Именно по поводу своей дочери Михаул МакМурраху пришел к Философу. Он не знал, что с ней, и мог предоставить в распоряжение своего советчика лишь немногие факты.
Михаул оставил Тощую Женщину с Инис-Маграта нюхать табак под сосной и вошел в дом.
– Господь со всеми здесь, – сказал он, войдя.
– И с тобой Господь, Михаул МакМурраху, – сказал Философ.
– Я сегодня в большом затруднении, сэр, – сказал Михаул, – и если бы вы могли дать мне совет, я был бы вам очень обязан.
– Это я могу.
– Никто не сделает этого лучше, чем ваша честь, и это вовсе вас не затруднит. Насчет стиральной доски вы дали мне замечательный совет, и если я не приходил до сих пор поблагодарить вас, то не потому, что не хотел, а оттого, что не мог пошевелить ни ногой, ни рукой от приступа жуткого ревматизма, который навели на меня лепреканы с Горта-на-Клока-Мора, чтоб им пусто было: так меня скрючило, что у вас глаза бы заболели только смотреть на меня, а боль была такая, что вы бы просто очумели.
– Никоим образом, – сказал Философ.
– Ну да ладно, – сказал Михаул. – Пришел же я по поводу моей юной дочери Кэйтилин. Ни слуху, ни духу ее нет уже три дня. Жена сперва сказала, что ее забрали эльфы, потом – что она ушла с каким-нибудь бродягой-музыкантом, а потом она сказала, что, может быть, наша девочка лежит мертвая в канаве, с раскрытыми глазами, и будет глядеть теперь на луну ночью и на солнце днем, пока вороны с ней не разделаются.
Философ придвинул свой стул поближе к Михаулу.
– Дочери, – сказал он, – стали причиной беспокойства для своих родителей с тех самых пор, как их придумали. Летучесть женской натуры весьма очевидна в тех, кто не вступил еще в возраст, который учит скрывать свои проступки и слабости, и потому девушки состоят из оплошностей, как куст – из веток.
– Кто поспорит с этим, тот... – сказал было Михаул.
– Детям женского пола, однако, природа особо благоволит. Они производятся в количестве, намного превосходящем количество самцов, и, соответственно, можно счесть, что они превосходят самцов; однако, хорошо проверенный закон о том, что меньшинство всегда управляет большинством, избавит наш ум от опасения, которое иначе могло бы сделаться невыносимым.
– Это вполне верно, – сказал Михаул. – Не замечали ли вы, сэр, что в помете щенят...
– Никоим образом, – сказал Философ. – Любопытно заметить, что некоторые занятия и профессии склонны передаваться по женской линии. Главенствующую должность у муравьев и пчел всегда занимает матка, и трактирщицы также наследуют свое занятие у матерей. Нетрудно заметить, что у каждой трактирщицы бывает по три дочери необычайной красоты. Без этих указаний нам пришлось бы постоянно косо смотреть на мужественный напиток, дивясь тому, что в нем содержится совершенно неподобающий процент воды, ибо если происхождение его осквернено, то как может уцелеть его честь?
– Мудрая же голова нужна для таких мыслей, – сказал Михаул.
– Никоим образом, – сказал Философ. – Во всей природе женский пол стремится к полигамии.
– Если моя несчастная дочка, – сказал Михаул, – лежит в канаве...
– Не имеет значения, – сказал Философ. – Многие народности стремятся положить какие-то пределы этому приросту женского пола. Некоторые народы Востока присваивают титул божества крокодилам, змеям и тиграм в джунглях, а затем скармливают им своих лишних дочерей. В Китае, к примеру, эти жертвоприношения отстаиваются как практика почтенная и экономичная. Но вообще говоря, если уж необходимо ограничивать дочерей, то мне больше по душе твой метод теряния их, чем религиозно-истерические компромиссы Востока.
– Клянусь вам, сэр, – сказал Михаул, – что я совершенно не понимаю, о чем вы говорите.
– Тому виной, – сказал Философ, – могут быть три вещи: во-первых, недостаточная церебральная концентрация, то есть, слабое внимание; во-вторых, это может быть вызвано локальными особенностями формы черепа или, возможно, тем, что мозговые извилины залегают неглубоко; и в-третьих...
– А вы не слыхали, – сказал Михаул, – о человеке, которому выстрелом из ружья сорвало скальп, и на затылок ему приспособили донышко от жестянки, так что можно было слышать, как мозги тикают под ним, ну в точности как уотерберийские часы?
– Никоим образом, – сказал Философ. – В-третьих, это может быть...
– Дочка-то моя, Кэйтилин, сэр, – скромно напомнил Михаул. – Может быть, лежит она сейчас в канаве, и вороны клюют ей глазки...
– А от чего она умерла? – спросил Философ.
– Да это жена моя говорит, что, может быть, она умерла, или что, может быть, ее увели эльфы, а может быть, она ушла с бродягой, который играл музыку. Она говорит, что это была концертина, но сам я думаю, что у него была флейта.
