Юмористы числились среди самых ранних наших писателей про эльфов. Каждому вспомнятся тут чосеровские косые взгляды на нищенствующих святых монахов, занявших место эльфов. Дрейтоновское отношение к королю эльфов и придворным дамам Волшебной страны явно отдает фарсом:
|
From thence he ran into a Hive, Amongst the Bees hee letteth drive And downe their Coombes begins to rive, And likely to have spoyled: Which with their Waxe his face besmeard, And with their Honey daub'd his Beard, It would have made a man afeard To see how he was moyled. |
Оттоле в Улей он попал, Средь пчел резвился и скакал Их Сот обильно потоптал, И множество их перепортил: В их Воске вымазал лицо, Их Медом залепил всю Бороду, Кто угодно испугался бы его, Так он испачкался. |
{[MD_TWO], vol. III, p. 132}
А о фрейлинах за туалетом:
|
When like an uprore in a Towne, Before them every thing went downe, Some tore a Ruffle, and some a Gowne, Gainst one another justling; They flewe about like Chaffe i' th' winde, For hast some left their Maskes behinde; Some could not stay their Gloves to finde, There never was such bustling. |
Когда, как пред бурею в Городе, Все расступилось перед ними, Одна попортила Прическу, другая – Платье, Столкнушись друг с другом; Они неслись мимо, точно солома на ветру, Ибо одна забыла свою Маску; Другая никак не могла найти Перчатки, Век не бывало такого переполоха. |
{[MD_TWO], vol. III, p. 135}
Как мы уже видели, XVIII век следовал той же моде, хотя и не с таким размахом, пока власть не захватили моралисты, и эльфы из мишени для сатир не превратились в менторов. Когда юмористическое отношение воскресло снова, оно попало в русло, проложенное французскими волшебными сказками. Фея Черной Палочки [Blackstick] в "Розе и Кольце" – одна из французских фей-покровительниц, демонстрирует проблемы, связанные с применением на практике эльфийских даров:
|
Fairy roses, fairy rings, Turn out sometimes troublesome things. |
Волшебные розы, волшебные кольца Часто приносят немало хлопот. |
{[WMT_TOT], vol. X}
Элемент фарса в этой истории заключен в перемене судьбы, вызванной перемещением волшебного талисмана. Рыжеволосую простушку Анжелику считают красавицей, пока она не расстается с кольцом; отвратительная графиня Ворчал-сопелская [Gruffanuff] попадает в центр всеобщего обожания, едва надевает его. Фея Черной Палочки появляется в конце, как dea ex machina. В сущности, это сказка скорее о волшебстве, чем об эльфах, как и многие народные сказки. Тема эта многократно использовалась в юмористических волшебных сказках, и не все из них были детскими. Волшебное кольцо, наделяющее властью того, кто его носит – тема "Того, что прежде" Барри Пэйна {[BP_TOB]}. Юмор "Принца Зазнайо" Эндрю Лэнга опирается на во многом схожий сюжет. Проклятие принца – в том, что он чересчур умен и растет слишком просвещенным, чтобы верить в чудеса и волшебство, окружающее его. В этой истории есть и оттенок сатиры, но сатира направлена против интеллектуального самомнения; юмор же – ибо сказка написана весьма остро – опирается на угадываемые отсылки к народным сказкам, в основном французского происхождения.
И король пошел к Зазнайо и сказал, что страна в опасности и он отдаст корону тому из сыновей, кто принесет ему рога и хвост чудовища (оно к тому же было еще и рогатое).
— Справиться с ним, конечно, нелегко, – закончил король, – но ты – старший, сын мой! Иди туда, где тебя ждет слава! Надевай доспехи и – марш!
Так сказал король, надеясь, что либо Огнемет изжарит принца Зазнайо живьем (а сделать это он может запросто, так как пышет жаром, как раскаленная кочерга), либо, если принцу повезет, страна, по крайней мере, будет избавлена от чудовища.
Однако принц, который лежал на диване и от нечего делать выводил признак делимости на семь, ответил самым вежливым образом:
— Благодаря образованию, которое ваше величество изволило мне дать, я знаю, что Огнемет, равно как и сирена, фея и так далее, есть животное мифическое, на самом деле не существующее. Но даже если допустить – чисто метафизически – что Огнемет на самом деле существует, посылать меня нет ни малейшего смысла, и вашему величеству прекрасно это известно. Испокон веку старший сын отправляется первым и неизменно попадает в беду, а одерживает победу всегда младший сын. Пошлите Альфонсо, и он в два счета справится с этим делом. А если вдруг не справится – что будет против всяких правил – следующим попытать счастья может Энрико. {[AL_MOFB], pp. 16-18; пер. Н.Рахмановой цит. по [АС_САП], стр. 165}.
Продолжение "Принца Зазнайо" – о сыне короля Зазнайо Рикардо, прелестном, но неграмотном мальчике, который очень любил приключения, и все надежды возлагал на волшебные талисманы, подаренные ему отцом. Здесь спектр отсылок еще шире – Корнелиус Агриппа, "Порошок симпатии" Кенельма Дигби, "Неистовый Орландо" и экскурс в историю при встрече с принцем Чарльзом Эдвардом Стюартом – но ареной служит мир волшебных сказок; принц Рикардо сражается с Желтым Гномом и Великаном, Не Знающим, Когда Хватит, а спасенная принцесса Жаклина брала уроки волшебства у феи Парибану. Вся история в целом рассказана мягче и менее насмешлива по тону, чем предыдущая; ей несколько не хватает целостности, но она полна приятных поворотов. Третья сказка в этой книге вовсе не комична – она полностью основана на шотландской эльфистике.
