Знаменитое изречение Бронзовой Головы брата Бэкона – «Время идет, Время шло, Время прошло» – вполне приложимо к английским эльфийским поверьям, на которые, как во времена Чосера, так же точно и в наши дни, смотрят как на нечто, принадлежащее прошедшим поколениям, и совершенно исчезнувшее в нынешнем. Примечательно, что как ни тонка, невесома и хрупка эта традиция, она, тем не менее, сохраняется и передается от поколения к поколению, существенно не изменяясь. Поэты и писатели постоянно черпают из нее и силятся приспособить к духу своего времени.
Иногда автор сам входит в традицию и порой слегка изменяет ее – но гораздо меньше, чем утверждают критики и фольклористы. Например, существует школа, которая считает, что раса маленьких английских эльфиков – плод литературных фантазий Шекспира и его современников. Но это не так, потому что некоторые из самых старинных наших эльфов – портуны – по свидетельству Гервасия Тилберийского, были всего в полдюйма ростом.
Упоминания эльфов в средневековых манускриптах действительно редки, но включают в себя большинство тех типов, с которыми мы сталкиваемся впоследствии. Есть там и эльфы ростом с детей, королевство которых посетил Элидор; эльфийская невеста нормального человеческого роста и нечеловеческой красоты; дикая охота; особый ход времени в Эльфийской стране; эльф, который ищет у людей повивальную бабку и который невидим без волшебной мази; подменыш; ночные эльфы, сбивающие людей с пути; буки и Люборечник [Love-Talker], или Инкуб. Найдем мы там также великанов и драконов. Все эти типажи встречались всего лишь поколение назад, перед самой Первой Мировой войной, и я почти не сомневаюсь, что многие обнаружились бы и сейчас, когда бы тайна, хранить которую обязывают эльфы, не накладывала печать на уста тех немногочисленных и необщительных людей, которые верят в них.
Таким образом, вполне допустимо говорить об устойчивости эльфийских поверий, хотя расцвет их следует отнести к более ранним эпохам в истории наших островов – почти на порог времен доисторических.
Киплинговский Пак называет "старожилами" ['the old things'] забытых языческих богов, занявших свое место среди эльфийского народа, и они, несомненно, могут претендовать на долю в создании эльфийской традиции – равно как и полуобожествленные духи мертвых и духи лесов, источников и рощ. Самые ранние письменные упоминания о каких-либо эльфах в Англии встречаются в англо-саксонских заговорах против эльфийской стрелки; но и феи средневековых романов XII, XIV и XV вв. могут иметь не менее древнее происхождение. Моргана ле Фэй, или Фата Моргана, и ее родственницы, вероятно, являют собой сплав кельтской и классической традиций, или же происходят из верований более старых, чем и та, и другая.
В поздних романах феи-леди принадлежат к человеческой расе, а своим могуществом обязаны знанию магии. Нимуя, Леди Озера из "Ланселота Озерного", прозаического романа XIII в., жила в лесной стране, укрытой волшебным облаком, которое придавало ей вид озера. Неизвестный автор этого романа был решительным эвгемеристом. Знакомя читателя с озером, он называет его Озером Дианы и поясняет: «Диана же была королевой Сицилии, что правила во времена великого поэта Вергилия, и глупые язычники считали ее богиней. Не было в мире властительницы, любившей более, чем она, прелести лесов; каждый день она отправлялась на охоту, и глупые язычники-простолюдины назвали ее богиней лесов.» {[JLW_SLOTL], p. 66}
Эльфы подвергаются такой же рационализации.
История же гласит, что дама, которая ввела Ланселота в Озеро, была фея. В те дни всех дев, сведущих в чародействе и волшебстве, называли феями, а было таковых в то время множество, и в Великой Британии более, чем в других странах. Они, как гласит история, знали свойства трав и камней и чары, коими приумножали они изобилие их и богатство, каковым обладали... Та Леди, что укрыла Ланселота, обитала лишь в лесах и чащах, глухих и диких, а озеро, в которое она бросилась с ребенком, было ничто иное как волшебство, и находилось оно в долине у подножия горы, и долина та была глубже, чем та, в которой пал король Бан. В той части, где озеро казалось шире всего и глубже, у Леди было множество красивых и достойных жилищ, а по долине протекала небольшая речка, полная рыбой. Обитель же ее была так укрыта, что никто не мог найти ее, ибо подобие озера покрывало ее так, что увидеть ее было нельзя. {[JLW_SLOTL], pp. 72-3}.
