Эш

Утром в четверг Эш не смогла пойти в школу. В выходные ее заперли дома, поэтому уже три дня подряд она вела себя, как паинька, каждый день ходила на бесконечно занудные уроки, один за другим, не пропуская ни одного; каждый день приходила домой к положенному времени и сидела потом в одной спальне с Ниной, подглядывавшей за ней каждый раз, когда ей казалось, что Эш этого не замечает; и помогала по дому, как хорошая девочка, – в общем, старалась изо всех сил.

Но сколько же можно! Эш пришлось украсть для себя хотя бы это утро, а не то она просто свихнулась бы.

Поэтому она встала рано и вышла из дома еще раньше, чем кузина оделась. В то время, как Нина с матерью подходили к автобусной остановке, Эш уже была на другом конце города и садилась на скамейку в Фитцгенри-Парке. Она сидела и смотрела, как разворачивается утро, и последние пассажиры спешат к конторским кварталам, выходящим на парк, а потом стала наблюдать за завсегдатаями парка, начинавшими свой день.

Первой появилась кошачья дама. Перед собой она толкала решетчатую бакалейную тележку со всеми своими пожитками, одетая во столько одежек, что, казалось, весь свой гардероб она носит на себе. С тележки она сняла мешок с сухой кошачьей едой и стала кормить кошек, собравшихся под военным памятником на ее призывное "кис-кис" и запах еды.

Скоро прибыли и остальные: Педро, испанец-рассказчик, всегда приходивший рано, чтобы занять лучшее место у фонтана, откуда он декламировал свои истории прогуливающимся посетителям; пара музыкантов – скрипач и цимбалистка, которая, как давно уже знала Эш, дольше настраиваилась, чем играла; велосипедист, чей трехколесный агрегат был увешан всевозможными украшениями – лампочками, зеркалами, флажками и радиоприемником – а сзади было прилажено детское сиденье, в котором сидел его пес Серфер, тощая, с нечесанной шерстью, собака неясного происхождения с игрушечными черными очками на носу. Были там и нищие, алкаши после бесплатного завтрака у миссионеров, другие школьники- прогульщики, которые, как только кошачья дама ушла, принялись кататься на досках вокруг памятника, наркоманы с пустыми глазами в поисках утренней дозы, женщины из баррио неподалеку, с детьми в колясках и на руках, вышедшие поболтать в компании товарок, бегуны трусцой, команда ребят колледжного возраста, перекидывавшихся мячом, разнообразные бродячие торговцы бутербродами и всякой всячиной со своими тележками, и многие, многие другие.

Эш сидела и смотрела, как все они занимаются своими делами, постукивая друг об друга каблуками своих черных ботинок. Она пристально высматривала того парня, который вчера обращал на нее такое нежелательное внимание, но он, похоже, не появлялся. Солнце встало повыше, и у Эш начало подниматься настроение. Цимбалистка наконец-то настроила свой инструмент и они вместе со скрипачем заиграли старинный шлягер "Пэйсмэйкерз" "Паром через Мерси", звучавший диковато, но не так уж невыносимо, несмотря на несколько странный подбор инструментов.

Мама любила эту песенку, подумала Эш. У нее была звуковая дорожка от фильма, который был сделан по ней, и она проигрывала ее раз за разом, пока Эш не начинало казаться, что еще раз, и она свихнется.

Эш все на свете отдала бы, чтобы оказаться снова дома, с мамой, и снова слушать ее.

У Эш задрожал подбородок, и она почувствовала, как слезы наполняют глаза.

Оставь, сказала она себе. Брось, и хватит.

Но не так-то это было легко. Три года казались вечностью, но Эш казалось, что только вчера соседка миссис Кристофер легонько растолкала ее:

— Бедная девочка! Какое горе!

Эш потерла глаза кулаком.

Она не собирается сидеть тут и реветь, как маленькая, на потеху всем. Но внутри нее была пустота, пропасть, которую мама оставила, когда она умерла, пропасть, которую никак было не заполнить. Эш уже очень хорошо научилась скрывать ее, притворяться, что ее нет – по крайней мере, когда она была не одна. Но эта музыка, эти воспоминания...

Пропасть эта разверзлась, словно широкая пасть какого-нибудь древнего чудовища каменного века, и грозила поглотить Эш целиком.

— Ну-ка, девочка, поцелуй меня!

Некоторое время Эш понимала только слова, не узнавая ни голоса, ни его шутливого тона. Эш обернулась, пылая ненавистью, и тут же отпрянула назад.

— Ой, Кэсси! – воскликнула она и обняла женщину, которая тихо подкралась сзади к скамейке.

Из всех людей лишь Кассандру Вашингтон Эш могла назвать своей ближайшей подругой. Ей было под тридцать, и судьбу бездомного бродяги она выбрала скорее по собственной воле, чем по необходимости. У нее была кофейного цвета кожа, волосы, заплетенные в сотню маленьких косичек, и она была самой красивой женщиной из всех, которых Эш знала. Одевалась она броско. Сегодня на ней были красные джинсы в обтяжку, заправленные в оранжевые сапожки, желтая блузка и черная матадорская куртка, в ушах покачивались большие пластмассовые клипсы, а на руках – такие же браслеты, фосфоресцирующие всеми цветами радуги. У ног ее стояла большая красная холщовая сумка, в которой хранились орудия ее труда: головоломка из материи и деревяшек, которая становилась в ее руках маленьким шатким столиком и стульчиком, скатерть, расшитая загадочными узорами, небольшая медная чашка и, в тиковом футляре, завернутая в шелк, ее колода карт Таро.

