возрождение Подгорного Королевства, и разве не там зародилась погибель Смауга? Не говоря уже о падении Барад-Дŷра, хотя они странным образом оказались сплетены вместе. Странным, очень странным образом. – Пристально глянув на Гэндальфа, Гимли продолжил. – Кто же сплел эту сеть? Пожалуй, я и не задумывался об этом раньше. Ты уже тогда замыслил все это, Гэндальф? А если нет, то зачем ты привел Торина Дубощита к такой неподходящей двери? Найти Кольцо, унести его далеко на Запад и спрятать там, а потом найти Кольценосца – а мимоходом восстановить Подгорное Королевство – не таков ли с самого начала был твой замысел?

Гэндальф ответил не сразу. Он встал, подошел к окну и поглядел на запад, в сторону моря; солнце садилось, озаряя его лицо. Он долго стоял молча. Но наконец он повернулся к Гимли и сказал:

– Не знаю, что и ответить. С тех пор я переменился и уже не связан бременем Средиземья, как был тогда. В те дни я ответил бы тебе теми же словами, какими говорил с Фродо всего лишь прошлой весной. Всего лишь прошлой весной! Но мерить такими мерами бессмысленно. В то далекое время я говорил маленькому и напуганному хоббиту: Бильбо было предназначено найти Кольцо, и предназначено не его кователем, а потому и тебе предназначено нести его. И я мог бы добавить: а мне предназначено было подвести вас обоих к этому.

Для этого я, делая то, что должен был делать по моему разумению, выбирал в своем пробуждающемся уме лишь те средства, которые были мне дозволены. А что я знал в душе, или что я знал до того, как ступил на эти мглистые берега – это совсем другое дело. Олóрином был я на забытом Западе, и только тем, кто там, я смогу открыть больше.»

В рукописи A здесь стояло: «И только тем, кто там – или тем, кто, быть может, вернется туда со мной – я смогу открыть больше.»

«Я сказал тогда:

– Теперь, Гэндальф, я понимаю тебя получше, чем раньше. Хотя мне кажется, что, было ли это ему предназначено или нет, Бильбо мог отказаться уйти из дома, да и я тоже мог. И ты не заставил бы нас. Тебе не было бы позволено даже попытаться. Но мне все-таки хочется узнать, почему тогда, когда ты казался просто седым стариком, ты сделал то, что сделал?»

Здесь Гэндальф открывает им свои тогдашние раздумья о первом шаге Саурона и свои опасения по поводу Лóриэна и Раздола (ср. стр. 322). В этой версии, сказав, что решительный удар по Саурону был даже более необходим, чем решение вопроса со Смаугом, он продолжает:

«– Вот почему для начала, едва поход на Смауга начался, я ушел и убедил Союз ударить по Дол-Гулдуру прежде, чем он ударит по Лóриэну. Так мы и сделали, и Саурон бежал. Но его замыслы всегда опережали наши. Должен признаться, я тоже решил, что он действительно отступил, и что нам выдастся еще одна передышка бдительного мира. Но она продлилась недолго. Саурон пошел на следующий шаг. Он внезапно вернулся в Мордор и уже через десять лет заявил о себе.

Тогда все стало мрачнеть. Но все же первоначальный его план был не таков; и в конце концов это оказалось его ошибкой. У сопротивления осталось место для совещаний, свободное от тени. И как прошел бы Кольценосец, если бы не было Лóриэна и Раздола? А эти страны, я думаю, пали бы, если бы Саурон сперва бросил всю свою мощь на них, а не растерял бы больше половины ее в войне с Гондором.

Ну вот, это и было главной причиной. Но одно дело – знать, что надо сделать, и совсем другое – найти, как. Положение на Севере начинало серьезно беспокоить меня, как вдруг в один прекрасный день я встретил Торина Дубощита: кажется, в середине марта 2941-го. Я выслушал всю его повесть и подумал: "Вот, по крайней мере, враг Смауга! И вполне достойный помощи. Надо сделать, что можно. Следовало бы раньше подумать о гномах."