Эта линия была принята в поздних романах, но "Ланцелет", немецкий перевод французской поэмы XII века, не оставляет никакого сомнения, что Ланцелот попал в Волшебную страну Фей:
Фея унесла ребенка – мудрая морская фея, королева лучшая, чем все королевы нынешнего мира. В ее стране при ней состояло десять тысяч служанок, из которых ни одна не знала ни мужчины, ни мужского наряда. Все они носили рубашки и платья из парчи и шелка. Не стану отрицать, но и не скажу, что правда: страна Феи цвела круглый год, словно стоял в разгаре месяц май, и обитель ее была прекрасна, широка и просторна, и полны радости были ее пределы. Гора, на которой высился мощный замок, была из хрусталя, круглая, как шар. Там не боялись ни чужака, ни войска чужого короля. Страну окружало море и стена столь высокая, что никто не смел и подумать о том, чтоб взобраться на нее; и в стене той были ворота, но ворота те были из крепчайшего адаманта. Там, за стеною жили все, не зная страха. Строитель замка искусно украсил его. Снаружи и изнутри он был из золота, как звезда. В пределах его рва ничто не старилось и не тускнело и по прошествии сотни лет. {[JLW_SLOTL], «Lanzelet», pp. 7-8}
То же видение эльфов демонстрируют и хронисты XII-го и XIII-го веков. Уолтер Мэп (р. ок. 1140) – один из самых ранних. Его история о "Диком Эдрике", чей призрачный поезд люди видели еще в XIX веке, – одна из самых известных среди его сказок; в ней подробно описывается эльфийская жена, сюжет, бытующий в валлийском фольклоре до сих пор {[WM_DNC], pp. 94-5}; "Эльфийская Жена из Брекнок-Мер" – еще ближе к современной традиции {[WM_DNC], p. 91}. У Мэпа можно найти также сказку Мелюзины о жене-демоне и о жене, спасенной от воинства мертвецов, очень похожую на распространившиеся впоследствии истории о спасениях из Волшебной Страны {[WM_DNC], p. 97}. Именно от Уолтера Мэпа мы впервые узнаем о Херлетинге, Дружине Херлы, которую видели на границе Херфорда и Уэльса в первый год правления короля Генриха II {[WM_DNC], p. 233}. Мэп жил в Херфордшире, но по происхождению был норманном, и некоторые из его рассказов пришли из Бретони или Нормандии, как, например, нормандская сказка о Хенно кум Дентибус, что женился на демонице {[WM_DNC], p. 218-20}.
Приятель Мэпа Джеффри Монмаутский, записал для нас первую романическую версию легенды об Артуре; до него Артур был всего лишь именем в древних хрониках. Гиральд Кембрийский, другой их современник, знакомит нас с подземной волшебной страной, лишенной солнца, луны и звезд и населенной маленькими людьми, прекрасными, с красивыми волосами, у которых были кони и гончие псы, тоже маленькие. Эти люди не ели ни рыбы, ни мяса, но лишь гренки в молоке, приправленные шафраном. Это были добрые люди, хотя и не знающие никакой религии, очень достойные и честные. Мальчик Элидор попал в эту волшебную страну случайно и приходил туда и гулял меж ними свободно; и так и продолжалось бы, если бы он, подстрекаемый матерью, не украл у сына короля той страны золотой мяч. На пути домой его догнали два маленьких эльфа и забрали у него мяч. Больше Элидор не находил дороги в ту страну {[GC_TITW], pp. 390-1}. Сказка о "Гитто Бахе" – более поздняя, но во многом похожая сказка о визите ребенка в Волшебную Страну {[TK_FM], pp. 416-17}. В XVII в. мы имеем "Эльфенка из Лейта" Бове, и примерно в то же время Кирк Сейшен в Борге опрашивает Мальчика из Борга, утверждающего, что общался с эльфами. У Гиральда Кембрийского есть также две истории о полтергейстах или боггартах.
