XV

Первый месяц – месяц знакомства друг с другом – выдался нелегким.

Второй месяц – месяц привыкания к тому, что они узнали друг о друге за предыдущий месяц – дался значительно легче.

Третий месяц – месяц, когда пришла посылка – принес с собой настоящие трудности.

Для начала, трудно было объяснить Рандом, что такое этот самый месяц. Для Артура лемюэллианский месяц был вещью простой и приятной. Сутки здесь длились чуть больше двадцати пяти часов, что означало главным образом, что можно лишний часок поваляться в постели и, конечно же, что нужно регулярно подводить часы, что Артур и делал с немалым удовольствием.

Количество солнц и лун, которыми была оснащена Лемюэлла, его тоже замечательно устраивало – по одному каждого наименования – в отличие от планет, на которые его заносило порою, где которых эти количества были уж совершенно несуразные.

Лемюэлла совершала оборот вокруг своего единственного солнца за триста дней, и это тоже было хорошее число, потому что год не успевал затянуться. Луна совершала оборот вокруг Лемюэллы примерно девять раз в году, и это было совершенно замечательно, потому что давало чуть больше времени доделать все дела. Эта планета не только убедительно напоминала Землю – она казалась ее доработанной версией.

Рандом же чувствовала себя, как в повторяющемся кошмаре. Она билась в истерике и кричала, что луна за ней следит. Каждую ночь луна выходит следить за ней, а когда луна уходит, то вылезает солнце и тоже за нею следит. Каждый день, каждую ночь.

Триллиан предупредила Артура, что Рандом может испытывать некоторые трудности при перестройке образа жизни на более размеренный, чем тот, который она вела до сих пор; но к параноидальным кризам по поводу луны Артур был не готов.

Впрочем, разумеется, вся эта история была для него одним большим сюрпризом.

Дочь! У него – дочь!

Какая еще дочь? Ведь они с Триллиан ни разу... или все-таки?.. Или Зафод?..

– Видовая несовместимость, Артур, – ответила Триллиан. – Когда я решила, что хочу ребенка, я сделала кучу генетических анализов и проверок, и выяснилось, что годится только один образец. Я только потом догадалась. Проверила еще раз – так оно и есть. Они не любят выдавать информацию, но я настояла.

– То есть, ты обратилась в банк ДНК? – медленно спросил Артур, начиная понимать.

– Именно. Но никакой случайности быть не могло, что бы ни означало ее имя7. Потому что донор вида гомо сапиенс в моем распоряжении был только один. Ты. Хотя, надо заметить, ты, видимо, много путешествовал.

Артур с изумлением и ужасом разглядывал мрачно насупившуюся девочку, которая, прислонившись к дверному косяку, разглядывала его.

– А когда... как давно...

– Тебя интересует ее возраст?

– Ну, да.

– Трудный возраст. Переходный.

– А поточнее?

– Точнее сказать не могу.

– Как это?

– Ну... По моему личному времени с тех пор, как она родилась, прошло лет десять. Но она явно старше. Я же всю жизнь катаюсь взад-вперед по времени. Работа такая. Когда могла, я старалась брать ее с собой, но это не всегда возможно. Потом отдала ее в детский темпоральный сад, но в хороший попасть трудно, а в обычном – ты же знаешь. Приводишь утром ребенка, а забираешь вечером вообще неизвестно что. И можешь жаловаться хоть до посинения. Однажды я привела ее в садик всего на несколько часов, прихожу за ней – а у нее уже женские дела... Я сделала все, что могла, Артур. Теперь твоя очередь. У меня война на носу.

Десять секунд сразу после того, как Триллиан вышла, были самыми длинными в жизни Артура. Время, как нам хорошо известно, штука относительная. Можно пролететь от одной звезды до другой не один световой год, и если скорость при этом будет близкой к скорости света, то для летящего пройдут считанные секунды, а его брат – или сестра – близнец состарится на двадцать, тридцать, сорок, сколько угодно лет, в зависимости от того, каким далеким было путешествие. И это может стать причиной сильного потрясения, особенно если путешественник вообще не знал, что у него есть брат – или сестра – близнец. И тех секунд, в течение которых путешественник отсутствовал, ему ни за что не хватит для того, чтобы как-то подготовиться к шоку от новых и странно изменившихся семейных отношений, что ждут его по возвращении домой.

