Аркадий Бурштейн
Эссе о лунном свете и дожде.
И вот, который вечер в полнолунье
Я различаю контуры Велтисты,
И он, пройдя по серебристым струнам,
Садится по ту сторону окна.
Я знаю: дождь. Вода стучится в окна
С упорством неизвестного флейтиста,
Который слишком хочет стать известным
И досаждает музыке подчас.
Велтиста начинает: "Вы, должно быть,
Не сознаете бесконечность мира;
Вы от него отделены годами
И коконами окон и дождя."
Я говорю: "Хоть мир и бесконечен,
Но кто сказал, что коконы конечны?
И если смоква не дарит плодами,
Садовника иль дерево казнить?"
Велтиста говорит: "Вся ваша мудрость –
Не более песчинки в теплом море,
Где нет воды, а лишь песок и камни,
Где нет камней, а лишь вода песка."
Я говорю: "Воистину, куда мне
Угнаться за метафорой небесной!"
Велтиста усмехается, и зерна
На матовом запястии поют.
Велтиста говорит: "Все ваши воды –
Они текут и в вас перетекают."
И колокольчик лунного сиянья
Молочным звуком наполняет ночь.
Я отвечаю, также усмехаясь:
"Все очень просто, мой почтенный рабби:
Мы крезанулись на добре и свете."
Велтиста замолкает за окном.
(c) Тикки А. Шельен 1993
Друзья мои, на приведенный выше прекрасный текст я наткнулся в Интернете, в общем-то, случайно, и почти ничего не знаю об его авторе. Текст заинтересовал меня чрезвычайно, причем я далеко не сразу смог понять, почему и чем. Но чем дольше я вчитывался в него, чем больше погружался в переплетение образов и смыслов текста, тем более понимал, что наткнулся на нечто настолько вобравшее в себя ядро издавна интересующих меня мифологем, что просто становилось не по себе. И было еще нечто - постоянные и неожиданные пересечения с глубиннейшей тематикой некоторых любимых моих стихов. Но это не были заимствования - просто пересечения диктовались сходством мифологем, которое не зависело и не может зависеть от воли автора, но всегда диктуется подсознанием и крайне редко осознается.
Я позволю себе включать в текст своего разбора параллельные цитаты. В основном - это будут цитаты из Виталия Кальпиди, хотя могли бы быть и другие.
И здесь я на берегу хочу извиниться, т.к. я - человек в сущности раздавленный поэзией Кальпиди. По моему глубокому убеждению никто до него не выражал на русском языке с такой силой мощь и глубину мифа, разве что в ту доисторическую эпоху, когда миф в муках рожал сам себя, впрочем, на русском языке тогда не говорили, да вероятно, вообще не говорили еще ни на каком языке.
И да простят меня любимые мои поэты - Иосиф Бродский, на чьих стихах я вырос, и чьи стихи читал своему новорожденному сыну и Осип Эмильевич Мандельштам, чью поэзию нежно люблю вот уже 30 лет, но ни с кем из них не совпадал я настолько, как совпал с Кальпиди. Случилось это в 1986 году и длится до сих пор.
И слава Богу.
Говорю об этом потому, что читатели этой статьи имеют право знать о пристрастиях и вкусах ее автора. Но вернемся же к тому захватившему меня тексту Тикки А. Шельен, благодаря которому мы встретились с вами, и о котором, конечно же, не забывали ни на миг, несмотря на сделанное мной небольшое отступление в сторону.
Итак - разбор.
| И вот, который вечер в полнолунье | Полнолунье, друзья мои, это время, отделяющее один лунный цикл от другого, некая граница в времени. Полнолунье - время особенное, время, когда некое беспокойство овладевает животными и персонажами "Мастера и Маргариты". |
| Я различаю контуры Велтисты, И он, пройдя по серебристым струнам, Садится по ту сторону окна. Я знаю: дождь. Вода стучится в окна |
Контуры Велтисты - границы его тела Окно - граница между Велтистой - и автором. Вода эту границу окна пересечь не может. |
| С упорством неизвестного флейтиста, Который слишком хочет стать известным |
Неизвестный флейтист хочет стать известным. По сути это означает, что он хочет из одного множества - неизвестных флейтистов - перейти в другое - известных флейтистов. Это означает также и то, что меж этими множествами есть граница. |
Забавно - все рассмотренные строки повторяют образ четкой границы, разделения. Зачем?
| И досаждает музыке подчас. | Досаждает музыке подчас. Но музыка вне славы и множеств, она - нечто иное, в другом измерении находящееся. |
Не досаждайте сильным мира сего и богам мелкими просьбами, друзья мои.