Гервасий Тилберийский, в начале XIII в., опубликовал значительное количество фольклорного материала во II части своего труда "Otia Imperialia" {[GT_MS_CV_EIV]}. Состоя на службе Священной Римской Империи в должности канцлера, он много путешествовал, и сказки его собраны из различных источников. Он рассказывает нам о драках, водяных духах долины Роны – эльфах, завлекавших женщин, проплывая по течению в виде золотой чаши, когда те стирали на берегу {[GT_MS_CV_EIV], p. 38}. Первая история о повитухе для эльфов, дополненная упоминанием мази, рассказывается именно о них {[GT_MS_CV_EIV], p. 39}, равно как и самая ранняя версия легенды о Переселении (4050, "Час пришел, но не муж") {[GT_MS_CV_EIV], p. 39}. У него же – Грант, английский гоблин, менявший свой облик, как Пиктри Брэг или Хедли Кау {[GT_MS_CV_EIV], p. 30}; портуны – называемые портунами в Англии, во Франции же нептунами – очень древние малорослые эльфы, которые, как и в более поздние времена, посещали по ночам дома людей и готовили себе пищу в людских очагах {[GT_MS_CV_EIV], p. 29}. Портуны весьма прозаически ели лягушек. Легенду об украденном у эльфов роге для вина, которая используется в пьесе XVI в. "Мудрость доктора Додипола" и версию которой рассказывает Обри, также впервые рассказал Гервасий Тилберийский {[GT_MS_CV_EIV], p. 28-9}.
Немало интересного можно найти и в хронике XIII столетия пера Ральфа Коггсхолльского. Он рассказывает нам о водяном – Уолтер Мэп тоже приводит рассказ о Николасе Пайпе, водяном {[WM_DNC], p. 232}; но две самые интересные его сказки – о фантастическом существе по имени Малекин и о Зеленых Детях.
Малекин считали человеческим подменышем – ее украли у матери на ржаном поле; но она обладала волшебной природой, потому что могла оставаться невидимой, кроме тех случаев, когда решала показаться людям; тогда она выглядела, как маленькая девочка в белой рубашке. Она питалась тем, что ей оставляли – подобно брауни – и разговаривала со слугами на просторечном саффолкском диалекте, а со священником – на латыни. Близился конец ее семилетнего плена, а по окончании еще семи лет она могла вернуть себе человеческий облик. Сказки о подменыше-девочке не столь обычны, и любопытно встретить такой древности рассказ о подменах, притом расказанный как бы с той стороны {[RC_CA], p. 120-1}.
Другая сказка – о Зеленых Детях – еще более необычна, чрезвычайно убедительна и подробна. Это рассказ о двух детях, пойманных возле Волчьих Ям в Саффолке. Дети были бледно-зеленоватого цвета; они выглядели перепуганными и не понимали, что им говорят. Сперва они отказывались от всякой еды, затем все же набросились на бобы с большой жадностью. Постепенно они приучились к человеческой еде; мальчик зачах и умер, но девочка выжила, утратила свой зеленый цвет и научилась говорить. По ее словам, она с братом жила в подземной стране, где не было ни солнца, ни луны, но стоял мягкий свет, похожий на сумерки. Однажды они вошли в пещеру и услышали звук, похожий на далекие колокола; они пошли на этот звук, пока не вышли на яркий дневной свет. Солнце так ошеломило их, что они ничком упали на землю, и так их нашли. Обоих детей крестили, и девочка впоследствии выросла и вышла замуж за человека из местных, хотя всегда отличалась поведением вольным и своенравным {[RC_CA], pp. 120-1}. Вильям Ньюбургский подтверждает этот рассказ, добавляя к нему, что девочка называла страну Землей Святого Мартина и говорила, что жители ее – христиане {[WoN_HRA], Lib. I C. 27 p. 66}. Возможно, это не более, чем совпадение, но бобы традиционно – пища мертвых, а бесенят [imps], состоявших при ведьмах, часто называли мартинами или мартинетами.