Десяти секунд молчания не хватило Артуру для того, чтобы полностью пересмотреть свое мировоззрение и взгляды на жизнь, в которой теперь появилась такая значительная деталь, как дочь – о самом существовании которой он не имел ни малейшей тени представления, проснувшись поутру. Прочные и прочувствованные семейные узы невозможно построить за десять секунд, не важно, с какой скоростью и на какое расстояние ты пытаешься от них убежать. Артур лишь глядел, молча, беспомощно и ошарашенно на девицу, стоящую в его дверях, а та глядела в пол.

Артур решил, что не имеет никакого смысла притворяться, будто ситуация не безнадежна.

Он подошел к девушке и обнял ее.

– Я не люблю тебя, – сказал он. – Прости. Я вообще тебя не знаю. Но дай мне несколько минут.

Мы живем в непростое время.

Мы живем в непростом мире: каждый из нас обитает в своей собственной вселенной. Люди, которыми вы населяете ваши вселенные – лишь тени других вселенных, пересекающихся с вашей. Способность время от времени выглядывать в этот ошеломляюще сложный мир бесконечных рекурсий и выдавать что-нибудь навроде "О, Эд, привет! Как ты загорел! Как там Кэрол?" требует мощных навыков фильтрации, которые все разумные существа развили в себе, чтобы защищать себя от мыслей о хаосе, через который они, кувыркаясь, проносятся. Так что – кончайте уже пилить вашего ребенка, да?

Выдержка из "Практического руководства по воспитанию ребенка во фрактально тронутой Вселенной"

– А это что такое?

Артур почти опустил руки. То есть, он, конечно, не собирался опускать руки. Он никоим образом не собирался опускать руки. Ни сейчас, ни когда-либо. Но если бы он был из таких, что способны опустить руки, то он сделал бы это именно сейчас.

Мало того, что Рандом оказалась подростком с дурным характером, была вечно всем недовольна, просилась погулять в парк юрского периода, не понимала, почему гравитация включена все время, и кричала солнцу, чтобы оно перестало уже за ней следить. Рандом еще и утащила Артуров любимый мясной нож, чтобы наковырять камней, чтобы бросаться ими в кирюкиц, которые нагло на нее смотрят.

Артур вообще не знал, был ли на Лемюэлле когда-нибудь юрский период. По мнению Старика Ухомора, планета уже готовой, в ее нынешнем виде, появилась в пупке гигантской уховертки в четыре часа тридцать одну минуту пополудни в полудельник, и хотя Артур, бывалый путешественник по Галактике с хорошими отметками по физике и географии, серьезно сомневался в правдоподобности этой версии, спорить со Стариком Ухомором было бесполезно, да и до сих пор довольно бессмысленно.

Артур взохнул, еще раз погладив бедный нож, зазубренный и погнутый. Нет. Он будет любить ее, даже если его это доконает. Или ее. Или их обоих. Как это, оказывается, нелегко – быть отцом! Артур не помнил, чтобы кто-нибудь когда-нибудь говорил, будто это легко, но, с другой стороны, он ведь никогда никого и не спрашивал об этом.

Артур старался изо всех сил. Каждую минутку, которую удавалось урвать от бутербродного дела, он проводил с Рандом. Он разговаривал с ней, гулял с ней, сидел с ней вместе на холме, глядя, как солнце садится за долиной, в которой пристроилась деревня, пытался расспрашивать ее об ее жизни и рассказать ей о своей. Это оказалось гораздо труднее, чем можно было ожидать. Помимо почти одинакового набора генов, между ними почти не было ничего общего. Ну, и еще кроме Триллиан, но она для каждого из них означала что-то свое.

– Ну, так что это?

Артур вдруг понял, что Рандом разговаривает с ним, а он не слышит. Точнее – он не узнает ее голоса. Вместо привычных тонов, которым Рандом выщалась с Артуром – обиды, вызова, грубости – она сейчас задавала обыкновенный вопрос.