Кэсси была гадалкой, и Эш не видела ее уже несколько месяцев.

— Я думала, ты уехала на Запад. – сказала Эш после того, как они поздоровались.

— Уезжала. А теперь вернулась.

— Здорово! Я так рада!

Кэсси оглядела Эш.

— Я вижу. Похоже, девочка, тебе сейчас очень нужен друг. Опять влипла в какие-нибудь неприятности?

— Так же, как всегда. – ответила Эш.

— Крутишь колесо и проигрываешь?

Эш кивнула.

— Ну, – сказала Кэсси, – тогда почему бы нам не отправиться к тележке Эрни и не взять себе чаю, а там поглядим, можно ли здесь найти тихое местечко, где мы могли бы обо всем поговорить?

Эш подпихнула сумку Кэсси носком ботинка.

— А как же твоя работа?

— А, деньги мне не нужны. – заверила ее Кэсси. – Я живу в расселенке в Верхнем Фоксвилле, и один крутой колдун по имени Боунз живет со мной и дает мне все, что мне нужно, так что обо мне не беспокойся.

Кэсси поднялась и надела на плечо сумку, затем взяла Эш за руку:

— Вперед! У нас будет серьезный тет-а-тет.

У тележки Эрни они взяли чаю – Кэсси кинула в свою чашку пять ложек сахара. Эш просто остолбенела – она и забыла, как Кэсси любит сладкое. Но Эрни не забыл. Маленький смуглый кубинец вытащил со дна своей тележки медовый пирог, с которого капал мед, и протянул Кэсси.

— У нас есть бисквиты. – сказала Кэсси, похлопав по толстой сумке.

— Это тебе, – ответил Эрни, – домой. В честь возвращения.

Кэсси рассмеялась.

— Ну, если так...

Эрни улыбнулся им ослепительной белозубой улыбкой, и они пошли.

В глубине парка возвышался небольшой холмик, окруженный цветущими вишнями. На вершине его стояли статуи сатира, играющего на свирели, и трех танцующих дриад. Это место называлось Сады Силена, и соорудил его богатый покровитель искусств из Кроуси в честь поэта Джошуа Стэнхолда. Скамейки здесь были из мрамора, такого же, как и тот, из которого были изваяны статуи, а в воздухе, кружа голову, плыл густой аромат цветов.

— Люблю это место. – сказала Кэсси, присев на одну из скамеек. – Когда я здесь, мне кажется, будто я спряталась от всего мира – не отрезана, не оторвана, а как будто весь мир тут, и я владею им. – Кэсси улыбнулась Эш. – Здесь хорошо поговорить.

Эш кивнула.

— Я тоже его люблю. Прихожу по вечерам иногда и сажусь, просто так, чтобы... ну, подумать, наверно.

— А знаешь, что в этой части Фитцгенри никогда не было ни драк, ни ограблений? – сказала Кэсси. – В мире есть такие волшебные места, такие места, про которые самый главный – Бог, Аллах, серый конторщик в сером пиджачке, ведьминская мать-земля, ну, подставь, кого хочешь – решил, что тут будет только хорошее; и вот это одно из таких мест. Такие места в большом городе найти трудно. В большинстве городов их по одному, если вообще есть. А нам вот повезло. В этом городе их два.

— А где второе? – спросила Эш.

— Старый дом в Нижнем Кроуси – как-нибудь покажу тебе.

Кэсси сняла крышку со своего пенопластового стаканчика с чаем, отломала от нее кусочек и снова надела ее на стаканчик.

— Надо, чтобы у каждого была своя кружка. – сказала она. – Тогда торговцам не придется пользоваться вот этим вот. – Она критически оглядела пенопласт. – Ужас, что это делает с окружающей средой.

Эш кивнула.

— Ну, так что же у тебя за заморочки? – спросила Кэсси.

Эш сняла крышку со своего стаканчика, не отвечая. Она посмотрела на статуи. Они были такими беззаботными и счастливыми. Интересно, каково это – жить и не носить все время на плечах такую гору?

Кэсси никуда не торопила Эш. Она ела свой медовый пирог, испачкав совершенно пальцы и подбородок, и пила чай. Она вела себя так, словно они выбрались на пикник, словно разговор был вовсе не обязателен, даже, может быть, не нужен, но когда Эш наконец заговорила обо всем, что беспокоило ее, она стала слушать свою младшую подругу со всем вниманием.

— Конечно, тяжело так потерять маму. – сказала она, когда Эш умолкла. – Но все, что ты говоришь, было и раньше.

Эш кивнула.

— Я знаю. Надо, чтобы это прошло. Но я не знаю, как это сделать.