К тому же – ширцы. Я с теплом вспоминал о них еще с Долгой Зимы, которую вы не можете помнить2. Тогда им пришлось очень туго, пожалуй, даже хуже некуда; они замерзали и гибли от ужасного голода, наставшего потом. Но тогда-то и проявилась вся их храбрость и взаимопомощь. Именно эта взаимопомощь и упорное, беззаветное мужество и помогли им выжить. И теперь мне очень хотелось этого. Но я видел, что Западному Краю предстоит рано или поздно другая лихая година и несколько другого рода: безжалостная война. Чтобы уцелеть в ней, думал я, хоббитам понадобится большее, чем то, что у них есть. Трудно сказать, что именно. Наверно, им надо бы чуть больше знать и чуть яснее понимать, что происходит и каково их место во всем этом.

Они уже стали забывать – забывать свои собственные истоки и легенды, забывать то немногое, что они знали о величии мира. Еще не пропали, но были погребены в глубине воспоминания о высоком и страшном. Но весь народ нельзя научить быстро. К тому же, все равно надо с чего-то начинать – с кого-то одного. Поэтому можно сказать, что Бильбо был "избран", а я был лишь выбран для того, чтобы избрать его; так или иначе, я остановился на Бильбо.

– Вот именно то, что мне хотелось узнать, – сказал Перегрин. – Почему ты сделал это?

– А как бы ты подыскивал хоббита для такого предприятия? – ответил Гэндальф. – Времени на то, чтобы перебрать всех по очереди, у меня не было; но я тогда уже неплохо знал Шир, хотя, когда я встретил Торина, я не был там уже двадцать лет, будучи занят менее приятными делами. Поэтому, вспомнив хоббитов, которых я знал, я сказал себе: "Мне нужна чуточка туковщины" – но не слишком-то, мастер Перегрин! – "и более основательная закваска – наверно, бэггинсовского сорта." А это уже указывало прямо на Бильбо. К тому же некогда я был прекрасно знаком с ним, незадолго до его совершеннолетия, и знал его лучше, чем он знал меня. Тогда он мне нравился, теперь же я обнаружил, что он "не привязан" – снова забегаю вперед, потому что, конечно, ничего этого я не обнаружил, пока не вернулся в Шир. Я узнал, что Бильбо так и не женился. Это показалось мне несколько странным, хотя я и понимал в глубине души, почему так вышло: и причиной, которую я узрел, было то, что он хотел всегда оставаться "не привязанным", свободным, чтобы уйти, когда случится такая возможность, или когда он наберется храбрости. Я вспомнил, как Бильбо еще подростком засыпал меня вопросами о хоббитах, которые "стронулись", как говорят в Шире. По крайней мере, двое его дядюшек с Туковской стороны были из таких.»

Этими дядюшками были Хильдифонс Тук, который «отправился в путешествие и не вернулся», и младший из двенадцати детей Старого Тука Изенгар Тук, о котором «говорили, что он в молодости "ушел на море"» ("Властелин Колец", Приложение В, "Родовое древо Туков из Хоромин").

Когда Гэндальф принял приглашение Торина отправиться с ним в его дом в Синих Горах,

«мы прошли через Шир, хотя Торин не стал бы задерживаться там достаточно долго, чтобы это могло принести пользу. Я думаю, что именно его высокомерное неуважение к хоббитам и зародило во мне мысль связать его с ними. Для него они были презренными деревенщинами, которые трудятся на земле по обе стороны древней гномьей дороги к Горам.»

В ранней версии Гэндальф долго рассказывает о том, как после своего визита в Шир он вернулся к Торину и уговорил его, оставив торжественность, отправиться тайно – «и взять Бильбо с собой», – но в поздней версии (стр. 323) сказанное выше – все, что было написано об этом.

«Наконец, я решился и вернулся к Торину. Я нашел его в обществе нескольких его сородичей. С ним были Балин, Глóин и некоторые другие.

– Ну, что у вас для нас? – спросил Торин, едва я вошел.