Артур удивленно оглянулся.

Рандом сидела в углу на табуретке в своей обычной позе – сгорбившись, сдвинув колени и расставив ноги, свесив челку на глаза – и разглядывала что-то в своих ладонях.

Артур торопливо подошел взглянуть.

Настроение у Рандом менялось быстро и крайне непредсказуемо, но до сих пор лишь между разными оттенками плохого. Припадки бурной обиды на весь мир безо всякого предупреждения сменялись приступами отчаянной жалости к себе, а затем долгими периодами безысходной тоски, перемежающейся взрывами бессмысленной ярости по отношению к неодушевленным предметам и требованиями отпустить ее в электроклуб.

На Лемюэлле же не было не только электроклубов, но и вообще никаких клубов – да, кстати, и электричества тоже. Тут была кузница, пекарня, несколько телег и колодец, и это были вершины местного прогресса. Значительная часть неутолимой ярости Рандом была направлена против невообразимой отсталости места, в которое ее так безвыходно забросила злая судьба.

Маленькая панелька, вживленная в ее запястье, ловила суб-Ф-рнетные трансляции, но это ее нисколько не радовало, потому что суб-Ф-р был полон известиями о безумно восхитительных вещах, творящихся во всех уголках Галактики, кроме этого. Часто в новостях появлялась ее мать, бросившая ее в этой дыре и улетевшая освещать какую-то дурацкую войну, которая теперь то ли не случилась вообще, то ли вся пошла наперекосяк из-за отсутствия нужных разведданных. Еще там передавали тонны приключенческих сериалов, в которых всевозможных марок фантастически дорогие звездолеты врезались друг в друга и разлетались в мелкие дребезги.

Деревенские жители, как зачарованные, не отрываясь, глазели на все эти волшебные картинки, мелькающие у Рандом на запястье. Прежде они видели одно-единственное падение звездолета, и оно было таким страшным, таким грозным и принесло столько разрушений, пожаров и гибели, что по дремучести своей им и в голову не пришло, что на самом деле это – развлечение.

Старик Ухомор был так изумлен этими картинками, что немедленно узнал в Рандом посланницу от Гога, но очень скоро догадался, что послана она, дабы испытать его веру или, по крайней мере, его терпение. Его сильно смущало также то количество межзвездных катастроф, которые ему придется теперь вставлять в свои священные сказания, чтобы удержать при себе односельчан, которые так и норовят сбежать, чтобы еще хоть немного попялиться в запястье Рандом.

Но сейчас она смотрела не в запястье. Панелька была выключена. Артур молча присел на корточки перед ней и заглянул в ее руки.

В руках Рандом держала его часы. Он снял их, когда принимал душ под деревенским водопадом, а Рандом нашла их и теперь пыталась их разъяснить.

– Это? Да так, часы, – сказал наконец Артур. – Чтобы время узнавать.

– Я знаю, – сказала Рандом. – Но ты все время с ними возишься, а время они показывают все равно неправильное. Или вообще никакое.

Рандом включила панель на своем запястье, и та мгновенно высветила местное время. Прибор сам замерил местную гравитацию, скорость вращения планеты, нашел солнце и отследил его движение по небу в первые же минуты по прибытии Рандом на Лемюэллу. Затем он постепенно собрал информацию о местных мерах величин и отконвертировал свои вычисления в них. Все это он проделывал непрерывно, что особенно ценно, если ты много путешествуешь и во времени, и в пространстве.

Отцовские часы ничего подобного делать не умели, и Рандом хмурилась, глядя на них.

Артур же очень любил эти часы. Сам бы он себе никогда такие не купил. Их подарил ему на двадцать первый день рождения богатый и замученный совестью крестный, который запамятовал все его предыдущие дни рождения, да и само имя крестника. Эти часы показывали число, день недели и фазу луны; и выгравироанное "Милому Альберту в день двадцатилетия" с неправильной датой все еще можно было при большом желании прочитать на исцарапанной и потрепанной крышке.