И здесь начинает звучать иная тема.
Собственно, начала она звучать раньше. Я намеренно ничего не сказал о строке "И он, пройдя по серебристым струнам...". Меж тем, тема музыки зазвучала именно здесь.
Строку эту можно понять двояко:
В любом случае, струны обладают атрибутом серебристого цвета, что, если верить Проппу, указывает на их принадлежность иному миру, а в модели данного текста - на связь струн и серебристого лунного света, связь струн и серебристого дождя.
Отметим сразу, что дождь - образ, в высшей степени насыщенный семой плодородия, а то, что в нашем тексте, а точнее, в тексте Тикки он связан со струнами, с музыкой, насыщает семой плодородия, творческой потенции и музыку.
Если, конечно, ей не досаждать, а служить ей усердно и терпеливо, занятия музыкой несомненно принесут плоды, и флейтист станет известным.
Но продолжим.
| Велтиста начинает: "Вы, должно быть, Не сознаете бесконечность мира; Вы от него отделены годами И коконами окон и дождя." |
Опять появляется образ границы. Велтиста обвиняет автора текста в том, что сознание автора текста несовершенно, в сознании автора не укладывается бесконечность мира, и от этого бесконечного мира автор отделил себя множеством границ, множеством оболочек. Причем эти оболочки вложены одна в другую, наподобие матрешки: контуры автора, оболочка окон, оболочка дождя вокруг оболочки окон, вокруг оболочки дождя - или в другом измерении, но тоже оболочка - временная, оболочка лет. |
Забавно, что если семантический ряд текста нащупан правильно, то его идентификатор с высокой вероятностью проявится в тексте.
Слово отделены (мы говорили о границах, функция которых - отделять) прорезалось уже во второй строфе.
| Я говорю: "Хоть мир и бесконечен, Но кто сказал, что коконы конечны? |
Фраза о бесконечности коконов на самом деле более чем двусмысленна.
|
| И если смоква не дарит плодами, Садовника иль дерево казнить?" |
Аналогия со смоквой на первый взгляд прозрачна: Если сознание несовершенно, то виноват его хозяин, не развивший свой разум должным образом. Все так, но ведь есть хозяин и у человека, тот, кто дал ему такой разум. И мы видим еще одну матрешку смыслов, или точнее, воронку смыслов, опрокинутую и расширяющуюся (сознание - садовник-человек - садовник-Бог) в ту самую бесконечность, которую, по мысли Велтисты, сознание автора текста не вмещает. |
И еще один момент: обратите внимание, друзья мои, строфа завершается метафорой дерева и его плодов, то есть, аккордом, связанным с плодородием.
Но точно таким же аккордом завершалась и первая строфа (о музыке, не принесшей плодов флейтисту). И как мы увидим далее, "растительным" аккордом завершится и третья строфа, только она вберет в себя и сему музыки, и сему плодов (в образе поющих зерен).
| Велтиста говорит: "Вся ваша мудрость – Не более песчинки в теплом море, Где нет воды, а лишь песок и камни, Где нет камней, а лишь вода песка." |
Как и сознание, мудрость человека бессильна, - так говорит Велтиста. Она - как песчинка в теплом море. Внимание! Море предполагает воду. Воду ранее мы видели в тексте (дождь). Однако, дождь в модели нашего текста противоположен этому теплому морю. В теплом море воды нет. (Между прочим, - но это в сторону и в скобках, если море и дождь противоположны, и море теплое, то дождь должен быть прохладным. И холод хорошо рифмуется с лунным светом.) Содержимое моря оплывает и меняется на глазах. То это песок и камни, то оказывается, что камней нет, но есть "вода песка". Подобная трансформация вызывает ощущение миража. Марева. Иллюзии. В мираже действительное одно перетекает в другое, и это нормально. Что гораздо важнее и сущностней, песок и камни - бесплодны. В отличие от воды. Употребление же словосочетания "вода песка" насыщает песок семантикой плодородия, один семантический ряд начинает перетекать в другой. |
И - это важно для нашего разбора - начинается размывание границ, которые текст так упорно нагромождал в предыдущих строфах. Далее мы увидим, как зерна поют на матовом запястье (имеются в виду несомненно ограненные, словно зерна, камни ручных браслетов или четок Велтисты) - а мы видели, что сема музыки связана в высокой степени с семами комплекса плодородия. И эта сема заставляет текст превращать бесплодные камни в зерна - чреватые урожаем, да еще и порождающие музыку.
"Намокает заката густая грива.
Остывает песка золотое просо.
И в приливе содержится звук отлива,
Как в ответе содержится суть вопроса..."