— Не надо ничего делать, чтобы это прошло. Надо просто отойти от этого, вот и все. Что было, то было. Ничего не поделаешь. Но надо же жить дальше.

— Конечно.

— И твоя мама посоветовала бы то же самое.

Эш вздохнула.

— Но дело не только в этом. Дело в том... Я сама какая-то не такая.

— Не хочется тебе это говорить, но это часть проклятия твоего возраста. Если только вспомнить, какие вихри бушевали в моей голове, когда мне было шестнадцать...

Кэсси улыбнулась сочувственно.

— Но я все время злюсь. – сказала Эш. – Все время, постоянно. Это же ненормально. Я знаю, что это ненормально. Я не хочу быть такой, но, кажется, ничего не могу с этим сделать. Тетушка и дядюшка думают, что это возрастное. Школьный психолог сказал, что я пытаюсь привлечь к себе внимание – что я только притворяюсь, что у меня проблемы, чтобы быть крутой в своем классе.

— Ты сама знаешь, что на самом деле. – сказала Кэсси. – Никто не может знать это лучше тебя.

— Но может быть, мне нужно, как это называется, серьезно помочь?

Некоторое время Кэсси молчала. Она смотрела куда-то вдаль между деревьями сада, и Эш изучала ее профиль и мечтала быть похожей на нее. У Кэсси, казалось, никогда не было никаких проблем.

— Я не люблю читать лекции, – сказала Кэсси наконец, – но ты задала вопрос, верно?

Эш кивнула.

— Дело все в том, что ты сама себя накручиваешь.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, если ты считаешь, что все не так, как надо, то обычно так оно и выходит. Все дело в твоем отношении ко всему, девочка. Я знаю, что говорю сейчас занудно, как учительница или как родители, но все это правда, как бог свят. Ты живешь с негативным отношением, и совершенно естественно, что ты сама навлекаешь на себя проблемы и неприятности. И чем больше у тебя неприятностей, тем легче тебе поверить, что весь мир – против тебя.

— Ну, и как же избавиться от этой негативности?

Кэсси покачала головой.

— А вот это вопрос, не правда ли? Вовсе нелегко думать, что все хорошо, когда кажется, что все так плохо.

Эш кивнула снова.

— Может быть, тебе стоит попробовать помогать кому-нибудь другому – понимаешь, делать добро кому-то, у кого хватает своих собственных проблем, и не ждать ничего взамен. Например, ходить к старикам в дом престарелых. Или наняться добровольцем в больницу, разговаривать с больными детьми. Типа того.

— Они меня такую не возьмут.

— Я же не говорю, что тебе надо изменить свой внешний вид – это часть тебя самой. Ты удивишься, как много людей не пожалеют времени разобраться, что же там тикает у тебя внутри. Но и ты тоже не пожалей времени. Ручаюсь, что у тебя столько же предубеждений против них, сколько и у них против тебя.

Злость запершила в горле у Эш, но она проглотила ее до того, как она прорвалась наружу. Потому что Кэсси была права. Эш поерзала на скамейке и уставилась на свои ботинки. Все, что говорила Кэсси, было чистой правдой. Она сама говорила себе то же самое тысячу раз. Но от этого ничуть не становилось легче.

— Давай я разложу на тебя? – предложила Кэсси.

Эш глянула на нее с удивлением. До сих пор Кэсси ни разу не предлагала ей погадать на нее, а Эш никогда не просила об этом. Она просто считала, что Кэсси не делает этого для друзей.

— Маленький комментарий. – сказала Кэсси. – Все, что говорят карты – это возможности. Весьма вероятные возможности – помни это. Но ничто из этого не вырублено на камне. Это больше похоже на то, как ты смотришься в зеркало – только оно отражает не твое лицо, а то, что творится внутри тебя. – Кэсси взяла Эш за подбородок. – Ну, как, ты готова к этому?

— Конечно.

Эш с любопытством поглядела на сумку Кэсси, в которой лежали все ее принадлежности, но та попросту достала потрепанную колоду карт из кармана своей матадорской куртки. Колода была схвачена резинкой.

— Ха... – протянула Эш разочарованно.

Кэсси улыбнулась.

— Интересуешься, почему я не взяла те, которые лежат там? – спросила она, похлопав по сумке.

Эш кивнула.

— Там – красивые. – ответила Кэсси. – Они для спектакля. Люди платят деньги, и я устраиваю представление. Всякие загадочные штуки, тайны – это то, чего они ждут.

— Предубеждение. – сказала Эш.

— Именно. Большинство людей считает, что если не платить денег, то гадание вообще ничего не стоит. А вот если они заплатили, тогда они хотят спектакля. Поэтому для них у меня есть красивые карты, завернутые в шелк, в деревянной коробочке. Очень красивые. С виду. Но эти... – Кэсси погладила ладонью колоду, которую достала из кармана. – Эти – волшебные.

Она сняла с колоды резинку, надев ее на запястье, и помешала колоду.

— Нам нужен Знаменатель. – сказала она.

Эш кивнула. Дома у нее была колода Акварианского Таро, и она читала кое-что о том, как пользоваться этими картами, но гадать она по-настоящему не пробовала никогда. Не следует самому гадать на себя, а на кого же еще ей было гадать? На Нину? Это было смешно. Кузину в дрожь бросало от коллекции хеви- метала Эш, не говоря уже о ее маленькой оккультной библиотечке.