– Во-первых, вот что, – ответил я. – Твои планы – это королевские планы, Торин Дубощит; но королевства у тебя нет. Если оно возродится, в чем я сомневаюсь, то начинать придется с малого. Здесь, вдалеке, боюсь, ты не представляешь себе всю мощь великого Дракона. Но это еще не все: в мире есть тень, которая постепенно становится куда более страшной. И они непременно помогут друг другу. – А так бы и было, если бы в то самое время я не ударил по Дол-Гулдуру. – Открытая война будет совершенно бессмысленной; к тому же, сейчас ты не сможешь начать ее. Тебе придется попробовать нечто более простое, и в то же время более смелое – нечто действительно отчаянное.

– Ваши слова и туманны, и тревожны, – сказал Торин. – Говорите яснее!

– Ну, во-первых, – начал я, – тебе придется отправиться в этот поход самому, и отправиться придется тайно. Безо всяких гонцов, герольдов и официальных вызовов, Торин Дубощит. Самое большее, ты можешь взять с собой нескольких своих сородичей или верных друзей. Но тебе понадобится и кое-что еще, кое-что неожиданное.

– Назовите же это! – потребовал Торин.

– Минуточку! – ответил я. – Ты надеешься расправиться с Драконом; а он не только очень велик, но теперь еще и очень стар, и очень хитер. С самого начала твоего путешествия ты должен помнить вот о чем: о его памяти и о его чутье.

– Ясное дело! – сказал Торин. – Гномы имели дело с Драконами больше, чем кто бы то ни было, и вы наставляете не новичка.

– Очень хорошо, – ответил я. – Но по твоим замыслам мне показалось, что ты не подумал об этом. Мой план – скрытность. Взлом!3 Смауг не валяется на своем драгоценном ложе бесчувственно, как бревно, Торин Дубощит. Он спит и видит гномов! Можешь быть уверен, он днем и ночью обыскивает свой чертог и не ложится, пока не убедится, что ниоткуда не припахивает гномом: а в полусне он прислушивается, не послышатся ли откуда гномьи шаги.

– Да этот ваш взлом, похоже, так же труден и безнадежен, как и открытое нападение, – сказал Балин. – Невозможно труден!

– Да, это трудно, – согласился я. – Но не безнадежно трудно, иначе я не стал бы попусту тратить свое время. Я бы сказал, это немыслимо трудно. Вот я и собираюсь предложить вам немыслимый выход. Возьмите с собой хоббита! Смауг, должно быть, никогда и не слыхал о хоббитах и уж наверняка не знает их запаха.

– Что?! – воскликнул Глóин. – Какого-то простофилю из Шира? Вот уж самые бесполезные существа на земле, да и под землей тоже! Может, он и пахнет, как умеет, да только он никогда не осмелится подойти на расстояние запаха даже к голому драконышу только что из яйца!

– Ну-ну, это не совсем так, – возразил я. – Ты, Глóин, плохо знаешь ширцев. Должно быть, ты считаешь их простаками, потому что они щедры и не любят торговаться; и думаешь, что они тюфяки, потому что никогда не продавал им оружие? Ты ошибаешься. Во всяком случае, на одного из них я уже положил глаз для вашего, Торин, отряда. Он ловок и смекалист, хотя и рассудителен и не страдает излишней горячностью. По-моему, он также храбр. Даже, я думаю, очень храбр – по меркам его народа. Хоббиты, можно сказать, храбры, когда им приходится туго. Хоббита надо как следует прижать, чтобы увидеть, что скрывается в нем.

– Это испытание провести не удастся, – заметил Торин. – Насколько я заметил, они делают все, чтобы им нигде не приходилось туго.

– Вполне верно, – согласился я. – Это очень разумный народ. Но этот хоббит – не совсем обычный. Я думаю, что его можно уговорить на такое дело. Мне кажется, он даже сам ищет этого – как он сказал бы, приключения.

– Только не за мой счет! – отрезал Торин, встав и сердито зашагав по комнате. – Это не совет! Это глупость! Никак не могу увидеть, чем хоббит, каким бы он ни был хорошим или плохим, может отплатить мне за один день содержания, даже если его удастся уговорить отправиться в путь.

– Не можешь увидеть? Скорее, не сможешь услышать, – ответил я. – Хоббиты безо всякого труда могут ходить намного тише, чем все гномы в мире даже при угрозе для жизни. Они, по-моему, самые неслышные из всех смертных. Об этом ты навряд ли думал, Торин Дубощит, топая по Ширу и производя шум, который жители Шира, надо полагать, слышали за милю. Когда я сказал, что вам понадобится взлом, я имел в виду профессионального взломщика.