За последние несколько лет с этими часами случилось немало из того, что не покрывает никакая гарантия. Артур сомневался, чтобы в гарантийном талоне было написано, что часы предназначены к эксплуатации только в гравитационном и магнитном поле Земли при условии, что день длится двадцать четыре часа. Снос планеты тоже вряд ли был предусмотрен условиями гарантийного договора. Такие самоочевидные вещи не приходили в голову ни одному юристу.

К счастью, это были заводные часы – с самозаводом. Во всей Галактике Артуру навряд ли посчастливилось бы отыскать батарейки в точности такого размера, который на Земле был самым распространенным стандартом.

– Что означают все эти цифры? – спросила Рандом.

Артур взял часы из ее рук.

– Вот эти, вокруг, означают часы. В окошечке справа написано "ЧТВ" – это значит, четверг, а число – 14, значит, четырнадцатый день месяца мая – вот в этом окошечке написано "МАЙ". Вот этот полумесяц показывает, в какой фазе луна. Грубо говоря, какая часть луны по ночам освещена солнцем; это зависит от того, как расположены относительно друг друга Солнце, Луна и... да. Земля.

– Земля? – повторила Рандом.

– Ага. Земля.

– Это откуда ты и откуда мама?

– Да.

Рандом снова взяла у Артура часы и долго глядела на них, явно чем-то озадаченная. Потом она поднесла их к уху и встревоженно раскрыла глаза:

– Что это за звук?

– Они тикают. Там механизм, который двигает стрелки и все остальное. Часовой механизм. Пружинки и шестеренки, которые поворачивают стрелки точно с такой скоростью, чтобы отмерять часы, минуты, дни... и так далее.

Рандом, не отрываясь, смотрела на часы.

– Что тебя так удивляет? – спросил Артур.

– Никак не могу понять, – промолвила Рандом наконец. – Какой у них процессор?

Артур предложил пойти погулять. Он чувствовал, что им о многом надо поговорить, и что Рандом, похоже, если не не настроена дружелюбно и доброжелательно, то, по крайней мере, не ноет и не огрызается.

Что касается Рандом, то для нее все тоже было странно и непонятно. Ведь не она же сама хотела быть трудным подростком. Она просто не знала, как быть кем-то другим – и кем, вот вопрос!

Кто он, этот тип – ее новоиспеченный отец? Что это за жизнь, которой она должна теперь жить? Что это за мир, в котором она должна теперь жить этой жизнью? И что это за вселенная, обрушивающаяся на нее, врывающаяся в глаза и в уши? Зачем она? Чего ей от нее надо?

Рандом родилась в звездолете, летевшем откуда-то куда-то, а когда он прилетел в это куда-то, оно оказалось лишь еще одним где-то, из которого надо было улетать куда-то еще, и так без конца.

Рандом привыкла к мысли, что, куда бы она ни попадала, ей предстояло вот-вот отправляться куда-то еще. Чувствовать себя не на своем месте для нее было обычно.

А потом постоянные путешествия во времени только усугубили проблему: теперь она казалась себе повсюду не только неуместной, но и несвоевременной.

Впрочем, этого она не замечала, потому что это было единственным ее образом жизни. Так же, как ей не казалось странным, что почти везде ей приходилось носить неуклюжие антигравитационные костюмы, а с ними обычно еще и аппарат для дыхания. Единственное место, где она чувствовала себя дома – те миры, которые она строила для себя, виртуальные реальности в электронных клубах. Ей никогда и в голову не приходило, что в реальной Вселенной тоже можно найти себе место и устроиться в нем.

И эта чертова Лемюэлла, где мать бросила ее. И этот чертов придурок, подаривший ей драгоценное чудо жизни в обмен на билет в бизнес-классе. Его счастье, что он оказался в чем-то даже симпатичным добрячком, а не то она бы ему показала. У нее в кармане давно уже лежит специально заостренный камень, которым при случае можно много чего показать.

Смотреть на мир глазами другого человека может быть очень опасно для того, кто этому не обучен.