— Паж пентаклей. – сказала Кэсси. – По-моему, этот подойдет. Черные волосы, черные глаза... дама несколько старовата, тебе так не кажется?

Эш взглянула на карту, которую Кэсси положила на скамейку, и у нее перехватило дыхание.

— Это же...

Кэсси подняла на нее глаза и усмехнулась.

— Ты. Ну да.

— Но это же в самом деле я!

Карты казались старыми – обтрепавшимися по краям, картинки местами затерлись почти совсем. Но картинка на той карте, которую выложила Кэсси, была точь-в-точь похожа на Эш, как две капли воды – сережка со скелетом, символ анархии – буква "А" в круге – в левом ухе, и лейбл с "Моторхедом" на кармане джинсовой куртки. Нарисовано было так четко, словно это была фотография.

— Как...

— Волшебные карты. – сказала Кэсси. – Не волнуйся, девочка.

Кэсси взялась за остальную колоду.

— Но...

— Помешай. – предложила Кэсси Эш.

Некоторое время Эш не могла отвести глаз от своего изображения, лежавшего на скамейке между ними. Колода на ощупь показалась ей теплой – теплее, чем она должна была быть, лежа в нагрудном кармане у Кэсси. Вдруг она поняла, что все происходящее казалось ей игрой, но теперь до нее вдруг дошло, что все происходит куда как на самом деле.

И это пугало ее.

— Ну, мы можем и не начинать. – тихо сказала Кэсси.

Эш подняла глаза и встретила взгляд Кэсси. Кэсси все равно моя подруга, подумала она. Что бы ни случилось, Кэсси не причинит ей никакого вреда. А если это поможет?..

— Нет. – сказала Эш. – Все в порядке.

Она медленно помешала карты, думая о том, что беспокоило ее, и вернула колоду Кэсси.

— Это хорошее место. – сказала Кэсси. – Помни об этом. Здесь словно кто-то приглядывает за нами.

Она вытянула карту и положила ее сверху от Знаменателя. С карты на Эш глядела Нина.

— Это – общая атмосфера. – проговорила Кэсси. – Я сперва выложу все карты, а потом мы обговорим все вместе, хорошо?

Эш оставалось только кивать. Увидев на этих старых картах сначала себя, а потом еще и Нину, она просто онемела.

Кэсси выложила поперек уже лежащих третью карту.

— А это – противостоящие силы. – сказала она.

На второй карте был изображен незнакомец, который шел за Эш до самого дома накануне вечером.

Эш поборола дрожь.

— Это – первопричина всего происходящего.

Третья карта легла под остальные. На ней была старуха. Лицо ее терялось в паутине морщинок вокруг темно-карих глаз, которые, казалось, лишены возраста. Она была похожа на индеанку. На ней было мягкое, расшитое бисером кожаное платье и меховая накидка на плечах. Волосы ее были заплетены в косы, украшенные перьями, раковинами каури и крупным бисером. В руке она держала посох с набалдашником из перьев, и на плече ее висела сумка из лосиной шкуры, прихваченная кожаным ремешком к бисерному поясу.

Эш ни разу в жизни не видела ее. Не встречалась она такая картинка и ни на одной колоде Таро. Но не успела она ни о чем спросить Кэсси, как та уже перешла к следующей карте.

— Эта карта показывает влияние того, что давно прошло.

Четвертая карта легла слева от Знаменателя. На ней было странное изображение, показавшееся Эш соединением частей машины и человеческого тела. Карта была черно-белой, точнее, серой. Она напомнила Эш картины Гайгера или что-то из фильма "Чужие".

— Эта – показывает ближайшее будущее.

На Знаменатель легла заметенная ветром заснеженная равнина, посреди которой высилась башня. Нет, это было дерево, но оно было похоже на башню, с сотнями бойниц во всю ее высоту. От этой картины на Эш повеяло немыслимым одиночеством.

— Эта – дальнее будущее.

Шестая карта легла справа от Знаменателя, завершив крест. На ней был изображен волк в короне, сплетенной из роз. Листья на них были зелены, и над левым ухом зверя алел среди шипов большой цветок.

— Эта показывает твои страхи.

Кэсси начала ряд вправо от креста из семи карт. На этой карте были развалины здания, в которых бушевал огонь. Сердце Эш забилось сильнее, когда она разглядела, что это был дом в Сент-Ивзе, где они жили с матерью.

— Эта – влияние твоей семьи и твоих друзей.

Восьмая легла поверх седьмой. На ней тетушка и дядюшка Эшли стояли на солнечной лужайке. Руки и ноги их были оплетены травой. От этой картинки Эш почувствовала одновременно и надежду, и безнадежность.

— Эта карта изображает твои собственные надежды.

Девятая карта продолжила ряд. На ней была фигурка, взбиравшаяся на вершину горы. До вершины оставалось всего несколько футов, но ухватиться было уже не за что. И с верха картинки к поднимающемуся опускалась рука. По одной руке никак нельзя было догадаться, кто стоит на вершине, помогая поднимающемуся.