– Профессионального взломщика? – переспросил Балин, поняв меня несколько превратно. – Вы хотите сказать, специально подготовленного искателя сокровищ? Такие еще бывают?

Я задумался. Это был новый поворот, и я не знал, как отнестись к нему.

– По-моему, да, – сказал я наконец. – За вознаграждение он сходит туда, куда не решитесь или не сможете сходить вы, и добудет вам то, что вам нужно.

Глаза Торина сверкнули при мысли о потерянных сокровищах, но с обидой в голосе он сказал:

– То есть, наемный вор... Об этом стоит подумать, если вознаграждение будет не слишком высоким. Но что общего между наемными ворами и этими тюфяками? Они едят с глины и не смогут отличить алмаз от стеклянной бусины.

– Лучше бы ты не говорил так убежденно о том, чего не знаешь. – окоротил его я. – Эти тюфяки живут в Шире уже четырнадцать с лишним веков, и за это время они многое узнали. Они общались с эльфами и с гномами за тысячу лет до того, как Смауг явился в Эребор. Ни один из них не богат по меркам твоих предков, но в иных из их домов ты найдешь вещи более ценные, чем те, которыми ты, Торин, можешь похвастать здесь. Тот хоббит, о котором я говорю, имеет золотые украшения, а ест он на серебре и вино пьет из хрусталя.

– А, теперь я вижу, куда вы клоните! – сказал Балин. – Так значит, он – вор?

Боюсь, что здесь я стал терять терпение и выдержку. Это гномье убеждение, что никто, кроме них, не может иметь или создать что-нибудь "ценное" и что все красивые вещи в чужих руках достались от гномов, если вообще не были украдены когда-нибудь у них, меня доконало.

– Вор? – переспросил я, рассмеявшись. – Ну конечно, профессиональный вор! Откуда же еще хоббиту взять серебряную ложку! Я поставлю на его двери воровской знак, и вы найдете ее. – Рассердившись, я встал и сказал вдруг с горячностью, удивившей меня самого: – Ты должен найти эту дверь, Торин Дубощит! Я говорю серьезно!

Тут я понял, что и в самом деле говорю серьезно. Эти странные слова были не шуткой, а правдой. Было отчаянно важно, чтобы именно так все и вышло. Гномы должны были согнуть свои жесткие выи.

– Слушайте, Народ Дарина! – воскликнул я. – Если вы уговорите этого хоббита присоединиться к вам, вам повезет. Если же нет – все пропало. А если вы откажетесь даже попробовать, я больше не буду иметь с вами дела. Больше вы не получите от меня ни совета, ни помощи, покуда Тень не падет на вас.

Торин повернулся и оглядел меня в немом удивлении, вполне, впрочем, понятном.

– Сильно сказано! – сказал он. – Хорошо, я схожу к нему. Должно быть, вы прямо провидец – если только вы в своем уме.

– Вот и славно, – сказал я. – Но ты должен пойти по доброй воле, а не из желания выставить меня дураком. Ты должен быть терпелив и не отступаться, если та храбрость и та тяга к приключениям, о которых я говорил, не будут заметны в нем с первого взгляда. Он будет отрицать их. Он будет отказываться; но ты не должен позволить ему отказаться.

– Торговаться у него не получится, если вы это имеете в виду. – сказал Торин. – За все, что он сможет добыть, я предложу ему достойное вознаграждение, но не более.

Я имел в виду не это, но говорить об этом было бесполезно.

– И вот еще что, – продолжил я, – все свои приготовления вы должны завершить до того. Чтобы все было готово! Как только он изъявит свое согласие, у него не должно быть времени, чтобы передумать. Отправляйтесь в свой поход на Восток прямо из Шира.

– Занятное создание этот ваш взломщик, – сказал молодой гном по имени Фили – племянник Торина, как я узнал потом. – Как его имя – или под каким именем он известен?

– Хоббиты пользуются своими настоящими именами, – сказал я. – Единственное его имя – Бильбо Бэггинс.

– Вот так имечко! – присвистнул Фили и расхохоталсяi.

