Вследствие долгих лет, проведенных в сумрачном сосновом лесу, Философ мог немного видеть в темноте, и когда он обнаружил, что его уже никто не держит за одежду, он тихо продолжил свое путешествие, опустив голову на грудь, погруженный в глубокую задумчивость. Он медитировал на слове "Я" и собирался подвергнуть его всем возможным изменениям и приключениям. Факт "я-ности" поражал его. Он изумлялся своему собственному существу. Он знал, что рука, которую он поднял и ущипнул другой рукой, не была им самим; а стремление понять, что есть он сам, часто заполняло его досуг. Философ не прошел много, как вдруг его потянули за рукав, и, взглянув вниз, он увидел рядом с собой одного из лепреканов с Горта.
– Почтенный Сэр, – сказал лепрекан, – с вами ужасно трудно общаться. Я уже очень давно разговариваю с вами, а вы не слышите.
– Я слушаю вас, – ответил Философ.
– Да, конечно! – сказал лепрекан обрадованно. – Мои братья ждут в кустах на обочине, вон там, и они хотят переговорить с вами: почтенный сэр, вы не согласитесь пройти со мной?
– Почему же нет? – ответил Философ, и свернул за лепреканом.
Они вдвоем пролезли в просвет между кустами и вышли в поле за ними.
– Вот сюда, сэр, – сказал проводник, и Философ пошел за ним по полю. Через несколько минут они пришли к большому кусту, в котором скрывались остальные лепреканы. Они выскочили навстречу Философу и поприветствовали его, всячески выказывая свою радость. С ними была Тощая Женщина с Инис-Маграта; она нежно обняла мужа и поблагодарила небо за его освобождение.
– Ночь еще только началась, – заметил один из лепреканов. – Давайте присядем и обсудим все, что надлежит сделать.
– Я несколько устал, – сказал Философ, – потому что путешествовал весь вчерашний день, весь сегодняшний, и всю ночь я опять на ногах, так что я был бы рад куда-нибудь присесть.
Они уселись под кустом, и Философ разжег свою трубку. На открытом месте было достаточно светло, чтобы видеть кольца дыма из трубки, но не более. Фигуру можно было различить только как тень более темную, чем окружающий ее мрак; но земля была сухой, а воздух лишь приятно прохладным, и сидеть было удобно. Сделав несколько затяжек, Философ передал свою трубку сидевшему рядом с ним, и так трубка обошла всю компанию.
– Я уложила детей, – сказала Тощая Женщина, – и пошла по дороге за тобой с горшком каши, ведь ты не успел даже поужинать, Господь тебе помоги! и я подумала, что ты, наверно, голоден.
– Так и есть, – сказал Философ очень прочувствованно, – но я не виню тебя, дорогая, за то, что горшок разбился по дороге.
– По пути, – продолжала женщина, – я встретилась с этими добрыми людьми, и когда я рассказала им, что случилось, они пошли со мной, чтобы посмотреть, нельзя ли что-нибудь сделать. Когда они выбежали из кустов и напали на полицейских, я хотела быть с ними, но боялась, что растеряю кашу.
Философ облизнулся.
– Я слушаю тебя, любимая, – сказал он.
– Поэтому я осталась, где была, с кашей, накрытой шалью...
– Так значит, ты споткнулась, женушка?
– Да вовсе нет, – ответила она. – Каша у меня и сейчас с собой. Наверно, она чуть остыла, но это лучше, чем ничего. – И она дала ему в руки горшок. – Я положила в нее сахар, – застенчиво сказала она, – и смородину, а ложка у меня в кармане.
– Вкусно, – сказал Философ и очистил горшок так быстро, что жена заплакала, видя его голод.
К этому времени трубка вернулась к нему снова и пришлась очень кстати.
– Теперь мы можем поговорить, – сказал Философ, выпустил в темноту большой клуб дыма и счастливо взохнул.
– Мы решили, – сказала Тощая Женщина, – что некоторое время ты не сможешь вернуться к нам домой: полицейские долго еще будут шарить по Койлле-Дорака, это уж наверняка; ведь верно же, что кому подвалит счастья, того никто не бросается искать, а вот если человеку выпало что-то дурное или какое-нибудь наказание, то весь мир его разыскивает, пока не найдет.
– Это утверждение истинно, – сказал Философ.
– Вот мы и придумали вот что: ты должен пожить с этими человечками в их доме под тисом на Горте. Ни один полицейский на свете не найдет тебя там; или, если ты ночью отправишься к Бругу Бойна18, сам Ангус Óг даст тебе убежище.
Здесь вмешался один из лепреконов:
– Почтенный сэр, – сказал он, – в нашем домике не так много места, но в нем нет недостатка в гостеприимстве. Вам понравится путешествовать с нами лунными ночами и наблюдать разные необычные вещи, ибо мы часто ходим в гости к Ши из Холмов, и они приходят к нам; нам всегда есть о чем поговорить, а еще мы устраиваем танцы в пещерах и на вершинах холмов. Не думайте, что жизнь наша бедна, потому что у нас есть и веселье, и изобилие; а до Бруга Ангуса Мак ан Óга добраться нелегко.
– Танцевать мне бы понравилось, – ответил Философ, – потому что я считаю, что танец есть первая и последняя обязанность человека. Если мы не можем веселиться – что же мы тогда такое? Жизнь совершенно бесполезна, если не находить в ней то тут, то там веселый смех – но на этот раз, достойные жители Горта, я не могу пойти с вами, потому что мне надлежит сдаться полиции.
– Ты не сделаешь этого! – воскликнула в испуге Тощая Женщина. – Даже не думай об этом!
– Невиновного человека, – ответил Философ, – нельзя угнетать, потому что дух его крепок и его сердце подбадривает его. Только на виновного может пасть тяжесть наказания, ибо он сам наказывает себя. Вот что я думаю: человек должен всегда подчиняться закону телом и никогда не подчиняться ему душой. Я был арестован, представители закона держали меня в руках, и я должен вернуться к ним, чтобы они смогли сделать со мной все, что должны сделать.
Философ снова взялся за трубку, и хотя все долгое время убеждали его и спорили с ним, они так и не смогли заставить его отказаться от своего решения. Поэтому, когда бледный проблеск рассвета прокрался в небо, они поднялись и отправились на перекресток, а оттуда – к Полицейскому Участку.
На краю деревни лепреканы пожелали Философу всего доброго, и Тощая Женщина попрощалась с ним, сказав, что отправится к Ангусу Óгу и попросит помощи от имени своего мужа; а потом лепреканы и Тощая Женщина вернулись туда, откуда пришли, а Философ пошел к казарме.