Фигурка – это я, решила Эш. Но чья же это рука?

— А это – то, чем все кончится. – сказала Кэсси, вынув из колоды последнюю карту.

Она положила ее поверх девятой, завершив ряд из четырех карт вправо от креста, образованного шестью первыми.

Эш глянула на карту и сразу же на Кэсси. Пульс ее застучал в голове, словно треш-барабанщик.

— Что это... значит? – спросила она.

Взгляд Кэсси был таким, какого она никогда раньше не видела. Кэсси, казалось, была погружена в себя, но в то же время смотрела куда-то далеко-далеко. Она словно была здесь, но отсутствовала. Здесь, но не здесь.

Беспокойство Эш усилилось. Мурашки пробежали по спине, словно кошачьи когти.

— Кэсси! – позвала Эш снова, когда Кэсси не ответила. – Что происходит?

— Я... не знаю. – отозвалась Кэсси.

Они обе посмотрели на последнюю карту. Она была пуста. На ней не было картинки, изображения. Белый лист бумаги.

Казалось, что покой и уют, которым был пронизан сад, когда они пришли сюда, куда-то улетучивался, и в воздухе похолодало.

Кэсси потянулась к последней карте, и вдруг откуда-то налетел порыв ветра и смел все гадание на землю, им под ноги. Карты лежали на дорожке, словно опавшие листья. Кэсси все сидела, протянув руку, вглядываясь в невидимые дали.

Здесь не бывает ничего плохого, повторяла себе Эш, пытаясь побороть дрожь.

А что, если это ты принесла сюда что-то плохое? Если что-то сидело в тебе самой, и вырвалось здесь, уничтожив волшебство, испортив его? Как испортилось все в ней самой...

Внезапно Кэсси встряхнулась. Странное выражение исчезло с ее лица. Она спокойно нагнулась, собрала карты и вернула их в колоду. Затем она свернула с запястья резинку, обернула ею колоду и убрала ее на место в нагрудный карман куртки.

— Кэсси! – сказала Эш. – Что происходит? Почему на последней карте ничего не было? Как на них могли оказаться я и Нина, и все остальное?

— Я же говорила тебе, как. – ответила Кэсси. – Это же волшебные карты.

— Со мною случится что-то страшное?

— Не случится, если только я смогу что-нибудь сделать.

Малоутешительно, подумала Эш.

— А почему карты...

— Никто не хочет тебе плохого. – заверила Кэсси. – В этом я тебе ручаюсь, а Кэсси Вашингтон никогда не гонит. Ясно?

— Но гадание...

— Я еще думаю над ним. Прежде чем что-то тебе сказать, я должна хорошо во всем разобраться.

Она встала и вздернула сумку на плечо.

О боже, подумала Эш, Кэсси уходит! Эш не знала, как перенести это.

— Кажется, мне сейчас не стоит оставаться одной. – сказала она.

— А кто собирается оставить тебя одну? Ты идешь со мной, девочка.

— А куда мы идем?

— В мою берлогу. Мне надо кое о чем переговорить с Боунзом.

Кэсси улыбнулась, заметив выражение лица Эш.

— Я же говорила тебе. Он колдун, а именно это нам и надо. Колдовство – мощное и прочное. Поэтому нам нужен колдун, который расскажет нам, что все это значит.

Эш не знала, что творится, но она достаточно доверяла Кэсси, чтобы пойти с ней, и они вышли из парка и северным сабвеем добрались до Верхнего Фоксвилла, где Кэсси и Боунз делили пустой дом с примерно дюжиной таких же скваттеров.

В той части Верхнего Фоксвилла, где занимали жилье Кэсси и Боунз, Эш не бывала никогда. Дом, в котором они поселились, стоял в паре кварталов от Грэйси-стрит, посреди микрорайона пустых домов и площадок, засыпанных гравием – это было все, что осталось от добрых намерений консорции развития города, которая планировала превратить эту местность в пригородный район в черте города. Некогда все это место было таким же, как кварталы к югу от Грэйси – дешевые доходные дома и особняки – а теперь здесь жили лишь скваттеры, наркоманы, мотоциклисты и тому подобная публика.

Это место было не из тех, где Эш хотела бы оказаться одна. Есть такие места, в которых болтаться просто не стоит, даже без всякой репутации. Идя по засыпанной гравием улице, Эш нервничала даже сейчас, держась за руку Кэсси. Она видела торчков, кучкующихся в каком-то боковом тупике, видела, как их недобрые глаза проводили их следом. Из другого тупика раздались свист и улюлюканье местных гопников. На углу возле дома Кэсси одинокий мотоциклист в грязном джинсовом жилете цветов "Дракона Дьявола" сидел возле положенного на бок "Харлея" и смотрел на них сквозь опущенное забрало шлема.

Эш перевела дух с облегчением, когда они поднялись в квартиру Кэсси, где их ждал Боунз.

Изнутри весь дом был расписан – от огромных разноцветных символов анархии, нарисованных пульверизатором, до коряво нацарапанных высказываний по поводу различных половых извращений. Мусор и отбросы завалили почти все коридоры и лестничные пролеты. Но на втором этаже стены были отчищены, а коридоры и комнаты подметены.

