Наиболее всего я склонен верить, руководствуясь своим собственным непредвзятым мнением; которое я собираюсь уточнять и корректировать в меру своих способностей и возможностей, отпущенных мне.
Возможно, иногда благоразумнее бывает поступать согласно чужому уму; но думать-то я могу только своим.
Если мнение другого человека полностью убеждает меня, оно становится моим собственным.
Слова “человек вынужден веровать” лишены истинности и смысла.
Кнутом или пряником человека можно заставить признаться, что он верует, поклясться в этом и поступать так, как если бы он веровал. Но не более того.
Всякий человек как член общества должен довольствоваться тем, что обладает собственным мнением – в частном порядке, не терзая им ближнего своего и не тревожа общественного спокойствия.
Неукротимая жажда истины в девятиста девяноста девяти случаях из тысячи оказывается либо капризом, либо тщеславием, либо гордыней.
Недостаток веры – недостаток, который следует скрывать, если уж нельзя исправить.
Милость господня – на всех его творениях, но Его служители всех сортов чересчур преуменьшают ее.
В себе как в священнике я вижу человека, назначенного Провидением к защите своей должности и победе над столькими врагами, скольких я смогу одолеть. Будучи уверен, что мое дело – правое, я преследую и другие задачи: служение Провидению и законам моей страны.
Я не в ответе перед Господом за те сомнения, что роятся в моей душе – поскольку они суть порождения того разума, который Господь взрастил во мне – если только я беру на себя труд скрывать их от других, если я делаю все, что могу, чтобы преодолеть их, и если они не оказывают влияния на ход моей жизни.
Ни разу я не видел, не слышал и не читал о таком, чтобы священнослужителей любили и почитали в какой-нибудь стране, где христианство было бы общепринятой религией. Ничто не может вызвать у народа симпатии к ним, за исключением лишь, в определенной мере, преследований.
Те утонченные джентльмены, что страдают склонностью клясть священнослужителей, должны, я думаю, по чести сами стать священниками и явить нам лучший пример.
Невозможно, чтобы вещь столь естественная, столь необходимая и столь повсеместно распространенная, как смерть, была бы дана Провидением не во благо человечеству.
Хотя Провидение и дало нам разум, чтобы тот управлял нашими страстями, похоже, однако, что ради бытия и продолжения мира Господь дважды повелел нашим страстям возобладать над рассудком. Первый раз – в продолжении рода, поскольку ни один мудрец еще не женился по велению разума. Второй раз – в любви к жизни, которую, следуя одному лишь диктату разума, человек должен презирать и желать ей скорейшего конца или вовсе не иметь начала.