Волшебный курган и кража волшебного рога встречаются в Хронике Вильяма Ньюбургского, как и у Гервасия Тилберийского, но его изложение оправдывает кражу – чаша была отравленной {[WoN_HRA], Bk.I, cap. 28, pp. 95-6}. Варианты этой сказки существуют до нынешних времен; в них отравленную чашу иногда предлагает не эльф, а ведьма.
Как уже было замечено выше, упоминания об эльфах в ранних хрониках содержат множество поверий, которые всплывают время от времени в устной традиции на протяжении столетий. В последующие века Европу окутала ведьмобоязнь, и, по-видимому, из-за нее, а также из-за роста числа людей, практикующих магию и алхимию, сверхъестественный народ стали замещать женщины-колдуньи людского племени. Кейтли предполагает, что корриганы Бретони могли происходить от жриц с Острова на Сене, которых упоминает Помпоний Мела; и что феи, в свою очередь, могут происходить от корриган {[TK_FM], p. 431}. В любом случае, несколько парадоксально, что слово "fairy", которое сейчас используется главным образом для описания существ, которые не люди и не ангелы, изначально обозначало иллюзии, наколдованные чародейками из людей.
В некоторых романах можно заметить проблески других значений. В восхитительном "Орфео" XV в. {[WCH_TROKO], pp. 82-100}, например, Волшебная Страна – это Царство мертвых. "Сир Ланваль" Мари де Франс XIII в. – настоящая история про эльфов, изложенная, как роман. Фея, в совершенно эльфийской манере, запрещает Ланвалю рассказывать о себе. Когда же Ланваль проболтался, все его волшебное богатство исчезло, и он остался беспомощным перед обвинениями королевы Гиневеры. Но в конце концов фея смилостивилась над ним и унесла его в Авалон, из которого он может возвращаться на один день в году, чтобы сразиться в поединке с любым, кто его вызовет {[MDF_L], pp. 200-50}. Запрет и исчезающая невеста часто встречаются в народной традиции. Волшебная Страна, представленная в романе XV в. о Томасе Эркильдунском (художественно не превосходящем балладу с тем же сюжетом), интересна тем, что королева эльфов теряет свою красоту после того, как человек переспал с ней, хотя и обретает ее потом снова, а также тем, что эльфы платят Аду дань – которая играет такую важную роль в более позднем шотландском предании. В этой поэме, похоже, сливаются две традиции – Волшебной Страны как страны мертвых и эльфов как падших ангелов – не вполне чертей, но все же подданных сатаны {[WCH_TROKO], pp. 101-22}.
"Гюон Бордосский" XV в. кардинально важен содержащимися в нем первыми сведениями об Обероне, короле эльфов. Он ростом с трехлетнего ребенка, но, по мнению романиста, это не настоящий его рост, а следствие эльфийского проклятья {[RS_TBODHB], p. 73}. В сущности, здесь впервые появляется злой эльф мотива F316. Еще более интересна непоследовательная и противоречивая мораль сказки. Отшельник учит сира Гюона ни под каким видом не отвечать, если король Оберон поприветствует его; но когда Гюон нарушает это обещание, Оберон оказывается дружелюбным, и из этого происходит только хорошее. В конце концов сира Гюона, смертного человека, едва не венчают на престол Волшебной Страны. Мне не видятся в этом антиклерикальные настроения; автор разделяет то двоякое отношение к христианству и эльфийскому миру, которое до сих пор можно встретить у ирландских крестьян.