— Как ты? – спросила Кэсси, когда они вошли в длинный пустой коридор.

— Да вроде ничего. – ответила Эш. Она подумала о том, что случилось только что в Садах Силена, и добавила. – Но потрясение, конечно, было сильное.

— Для меня тоже.

Эш озабоченно поглядела на Кэсси. Оттого, что Кэсси разделяла ее страхи, ей самой становилось немного легче. Но дело-то было в том, что Эш просила Кэсси объяснить ей все, а если Кэсси считает, что дело плохо...

Эш не дала себе додумать эту мысль.

— Ну, хвост трубой! – сказала ей Кэсси. – Сейчас Боунз окажет нам высококвалифицированную помощь.

Боунз оказался индейцем – чистокровным индейцем кикаха, небольшого племени, принадлежащего к алгонкинской языковой семье, которое обитало в этих местах. Он был старше Кэсси – ему было под тридцать – что делало его в глазах Эш законченным взрослым. У него была кожа цвета темной меди и широкие черты – приплюснутый нос, широко расставленные темные глаза, квадратный подбородок. Свои длинные волосы он носил в одну косицу, почти такой же толщины, как у тетушки Эш, а одет он был по-панковски – выцветшие джинсы с прорехами на коленях, разношенные рабочие ботинки и белая футболка.

Они встретились с ним в дальней комнате на втором этаже, где он сидел, скрестив ноги, перед маленьким вигвамом из палочек. К палочкам были привязаны всякие странные штучки. Раковинки. Голубиные перья. Что-то, похожее на звериные когти. Полосочки кожи, на которых еще сохранился местами мех.

Боунз оказался совсем не таким, как представляла себе Эш. Вид у него был такой же отсутствующий, как у Кэсси в парке, взгляд обращен в себя, но в то же время словно бы вдаль, в невидимые просторы. Он даже никак не отреагировал на появление Кэсси и Эш.

Замечательно, подумала Эш. Мы пришли за советом к путешественнику в астрал.

Но как только Кэсси и Эш присели напротив него, его темные глаза сфокусировались на них. На некоторое время ощущение его мощи стало настолько сильным, что, казалось, в воздухе затрещало, а руки Эш покрылись гусиной кожей, словно от статического электричества. Потом он улыбнулся широкой улыбкой, которая превратила его – Эш не нашла другого слова – в клоуна.

Из кармана он вынул пластмассовую коробочку с мармеладками и, закинув черную и красную в рот, начал с наслаждением их жевать. Очевидно, он разделял слабость Кэсси к сладкому.

— Что, Кэсси, – спросил он, – заработок неважный?

— Я и не начинала работать. – ответила Кэсси. – Встретилась с подружкой, а у нее проблемы.

Клоун повернулся к ней.

— Эш, давай знакомиться. – и протянул ей коробочку со сластями. – Хочешь?

Эш покачала головой. Она бросила взгляд на Кэсси.

— Э-э-э, может быть, я зашла некстати... – начала она, но вдруг умолкла и посмотрела на Боунза повнимательнее.

Откуда он узнал ее имя?

— Я знаю, кем он кажется с виду, – сказала Кэсси о Боунзе, как будто его не было рядом, – но ты поверь мне. Он не может быть другим. В его крови слишком много Нанабозо.

— Нана-чего? – переспросила Эш.

— Смейся. – сказал Боунз. – Если не смеяться, будешь плакать.

Кэсси кивнула.

— Вот уж это верно.

Эш покачала головой. Здесь что-то происходило, здесь, вокруг нее творилось что-то, и она никак не могла овладеть обстановкой.

— Так вот какая у нас проблема. – сказала Кэсси.

Она начала рассказ о том, что случилось в парке, поведав Боунзу о неоконченном гадании и о том, как оно прервалось. Когда она рассказывала об изображениях на картах, каждая из них вставала перед глазами Эш так ясно, словно бы карты все еще лежали перед ней. Эш слегка вздрогнула, когда Боунз обратился к ней.

— Что значат для тебя эти образы? – спросил он.

Клоун исчез – только в уголках глаз Боунза мелькали искорки веселья. Эш поразила его неожиданная серьезность. Картины, такие ясные, пока Кэсси рассказывала о них, смешались и расплылись перед ее глазами.

— Э-э-э... – начала она.

— Разберем по порядку. – сказала Кэсси, чтобы помочь Эш. – Первой была девочка примерно твоего возраста.

Эш поглядела на нее с благодарностью.

— Это моя кузина Нина.

С некоторой помощью Кэсси Эш прошлась по остальным картам, рассказывая, кто был на них, и как они были связаны с ее жизнью. Некоторые картины она объяснить не могла – волка в терновом венке, старую индеанку; о других она могла только догадываться – например, о смысле горящих развалин дома, в котором они с матерью жили в Сент-Ивзе, или тетушки и дядюшки на лужайке, оплетенных ветвями и корнями...

Когда они разобрали все десять карт, Боунз задумчиво кивнул.

— Понятно... – промолвил он.