Они сидели в местечке, которое Артур особенно любил – на склоне холма с видом на долину. Над деревней садилось солнце.

Единственное, что смущало Артура в этом месте – то, что отсюда можно было заглянуть в соседнюю долину, где глубокая черная просека в лесу отмечала место падения его корабля. Но может быть именно из-за этого он и приходил сюда раз за разом. Красоты сельской местности на Лемюэлле открывались почти что из любой точки, но это место притягивало его, потому что отсюда можно было видеть и этот темный шрам, напоминание об ужасе и боли.

Он ни разу не был там с тех пор, как его вытащили из-под обломков.

И не собирался.

Это было слишком тяжело.

По правде говоря, один раз он побывал там – на следующий же день. У него была сломана нога и пара ребер, несколько серьезных ожогов и полный кавардак в голове, но он заставил селян принести его туда, на что те с большой неохотой согласились. Но подобраться к эпицентру катастрофы он не смог – земля там пузырилась и плавилась – и он заковылял прочь из проклятого места, решив не возвращаться туда никогда.

Вскоре поползли слухи, что в этом месте завелась нечистая сила, и больше туда никто не ходил. В окрестностях было достаточно прекрасных зеленых долин, полных мира и спокойствия – никакой необходимости забираться именно в эту, опасную и темную. Оставь прошлое в прошлом, и пусть настоящее полным ходом идет в будущее.

Рандом не выпускала часы из рук, медленно поворачивая их, чтобы пологие лучи вечернего солнца поблескивали в царапинах и выщербинах прочного стекла. Ее завораживала тонкая секундная стрелка, отщелкивающая деление за делением. Всякий раз, когда она завершала круг, длинная стрелка сдвигалась на следующую из шестидесяти маленьких отметочек вокруг циферблата. А когда длинная стрелка возвращалась на самую верхнюю отметку, оказывалось, что короткая стрелка перешла к следующей цифре.

– Ты уже целый час на них смотришь, – заметил Артур.

– Я знаю, – сказала Рандом. – Час – это когда длинная стрелка проходит весь круг, правильно?

– Совершенно верно.

– Значит, я смотрю на них один час и семнадцать... минут?

Рандом улыбнулась чему-то в глубине души и чуть-чуть придвинулась к Артуру, так что теперь она едва заметно соприкасалась рукой с его рукой. Легкий вздох невольно вырвался из груди Артура – вздох, копившийся в его груди не одну неделю. Артур хотел приобнять дочь, но чувствовал, что время для этого еще не настало, что она вырвется и отстранится. Но что-то происходило. Какая-то работа творилась внутри нее, что-то там развязывалось и размягчалось. Часы что-то значили для нее, которой до сих пор ничему в своей жизни не получилось придать значение. Артур не понимал, пока, что именно они для нее значат, но он был страшно горд и рад, что хоть как-то сможет до нее достучаться.

– Объясни еще раз, – попросила Рандом.

– Да что тут объяснять. Часовой механизм изобретали и совершенствовали сотни лет...

– Земных лет.

– Ну, да. Часы делались все точнее и точнее – и все сложнее. Это была очень тонкая и трудная работа. Детальки были очень маленькие, и они должны были работать точно, не спеша и не отставая, даже после тряски или падения.

– Но только на одной-единственной планете!

– Ну, да, ведь их сделали там. Никто не предполагал, что они могут попасть куда-то еще, где есть другие солнца, другие луны, другие магнитные поля – все другое. На самом деле, они ведь и сейчас идут совершенно точно и показывают правильное время. Только это швейцарское время.

– Какое?

– Швейцарское. Они сделаны в Швейцарии. Маленькая горная страна. Прилизанная до неприличия. Люди, которые их сделали, вообще не думали, что другие миры существуют.

– Серьезный пробел в образовании.

– Может быть.

– А откуда они там взялись?

– Они... ну, то есть, мы... Да ниоткуда – мы там родились. Мы зародились на Земле. Развились. Из слизи или чего-то в этом роде.

– И эти часы тоже?

– Гм. Нет, часы-то уж никак не выросли из слизи!