Книги об Алисе Льюиса Кэрролла не имеют ничего общего с Волшебной страной, а его попытки вывести эльфов в "Сильви и Бруно" – неудачны. Там, где Бруно забавен, он забавен как маленький мальчик, а не как эльф. Есть несколько занимательных моментов: Младший Стражник и Младшая Стражница [Sub-Warden and Sub-Wardeness], неудачная попытка революции, прилежное изучение городской адресной книги в качестве алиби {[LC_SAB], pp. 125-6. [LC_SABC]}, – но это не эльфы. Это королевство находится лишь на самых дальних подступах к Волшебной стране. Книга страдает от того, что Кэрролл сделал ее амбаром, в который втиснул все свои разнообразные шутки, истории и мысли, вынашивавшиеся в течение долгих лет. С ее эльфийческих частей нельзя снять обвинение в авторском капризе.
В волшебных историях миссис Несбит нет настоящих эльфов, хотя Псаммид и называет себя “песчаной феей”. Однако в своих "Девяти необычных сказках для детей", среди которых есть три сказки об феях, автор применяет в юмористических целях тот же прием – фантазирование волшебной сказки. В двух из девяти сказок феи присутствуют при крещении. В "Мелисанде" Король и Королева, чтобы обезопасить себя, решили не приглашать никаких фей. Результат вышел неудачный:
Королева едва не лишилась чувств, когда Малевола с еще одной феей в небольшом чепце, на котором шевелились змеи, вошли и шагнули вперед, шелестя кожистыми крыльями. Но и король шагнул вперед.
— А вот этого не надо! – сказал он. – Воистину, я удивляюсь вам, леди. Как можно вести себя настолько не по-фейски? Вы вообще учились в школе? учили историю вашего собственного рода? Почему такой бедный и невежественный король вроде меня должен говорить вам о том, что так не бывает?
— Да как вы смеете? – воскликнула фея в чепце, и змеи на ее чепце заколыхались. – Теперь моя очередь, и я говорю, что принцесса будет...
Король буквально закрыл ей рот ладонью.
— Вот что, – сказал он. – Так не пойдет. Прислушайтесь к голосу рассудка – иначе потом вы пожалеете. Фея, которая нарушает традицию волшебной истории, исчезает – вы это прекрасно знаете – как огонек свечи. А все традиции говорят о том, что на крестины забывают пригласить только одну злую фею, а добрых приглашают всегда; так что – либо это не крестины, либо вы приглашены все, кроме одной, и это, по ее собственным словам – Малевола! Так бывает почти всегда. Я достаточно ясно выражаюсь?
Несколько фей более высокого класса, сторонилившиеся Малеволы, пробормотали, что в словах его величества определенно что-то есть. {[EN_NUTFC], 'Melisande', pp. 163-4}.
Не нужно говорить, что правило о том, что фея может исчезнуть, словно огонек задутой свечи, изобретено специально для этой сказки. Прием, задействованный здесь, заключается в предположении, что все волшебные истории принадлежат к одному миру. Прием этот часто используется в пародиях – к примеру, в "Эльновии", пародии на мир романов.
А. А. Милн использует тот же род приема, но более легковесно, в "Однажды давным-давно" {[AAM_OOAT]} и в пьесе "Заставь поверить". В "Заставь поверить" фей нет, и единственные три феи мимоходом вводятся в "Однажды давным-давно" – фея, потерпевшая поражение в стычке с королем Мерривигом; маленькая фея, которую Виггз спас от волшебника; и старушка, приютившая на ночь Удо и Коронеля. Юмор сосредотачивается главным образом вокруг магических орудий – кольцо, выполняющее желания, плащ-невидимка, сапоги-скороходы и т.д. Во всей истории присутствует весьма забавная легкость мысли, хотя нельзя отрицать, что в нее вкрадываются порою довольно навязчивые капризы.
В иных историях мы видим пародию не на народные сказки, а на морализаторские сказки XVIII века. Этот аспект заметен в "Правильно сделанных подсчетах" Э. Несбит. В этой истории фея – Фея Арифметики. "Неужели никто не говорил тебе, – продолжала фея, отряхивая свой плащ, сплетенный из интегральных вычислений и подшитый сверкающей канвой логарифмов"; а также "фея потянулась, и тихонько зазвенела ее цепь, скованная из линейных уравнений. Эдвин засопел." {[EN_NUTFC], ed.cit., p. 227}.
Более простой случай – сказка Энсти о девочке-зазнайке, которая встретилась с феей и получила традиционный дар – с ее уст стали сыпаться рубины и жемчуг. Они появлялись только тогда, когда она говорила вежливо и красиво, но поскольку все ее добродетели были притворные, драгоценности также неизменно оказывались фальшивыми {[FA_TGLG], pp. 152-77}.
Несколько иной тип юмора – юмор фей в "Иоланте". Предмет пародии здесь – театральная фея, пухлая девица в чулках и вуали, заявляющая, что питается росой и танцует на паутинке. Необычно здесь обращение к эльфистике, а не к волшебным сказкам. Высмеивается вечная юность и красота эльфов и фей и их склонность влюбляться в смертных. В сущности, здесь мы встречаем воскрешение настоящей эльфийской традиции, хотя и переработанной.