– Он считает это имя весьма почтенным, – сказал я. – И оно вполне подходит ему; он – холостяк в летах, слегка полноватый и расплывшийся. Пожалуй, сейчас еда занимает его более всего. У него замечательная кладовая, насколько я слышал, а скорее всего, и не одна. По крайней мере, вам не придется скучать.

– Довольно, – сказал Торин. – Если бы я не дал уже своего слова, я бы никуда не пошел. Мне вовсе не по нраву, когда из меня делают дурака. Потому что я тоже совершенно серьезен. Крайне серьезен, и сердце мое горит огнем.

Об этом я как-то подзабыл.

– Вот что, Торин, – сказал я. – Апрель кончается, наступила весна. Подготовь все так быстро, как только сможешь. У меня сейчас кое-какие дела, но я вернусь через неделю. Когда я вернусь, если все будет в порядке, я выеду вперед, чтобы прощупать почву. Тогда на следующий день мы все вместе навестим его.

На этом я попрощался, давая Торину не больше времени на сомнения, чем было отпущено Бильбо. Продолжение этой истории вам известно хорошо – со стороны Бильбо. Если бы о ней писал я, она выглядела бы несколько иначе. Он не знал всего, что пришлось проделать: каких, например, трудов мне стоило, чтобы такой отряд гномов прошел в Приречье по большой дороге своим обычным шагом, и вести об этом не донеслись до Бильбо раньше времени.

Утром во вторник 25 апреля 2941 года я встретился с Бильбо; и хотя я более-менее представлял себе, чего следует ожидать, должен признаться, я заколебался. Я увидел, что все будет гораздо сложнее, чем я предполагал. Но я стоял на своем. На следующий день, в среду 26 апреля, я привел Торина и его спутников в Торбу-на-Круче; с огромным трудом во всем, что касалось Торина – он упирался до последнего. И, конечно, Бильбо был ошеломлен и повел себя по-смешному. Для меня все действительно было очень плохо с самого начала; и этот злополучный "профессиональный взломщик", которого гномы крепко вбили себе в головы, только осложнял дело. Я возблагодарил судьбу за то, что убедил Торина остаться в Торбе-на-Круче до утра, чтобы обсудить пути-дороги и разные детали. Это дало мне последний шанс. Если бы Торин ушел из Торбы-на-Круче прежде, чем я смог поговорить с ним наедине, весь мой замысел рухнул бы.»

Можно увидеть, что некоторые элементы этого разговора в поздней версии были включены в спор между Гэндальфом и Торином в Торбе-на-Круче.

С этого места повествование поздней версии близко повторяет раннюю, почему оно и не цитируется здесь, за исключением отрывка в самом конце. В ранней версии Гэндальф умолкает, и Фродо записывает, что Гимли рассмеялся:

«– Кажется совершенно немыслимым, – сказал он, – что в конце концов все вышло более, чем хорошо. Конечно, я знал Торина; и жаль, что меня не было тогда там: когда ты гостил у нас в первый раз, меня не было дома. А в поход меня не взяли: сказали, что слишком молод, хотя сам я в свои шестьдесят два считал себя способным на все. Ну что ж, я рад, что услышал всю историю. Если только это – все. Я ведь и сейчас не уверен, что ты рассказываешь нам все, что знаешь, Гэндальф.

– Разумеется, не все, – ответил тот.»

После этого Мериадок спрашивает Гэндальфа о карте и ключе Трáина; и в ходе ответа, большая часть которого сохранена в поздней версии, но в другом месте повествования, Гэндальф говорит:

«Когда я нашел Трáина, прошло уже девять лет с тех пор, как он покинул свой народ, и по меньшей мере пять лет уже он провел в застенках Дол-Гулдура. Не знаю, как он выдержал так долго и как ему удалось сохранить в тайне карту и ключ, пройдя через все мучения. Должно быть, Черная Сила не хотела от него ничего, кроме Кольца, а когда Кольцо у него отобрали, Трáина больше не трогали, а просто бросили сломленного и безумного узника в подземелья, где тот и умер. Маленькая промашка; но она оказалась гибельной. Так часто и бывает с маленькими промашками.»