– Ты не понимаешь! – вскричала Рандом, вдруг вскакивая на ноги. – Ты ничего не понимаешь! Ты не понимаешь ни меня, ничего, ничегошеньки! Какой же ты дурак, как я тебя ненавижу!

Рандом бросилась бежать вниз по склону, продолжая сжимать в кулаке часы и кричать "Ненавижу! Ненавижу!"

Артур побежал за ней, ошеломленный и растерянный, по кочкам, поросшим жесткой травой. Бежать ему было трудно и больно. Переломанная кость ноги срослась не совсем хорошо. Артур хромал и спотыкался на бегу.

Рандом вдруг остановилась и развернулась к нему. Лицо ее потемнело от злости. Она замахнулась на него часами.

– Ну как же ты не понимаешь! У них есть родина! У них есть дом! Есть место, где они работают! Есть место, где они – дома!

Она повернулась и побежала дальше. Артур не мог тягаться с ее длинными легкими молодыми ногами.

Даже не в том дело, что он никогда не думал, что быть отцом так трудно. Дело скорее в том, что он вообще не думал быть отцом – особенно вот так внезапно и на чужой планете.

Рандом снова обернулась. Артур почему-то всякий раз останавливался, когда останавливалась она.

– Как ты думаешь, – спросила она, – что я такое? Твой билет в бизнес-класс, да? А как ты думаешь, что я такое для мамы? Пропуск в жизнь, которой у нее не было, да?

– Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать, – проговорил Артур, тяжело дыша.

– А что ты вообще понимаешь!

– Не понял. Что ты имеешь в виду?

– Хватит! Замолчи! Замолчи уже!

– Нет уж, погоди! Объяснись! Что значит "жизнь, которой у нее не было"?

– Если бы она осталась на Земле! Если бы она не улетела с этим безмозглым попугаем Зафодом! Она думает, у нее была бы другая жизнь!

– Только недолгая, – сказал Артур. – Она погибла бы вместе со всей планетой.

– Но это ведь была бы другая жизнь, правильно?

– В каком-то смысле.

– И тогда ей не пришлось бы меня рожать! Ведь она меня ненавидит!

– Нельзя так говорить! Как вообще можно... в смысле, я хочу сказать...

– Она меня родила, чтобы я помогла ей найти свое место в жизни. Для этого. А я не справилась с заданием. У меня в жизни вообще нет никакого места. Вот она сбыла меня с рук и улетела дальше жить своей дурацкой жизнью.

– Что такого дурацкого в ее жизни? Она делает фантастическую карьеру, разве не так? Путешествует по всему времени-пространству, ее передают по всем суб-Ф-рным каналам...

– Дурацкая! Дурацкая! Дурацкая!

Рандом повернулась и снова побежала. Артур отчаялся ее догнать и в конце концов присел на камень, чтобы нога хоть немного пришла в себя. Как привести в порядок свою душу, он не имел понятия.

Артур приковылял в деревню где-то через час. Уже темнело. Прохожие здоровались с ним, но в воздухе ощущалась какая-то смутная тревога и недоумение. Старик Ухомор больше обычного щипал свою бороду и поглядывал на луну, и это тоже был недобрый знак.

Артур вошел в дом.

Рандом, сидевшая, сгорбившись, за столом, не обернулась.

– Прости, – сказала она. – Прости меня, пожалуйста.

– Брось, – отозвался Артур так ласково, как только мог. – В любом случае, это хорошо, что мы пообщались. Нам так многому нужно научиться, так много узнать друг о друге. Жизнь – это, как бы это сказать... не сплошной чай с бутербродами.

– Прости меня, если сможешь, – повторила Рандом, всхлипнув.

Артур подошел к ней и положил ей руки на плечи. Она не отстранилась и не вырвалась.

Тут Артур увидел, за что именно она просит прощения.

В круге света, который отбрасывал на стол лемюэллианский светец, лежали артуровы часы. Рандом раскрыла их тыльной стороной намазного ножа, и все мельчайшие пружинки, колесики и винтики лежали на столе матово поблескивающей горкой.