Александр Зиниград
Ну, что, похоже?
| Я говорю: "Воистину, куда мне Угнаться за метафорой небесной!" Велтиста усмехается, и зерна На матовом запястии поют. |
И еще один очень важный для нас аспект: автор текста отказывается от состязания, которое ему навязывают (помните слово досаждает, встреченное нами в первой строфе?), или от искушения, которым его соблазняют. И Велтиста усмехается в ответ. Чему усмехается Велтиста? В странной этой беседе возможны следующие варианты:
В моей модели правилен четвертый вариант, и мы далее увидим, почему. |
| Велтиста говорит: "Все ваши воды - Они текут и в вас перетекают." |
Сему перетекания, однако, мы уже видели в тексте - нет, не стихотворения, но этой статьи. Я показал ее в размывании образов, в стремлении образов текста к пересечению границ пространств и миров. Нет, мы не применим примитивный силлогизм, не станем делать вывод, что поскольку ранее говорилось, что ваша мудрость - вода песка, а сейчас говорится о ваших водах, то есть это не воды, а песок, в сущности, перетекает. Потому что это не так. Мысль Велтисты строит четкую ассоциацию: сознание - мудрость - воды, и в принципе все эти образы плодоносны и плавно перетекают один в другой. Но все таки - как же быть с водой песка? Что так царапает меня и настораживает здесь? Струя песка - по сути своей мертва, и бесплодна, вот в чем дело, и если на нее перетекает сема плодородия, то что-то в этом есть от мертворождения. |
И здесь я не могу не процитировать Кальпиди:
...и, силясь "О", как рыба на мели,
сказать, мисте... от судорог свободы
вся напряглась и: воды отошли,
ты не поверишь, каменные воды -
мёртворожденье шло на всех парах:
отпал от пуповины страшный мелос,
и пуповина, обращаясь в прах,
спеклась, как кровь, в поэзию - не спелась,
а именно спеклась..."
Сказал?
Остынь.
Поэзия темна. А ты в Челябе,
а) муж, б) папа, в) любимый сын,
беснуешься, из пятистопной хляби
сучишь, глотая слюни, эту гиль
и вроде бы боишься вдохновенья,
отсутствие которого за стиль
ты выдавал, пока стихотворенье
тащилось преднамеренно к концу.
Концу чего? Но правда на вопросы
и не умеет отвечать: к лицу
ли ей гримироваться под отбросы;
она не подответна никогда
и никому, поскольку безголоса,
как блеск реки курносой (ведь вода,
когда блестит, по-моему, курноса).
Она блестит: "Не в сторону добра
должна нагбенна быть душа любая,
а к Господу, который не игра
с надеждой на приобретенье рая."
Блестит вот так: "Всё, что не есть Любовь,
суть только формы; в оных, многократно
меняя их, из нас плывёт любой в
Любовь, а если нет - плывёт обратно."
(Я привел столь большой отрывок, так как все, что в нем говорится удивительным образом связано с тем, о чем я пишу статью.
Но комментировать текст Кальпиди и параллели со стихотворением Тикки - я не буду, не дурак же мой читатель на самом деле.)
Все перетекает в нашем непрочном мире, и нет, насколько я понимаю мысль Велтисты, ничего, кроме того, что подвижно перетекает, размывая границы меж миром и нами.
... Все умирает, и живет, живет,
живет и наклоняется то вправо,
где плавно непрозрачное плывет,
то влево, где оно плывет неплавно.
(еще один отрывок из Кальпиди)
Опять автор статьи не удержался от цитаты, черт побери.
| И колокольчик лунного сиянья Молочным звуком наполняет ночь. |
И вновь мы встречаем связь музыки, серебра и лунного света. Но здесь мы сотворим паузу о Дожде. |
Когда идет дождь - луны видно быть не может. Если это дождь обычный. Но все время в тексте Велтиста говорил голосом дождя и лунного света. И запястье его было матово (цвета молока и серебра). Так чем же были серебристые струны первой строфы? Лунным светом или дождем?
И был ли дождь вообще?
С первых строк текста шло перетекание сем и размывание их, подмена одного образа другим, и мне стыдно, что я не заметил этого ранее.
Но зато я заметил другое - звуком лунного сияния наполняется ночь. Но не простая ночь, а ночь полнолуния.
Таким образом опять возникает структура матрешки, но матрешки заполненной.
Заполненная сама собой луна в оболочке заполненной своими же эманациями и звуками ночи.
Основное свойство текучей субстанции - заполнять - и исчезать.