Во времена Реформации, когда простолюдины занялись теологией наравне с профессионалами, произошло сближение между эльфами и чертями. Этому слиянию способствовало то, что ранние христианские отцы назвали языческих богов дьяволами – что столь эффектно обыграл Милтон в "Потерянном Рае". Великие боги язычников обыкновенно считались скорее дьяволами, нежели неумелыми попытками найти Бога. Когда младшие божества, нимфы, фавны, сатиры и прочие выродились в эльфов, они, естественным образом, тоже были признаны чертями.
К тем из эльфов, чье происхождение видели в духах предков или призраках, отношение зависело от конфессии верующего. Протестантские теологи, отвергающие идею Чистилища, сделали краеугольным камнем своих убеждений тезис о том, что мертвые не могут ходить среди живых. Праведники находятся в Раю, грешники – в Аду, и ни оттуда, ни оттуда возврата нет. Иллюстрацию на эту тему можно найти в английском переводе сочинения Пьера де Лойе "Заговор Духов, или Необычайные Явления Знаки и Видения, являющиеся чувственно Человеку" (1605). На седьмой странице мы читаем:
Оные Лары были богами дома и двора; ибо (со слов Сервия) в те времена мертвецов обыкновенно хоронили в их же домах; и посему оные Лары, сиречь души мертвых, почитались каждый в том доме, где было захоронено его тело.
Де Лойе, однако, описывает этих духов, как дьяволов, потому что ниже в том же фрагменте, цитируя Плутарха о собачьих шкурах Ларов, он пишет:
Он же мог добавить, однако – когда бы был Христианином – Что как Собаки по природе своей завистливы, так и оные Лары, или Дьяволы сего рода, питают злодейскую зависть к роду человеческому. Вопреки сему, Фестус, на коего мы с охотою сошлемся, достоверно подтверждает, что оные Лары бывали подчас добрыми: в иных местах он называет их Преститами, ибо они, как считалось, сохраняют порядок во всем и хранят благополучие и спокойствие; а в иных местах – Гостилиями: ибо они, как полагали, отваживают недоброжелателя. Но, даже если и истинно сие, несомненно, что были они ничем иным, как Дьяволами; и как таковые, если даже и оказывали по временам людям видимую помощь и делали им добро, то все лишь из того соображения, чтобы впоследствии принести им вящий вред и ущерб, как внутренний, их Душам и рассудку, так и внешний, их телам и имуществу.
Этих воззрений придерживались и авторы-пуритане в Англии XVI и XVII столетий. К примеру, брауни или хобгоблин – дух, очень близкий к римскому лару. Как и лар, он был почти неизменно холост и посвящал всего себя домашнему хозяйству; он был мохнат или одевался в тряпье и с благодарностью принимал подношения еды или молока. Один раз его описывают, как светящегося мальчика. В нескольких историях – таких, как "Мерзлячок из Хилтона" и "Пука из Килдэра" Патрика Кеннеди {[PK_LFOTIC], pp. 114-17} – говорится, что брауни – призраки слуг, трудившихся когда-то в этом доме. В пуританские времена, однако, хобгоблинов, бесенят и чертей свели в единое целое. Роуленд говорит о Робине Славном Малом – "славный малый – черт, Которого назвали так по доброте за то, что он никому не делал зла"; {[SR_KOS], p. 40} Уорнер же в своей "Альбионовой Англии" {[WW_AE], Ch. 21, p. 368} отрицает, что тот делал какие бы то ни было добрые дела, и говорит, что он заставлял хозяек во сне делать всю ту работу, которую приписывали с благодарностью ему.
Однако, даже среди пуритан не исчезала вера в эльфов как существ промежуточных между людьми и ангелами, или "одухотворенных животных" [spiritual animal]. Это противоречие, равно как и другие эльфийские поверья, бытовавшие среди современников Шекспира, я обсуждала в предыдущей книге "Анатомия Пака". В этой же книге я попытаюсь проследить поверья об эльфах на наших Островах до нынешних дней и коснуться их употребления и злоупотребления в литературе. В Англии в XVIII веке эльфийская традиция попала в опалу; но Ирландия, Шотландия и Уэльс продолжали вливать материал, и мало найдется литератур, столь сильных в эльфийском знании [fairy lore], как английская литература.