– Я только хотела посмотреть, как они работают, – объяснила Рандом сквозь слезы. – Как они устроены. Прости! У меня не получается их собрать обратно. Прости меня, ну, пожалуйста, прости! Что теперь делать? Я отдам их в починку! Честно, я их обязательно починю! Обязательно!

На следующий день притащился Старик Ухомор и нес свою обычную гогоугодную чушь. Он попытался усмирить страсти и воцарить в душе Рандом мир и спокойствие, призвав ее устремить свои помыслы к неисповедимому таинству великой уховертки, но Рандом сказала, что никакой великой уховертки не бывает, и Ухомор надолго умолк, после чего холодно сообщил, что она будет низвергнута во тьму внешнюю. На это Рандом сказала, что тьма внешняя – ее дом родной, а на следующий день пришла посылка.

Все это как-то подозрительно выстраивалось одно к одному.

И надо сказать, что когда робот, похожий на механического шмеля, спустился с неба, издавая звуки, похожие на гудение механического шмеля, он принес с собой чувство, быстро передавшееся всей деревне – чувство, что это, пожалуй, было уже немного лишнее.

Но робот был ни в чем не виноват. Все, чего он хотел – это подпись Артура Дента, отпечаток его пальца или соскоб кожи с его шеи, и он улетел бы восвояси. В ожидании этого он болтался по деревне, недоумевая, отчего все сторонятся его и смотрят на него косо. Тем временем Кирпат снова выловил рыбу с двумя головами. При ближайшем рассмотрении, однако, оказалось, что это просто-напросто две рыбы, разрезанные пополам и довольно грубо сшитые вместе, и Кирпату не только не удалось привлечь всеобщее внимание к своей двухголовой рыбе, но и предыдущее его достижение в этой области было поставлено под серьезное сомнение. Одни лишь кирюкицы, судя по их виду, считали, что все идет так, как должно идти.

Механический шмель заполучил подпись Артура и удалился. Артур принес посылку к себе и поставил на стол.

– Ну, давай же ее откроем! – предложила Рандом, которая в это утро, наполнившее все вокруг нее сумятицей, чувствовала себя гораздо лучше. Но Артур отказался.

– Но почему?

– Посылка адресована не мне.

– А кому же тогда? Тебе, конечно!

– Нет, не мне. Она адресована... Ну, в общем, она адресована Форду Префекту. Она только послана на мое имя.

– Форду Префекту? Это тот самый, который...

– Тот самый, – сухо ответил Артур.

– Я столько о нем слышала!

– Не сомневаюсь.

– Ну, все равно, давай ее откроем. Что еще нам с ней делать?

– Не знаю, – ответил Артур, который действительно не знал.

Еще с ранья он отнес свои пострадавшие ножи в кузницу, и Штырень осмотрел их и обещал подумать, что тут можно сделать. Они попробовали, как раньше, помахать ножами, повзвешивали их на пальце, проверяя балансировку, но прежней радости в этом не было. У Артура появилось тягостное ощущение, что дни его бутербродничания, похоже, сочтены.

Артур погрустнел и опустил голову.

Следующая кочевка Совершенно Нормальных Зверюг неумолимо приближалась, но Артур чувствовал, что в этот раз и охота, и последующий праздник пройдут как-то скомканно и смутно. Что-то случилось с Лемюэллой, и Артур начинал подозревать, что это что-то и есть он сам.

– Но как ты думаешь, что там? – не унималась Рандом, вертя посылку в руках.

– Не знаю, – ответил Артур. – Наверняка что-то тревожное и скверное.

– Откуда ты знаешь?

– Да все, что связано с Фордом Префектом, тревожит и кончается намного более скверно, чем все, что с ним не связано. – ответил Артур. – Тут уж ты можешь мне поверить.

– Тебя что-то беспокоит, – заметила Рандом.

Артур вздохнул.

– В последнее время я чувствую себя как-то неловко. Неустойчиво. Не на месте как-то.

– Ну, извини, – сказала Рандом и вернула посылку на стол. Она видела, что он действительно очень не хочет открывать эту посылку. Придется сделать это без его ведома.