Друзья мои, вдумайтесь в смысл искушения, которому Велтиста подвергает Сидящего у окна.
Твои оболочки, которыми ты отделяешь себя от мира - так говорит Велтиста - мешают тебе постичь его бесконечность, сознание твое ущербно а мудрость ничтожна. Разрушь же то, что ограничивает тебя, уничтожь все свои коконы, и ты постигнешь суть вещей, увидишь, какие потоки пронизывают и связывают их. Об этом поют зерна на матовом запястьи Велтисты.
Но есть нечто, о чем Велтиста не упоминает, но что мы то с вами, друзья мои, не можем не заметить. Полное разрушение всех оболочек - включая последнюю - "тела плачущий пустяк" - дает лишь Смерть.
И значит, пение зерен на запястьи - подобно пению сирен, а Искушение Знанием в тексте - уподоблю искушению Фауста, или, если хотите, искушению змеем Адама в Раю (забавно, что Велтиста вписан в контекст дождя, но и о водяной природе мифологического Змея написаны тома).
И становится понятно, почему пространство текста залито серебристым лунным светом и почему подчеркивается, что все происходит в полнолуние - время, когда оболочки мира Смертей и Рождений особенно проницаемы для энергий Мертвого Мира.
| Я отвечаю, также усмехаясь: "Все очень просто, мой почтенный рабби: Мы крезанулись на добре и свете." Велтиста замолкает за окном. |
Но собеседник усмехается в ответ на усмешку Велтисты. И это означает, что отказавшись вступать в состязание, не поддавшись искушению постичь суть вещей, он - одержал победу, выиграл Поединок. Выиграл, конечно, потому, что от всех сложных построений и провокаций Велтисты - защищен. Защищен по той простой причине, что его интересы лежат в другой плоскости. Не познания сути вещей ищет он, но добра и света. Добро - как известно, понятие профаническое, и это говорит о многом. Помните, выше у Кальпиди: ...Не в сторону Добра Что касается Света, то здесь все гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. ...Ни снега, ни дождя не надо, нужен Свет, (это была еще одна цитата из Кальпиди) И вновь в тексте Тикки мы видим подмены-перетекания смыслов: ни одна деталь текста не давала основания для обращения "рабби". Велтиста присутствует в созданном текстом мире как лунный демон, или как ушедший в ночное бессмертие индийский мистик (судя по имени и браслетам), которому открыта суть вещей. И запомним: с ночью он связан, с полнолунием. А замолкает Велтиста - при упоминании о свете. А быть может, при заклинании светом. |
И здесь пожалуй я приведу предпоследнюю цитату из Виталия Кальпиди:
Гомер был зряч. Примерив слепоту
Казнённого вакханками Орфея,
он в слишком человеческом поту
шарахнулся от бездны, холодея
от бездны, чей обратный зренью дых
сжигал в золу неплотного зевеса,
во-первых, афродиту, во-вторых,
и аполлона с герою в довесок,
афину с запечённым между ног
влагалищем, что выложено в синий
мертвецкий мрамор (отчего лобок
её и летом покрывает иней) -
двумерные, они летели прочь,
гонимые струёй такого света,
что, проглотив себя, до точки ночь
свернулася перед зрачком поэта,
а он был зряч и, стало быть, готов
увидеть тьму, куда мы все влекомы,
фантомы принимая за богов,
раскрашенные фантики-фантомы."
И этот отрывок, и причины, побудившие меня его привести, я комментировать не буду.
Ну не дурак же мой читатель, на самом деле.
И последнее.
Если некто крезанулся на добре и свете, значит этого ему не хватает.
Текст показывает нам мир Ночи. И на самом деле, мы не знаем, есть ли в этом ночном мире Свет, не лунное сияние, но свет, на поисках которого зациклился тот, от лица которого текст написан.
Ибо текст об этом не говорит ничего.
И если понять и принять это, то нам ничего не остается, как закончить разбор последней цитатой из Кальпиди:
...Как мне хочется выйти из этой остуженной ночи.
Все случайно вокруг, но уже не случайно любимо,
А не наоборот. Повторюсь, хочешь, или не хочешь -
Мы летели на свет, а потом разревелись, что мимо...
Разбор завершен. Я намеренно не делаю выводов, так как целью моей было лишь выявить семантические ряды, а читатель сам расставит акценты. Мой читатель должен уметь это делать. Разумеется, я не строю иллюзий, что сумел исчерпать мифологическое и семантическое пространство текста, но если читатель в ходе этого разбора осознал нечто, чего ранее не видел, цель моя достигнута.
И дай вам Бог удачи.
Цуран, 4-10 сентября 1999 г.