Из-за спины он поднял с пола маленький замшевый мешочек и положил его себе на колено. Закрыв глаза, он запустил руку внутрь. Эш услышала в мешочке шуршание и постукивание.

— Что он делает? – спросила она Кэсси.

Кэсси прижала палец к губам.

Затем Боунз начал петь:

— А-а-йе-йе-но, но-йя...

Сперва Эш показалось, что он стонет, но потом она поняла, что это своеобразное пение. Ощущение силы, которое она почувствовала на мгновение, когда они с Кэсси только сели напротив него, вернулось к ней снова – теперь оно заполняло всю комнату. Руки Эш покрылись гусиной кожей, и она никак не могла стряхнуть дрожь, которая, казалось, шла откуда изнутри ее, из самого мозга костей.

Пение становилось громче.

— А-а-нья-хи, хей-но, хей-но...

Внезапным резким движением Боунз вынул руку из мешочка. Раскрыв ладонь, он разбросал то, что в ней было, по полу между собой и загадочным маленьким вигвамом.

Так вот как он узнал мое имя, подумала Эш.

По полу разлетелись и легли маленькие косточки, образовав картину, ничего не говорившую Эш – и Кэсси, наверное, тоже, подумалось ей – но, очевидно, очень содержательную для Боунза. Он наклонился над ними, повторяя пальцами причудливые фигуры косточек, едва не касаясь их.

Теперь он молчал. Было слышно только их дыхание. Эш разглядывала косточки, пытаясь увидеть в них то, что видел он.

Что это за косточки? – раздумывала она. Птичьи? Мышиные? Может быть, лучше и не знать.

Боунз смешал картину движением таким же резким, как и то, каким он разложил ее, и убрал косточки в мешочек.

— Дело не в тебе. – сказал он после этого. – Оно касается тебя, но оно не в тебе. Твоя боль и злость начали его – вызвали зло из мира духов – но, появившись здесь, оно начало охоту на кого-то другого.

Сердцебиение Эш снова усилилось.

— Что... Что ты имеешь в виду? – спросила она.

— Он имеет в виду, что сила твоих чувств вызвала духа из Другого Мира. – объяснила Кэсси.

— Ну-ну. – сказала Эш. – Ближе к реальности.

— Проблема в том, – продолжила Кэсси, не заметив, что Эш перебила ее, – что он охотится за кем-то другим.

Эш покачала головой.

— Ну, если предположить, что все это так, что же в этом плохого? Ведь это больше не моя проблема, так?

Кэсси ничего не сказала, но в ее глазах ясно читалось осуждение. Боунз просто перевел взгляд на маленький вигвам, стоявший перед ним на полу.

Эш вздохнула.

— Ну, ладно. Я не подумала. Может быть, я просто думаю только о себе.

Боунз подбодрил ее взглядом.

— Так что же именно плохо в том, что этот... – Эш запнулась на этом слове, потому что все вместе не очень укладывалось у нее в голове, – этот дух охотится за кем-то?

У нее была небольшая оккультная библиотечка, и ей нравилось размышлять обо всем, что она читала в этих книгах, но в глубине души, на самом деле, она никогда не допускала по-настоящему, что все это может быть реально. Потому что если бы это было так, то ее мама обязательно связалась бы с ней. В этом- то и была начальная причина ее интереса ко всем этим вещам.

Но мама так и не давала о себе знать.

Потому что тот, кто умер, умер навсегда. Он больше ничего не чувствует. Его больше нет. Для него больше нет ничего.

Но для того, кто остался жить...

— Если бы дух искал тебя, – сказал Боунз, – мы бы вызвали его прямо сейчас и покончили бы с этим делом. А так нам нужно вызнать, кого он ищет, и убедить этого человека – во-первых, в том, что дело в самом деле серьезное, а во-вторых, в том, что мы можем ему помочь.

— Ставлю на ее кузину. – сказала Кэсси.

Эш покачала головой:

— Нина? Быть того не может. Ей все эти дела не больше интересны, чем мне – ее расфуфыренные подружки.

— Охотник выбирает. – сказал Боунз. – Не дичь.

Может быть, и так, подумала Эш, но Нина? Да кому она нужна?

— А что с тем типом, который шел за мной от оккультной лавки вчера вечером? – спросила она. – Я думаю, он годится больше.

— Он меня тревожит. – сказала Кэсси.

Боунз кивнул.

— Он не подходит. А в совпадения я не верю. Однако, дух этот – женской природы, так говорят кости и карта основания из твоего расклада, а обычно в такой охоте они ищут кого-то своего пола.

— Это почему? – поинтересовалась Эш.

— Так заведено у маленьких маниту – родственников Бабушки Лягушки.

— Она же всегда помогала... – сказала Кэсси, нахмурившись.

Боунз кивнул.

— Это верно. Но у маниту нет принципов. Эта, мне кажется, усыхает; она ищет силу молодого женского духа, чтобы восполнить недостаток своей собственной.

— Как вампиры? – спросила Эш.

Она не смогла удержаться от улыбки. Мысль была забавна. Какой-то индейский вурдалак преследует ее кузину! Да, дела...

— Что-то вроде этого. – сказал Боунз, не переменившись в лице.