– Что это был за бродяга?
– Я его не видел, – сказал Михаул, – но однажды я поднялся на несколько саженей в гору и услышал, как он играет – такая тонкая, писклявая музыка, точно играли на дудочке. Я поискал его, но нигде никого не увидел.
– А? – спросил Философ.
– Я поискал вокруг... – объяснил Михаул.
– Я знаю, – сказал Философ. – А не видел ли ты своих коз?
– Да как же я мог их не видеть? – ответил Михаул.
– И как они себя вели? – спросил Философ быстро.
– Носились друг за другом по полю, вставали на задние ноги и откалывали такие штуки, что я, глядя на них, смеялся, пока у меня живот не заболел.
– Это очень интересно, – сказал Философ.
– Вы мне говорите! – ответил Михаул.
– Говорю, – сказал Философ, – и вот по какой причине: почти все народы мира в то или иное время...
– А дочурка-то моя, Кэйтилин, сэр... – сказал Михаул.
– Я помню про нее, – ответил Философ.
– Большое спасибо вам, сэр.
Философ продолжил:
– ...почти все народы мира в то или иное время посещал этот бог, по имени Великий Бог Пан; но о путешествиях его в Ирландию свидетельств не сохранилось, а в исторический период он совершенно точно не посещал эти берега. Долгое время он жил в Египте, в Персии и в Греции, и хотя считается, что империя его – весь мир, его вселенскую власть всегда оспаривали и всегда будут оспаривать; но несмотря на это, как бы ни урезали его империю, он никогда не останется без царства, в котором его притязания на власть будут признаны с радостью и рвением.
– Он – один из старых богов, сэр? – спросил Михаул.
– Именно так, – ответил Философ, – и его появление не сулит нашей стране ничего хорошего. Ты имеешь какое-нибудь представление, зачем он забрал твою дочь?
– Ни малейшего понятия.
– Твоя дочь красива?
– Не могу вам сказать – я никогда не думал о ней в этом смысле. Но она хорошая доярка и сильна, как мужик. Мешок муки она поднимает легче, чем я; но при всем при этом она тихая и скромная.
– Какова бы ни была причина, я уверен, что девушка у него; и я склоняюсь к мысли, что его навели на нее лепреканы с Горта. Ты знаешь, что они объявили тебе войну с тех самых пор, как была убита их птичка?
– Не похоже, что я забуду это – да они еще и терзают меня днем и ночью.
– Можешь быть уверен, – сказал Философ, – что он сейчас не где-нибудь, а на Горте-на-Клока-Мора, потому что он здесь чужой и не знает, куда идти, если только его не наведут, а лепреканы знают все уголки и щели этой земли с древнейших времен. Я пошел бы и поговорил с ним сам, но из этого не вышло бы много толку; и тебе ходить также не стоит. Надо всеми взрослыми он имеет власть, и они либо идут и напиваются, либо влюбляются в первого встречного и совершают ошибки и такие вещи, о которых я не хотел бы тебе говорить. Единственные, кто может подойти к нему, это маленькие дети, потому что над ними у него нет власти, пока они не входят в возраст чувственности – а тогда он принимает их под свое владычество, как и всех остальных. Я пошлю к нему двух моих детей сказать, что он поступает дурно, и что если он не отпустит девушку и не уйдет в свою страну, то мы пошлем за Ангусом Óгом9.
– Уж этот-то ему даст на орехи, я думаю!
– Может, это точно; но он может точно так же забрать девушку себе.
– Ну, я бы выбрал скорее его, чем другого, потому что он все-таки из наших, а знакомый черт лучше незнакомого.
– Ангус Óг – бог, – поправил Философ.
– Я знаю, сэр, – ответил Михаул. – Такая уж у меня поговорка. Но как ваша честь доберется до Ангуса? Я слышал, что его не видели уже сто лет, и только однажды ночью он полчаса проговорил с одним человеком в Килмашеоге.
– Я найду его, наверняка, – ответил Философ.
– Зуб даю, что найдете, – горячо ответил Михаул и встал. – Долгих лет и доброго здоровья вашей чести, – сказал он и повернулся к двери.
Философ разжег трубку.
– Мы живем столько, сколько нам отпущено, – сказал он, – и имеем такое здоровье, какое заслуживаем. В твоем пожелании воплощено нефилософическое представление о смерти. Мы вынуждены во всем стремиться к логическим завершениям. Соединение противоположностей есть завершение. Жизнь движется к смерти как к цели, и мы должны подходить к этой следующей стадии опыта либо беззаботно, как к тому, что должно случиться, либо с хорошим, честным любопытством, как к тому, что может случиться.
– Не так уж это забавно, быть мертвым, сэр, – сказал Михаул.
– Откуда ты знаешь? – спросил Философ.
– Да уж знаю, – ответил Михаул.