В Эш все натянулось. Боже, похоже, он совершенно серьезно так и думает!

Эш прочистила горло.

— Так... Гм, что же нам делать?

— Мне надо встретиться с твоей кузиной. – сказал Боунз.

Типа того, что Нина отправится в Верхний Фоксвил по просьбе Эш... А может быть, пригласить Кэсси и Боунза к обеду? Что сказали бы на это тетушка и дядюшка?

И тут поток мыслей Эш встал, словно наткнувшись на стену.

Родители Нины!

— В ней есть индейская кровь. – сказала Эш. – В моей кузине Нине. Ее отец – наполовину индеец.

А, если подумать, родители Нины, может быть, приняли бы Кэсси и Боунза в своем доме, не моргнув глазом. Они ведь не законченные цивилы. Старые психоделические плакаты с Филлмора все еще висят у них на стенах, впервые вывешенные перед концертами два десятка лет назад. "Грейтфул Дед"... "Эйсид Тест Бэнд"... "Биг Бразер энд зе Холдинг Компани"...

— То есть, она... – начал Боунз.

Эш кивнула.

— Не знаю, из какого племени была ее бабушка, но отец ее всю жизнь прожил в этих местах, так что, может быть, это какое-нибудь местное племя.

— Пожалуй, ты права. – сказал Боунз Кэсси. – Нам придется...

Он замер – снизу на лестнице послышался какой-то шум.

— О, ч-черт! – выругалась Кэсси.

— Что случилось? – спросила Эш.

Кэсси ответила со вздохом:

— Полиция проводит свой очередной налет на пустые дома.

— Полиция? Зачем?

— Консорция, которая владеет этими кварталами, упросила кого-то в городском совете, чтобы полиция время от времени разгоняла временных обитателей этих мест.

Голос у нее стал такой, будто она читала статью из газеты.

— Но это же глупо! Эти дома никому больше не нужны, так почему же вам нельзя здесь жить?

— Потому что если в каком-нибудь из них что-нибудь с кем-нибудь случится, и будет возбуждено дело, владельцы домов будут ответственны. А поскольку никаких страховок на эти дома, я ручаюсь, у них нет...

Эш начала подниматься.

— Ну так давайте выбираться отсюда. Меньше всего мне хочется, чтобы тетушка или дядюшка вытаскивали меня из детской комнаты.

Кэсси положила руку на колено Эш, остановив ее.

— Кэсси, меня запрут в доме на месяцы!

— Не бойся. – сказала Кэсси. – Но уйти так, чтобы нас не поймали, мы можем только одним путем.

Эш уже слышала грубые голоса полицейских на первом этаже – они расталкивали скваттеров в квартирах под ними. Были слышны споры, ругань. Грохот высаженной двери.

— О чем ты говоришь? – спросила Эш.

Кэсси лишь повернулась к своему другу.

— Боунз?

Тот уже полу-бормотал, полу-пел – на этот раз другие слова:

— О-нна, о-нья-на, хей-канта, но-уа-канта...

Откуда-то в его руках появилась трубка с длинным черенком. С чубука ее свисали кожаные ремешки, на которых были нанизаны бусины, раковинки и перышки. Боунз набил трубку темным табачным листом.

Эш уже слышала шаги полицейских на лестнице.

— Кэсси, – начала она.

Она снова попыталась встать, но Кэсси больно ухватила ее за ногу, не давая подняться.

— Прости, Эш, – сказала Кэсси, – но лучше всего будет, если ты уйдешь с нами.

— Но вы же не трогаетесь с места!

Боунз прекратил пение и разжег трубку. Клубы густого дыма поднялись в воздух – дыма было намного больше, чем могло выйти из такой маленькой трубки за такое короткое время. У Эш закружилась голова, словно она слишком быстро спускалась на лифте. У нее засосало под ложечкой. Она ничего не видела в комнате – только густой дым, от которого щипало в глазах и першило в горле. Она чувствовала руку Кэсси на своем колене, но она держала уже не так крепко. А под ногами, там, где должен был быть пол -

Мурашки пробежали по спине Эш.

О боже!

Паркета не было, и она чувствовала под собой грубый холодный камень. Налетел ветер, спутал ее волосы, развеял дым и унес его.

Страх сменился немым недоумением, когда Эш обнаружила, что они втроем сидели теперь на верхушке большого гранитного лба, высоко над лесом. Кроны деревьев колыхались до горизонта зеленым морем, насколько хватало глаз.

— К-к-кэсси? – с трудом вымолвила Эш пересохшим горлом. – Где... где мы?..

— Мир духов. – ответил Боунз.

Эш посмотрела на него. Сумасшедшее клоунское веселье плясало в его глазах, но Эш уже не находила в нем ничего смешного. Это был настоящий, как бог свят, шаман. Человек, который может – да все он может, ведь так?! Так какого же рожна он живет в бомжатнике в Верхнем Фоксвилле?

И что ему надо от нее?

— Не бойся. – сказала Кэсси мягко.

Я не боюсь, хотела ответить Эш. Мне просто страшно. Но она не смогла вымолвить ни слова, и только смотрела ошалело по сторонам, мечтая проснуться от всего этого сна.