XI

Первым делом, самоотверженно решил Артур Дент, надо начать новую жизнь. Для этого требовалось найти планету, на которой она была бы в принципе возможна. Это должна была быть планета, на которой Артур сможет дышать; где он сможет вставать и садиться, не испытывая гравитационный диссонанс; это должно быть место, где кислотно-щелочной баланс держится в районе нуля, и где растения практически вообще не едят людей.

– Не сочтите меня антропошовинистом, – попросил Артур у существа по ту сторону стола в консультационном центре для переселенцев на Альфе Принтлтона, – но я бы очень хотел попасть куда-нибудь, где люди выглядят примерно так же, как я. Как бы это сказать... ну... по-людски.

Существо по ту сторону стола, судя по движениям некоторых причудливых фрагментов своего тела, было немало обескуражено этой просьбой. Оно стекло, хлюпая и сочась жижей, с кресла, медленно и плавно перекатилось по полу, поглотило в себя железный шкаф с картотекой и через некоторое время с громким звуком извергло нужный ящик. Из уха существа выросли два поблескивавших слизью щупальца, которые вынули из ящика несколько папок, после чего существо всосало ящик обратно в себя и отрыгнуло наружу весь шкаф. Затем существо перекатилось обратно за стол, вползло на кресло и плюхнуло папки на стол перед Артуром.

– Поглядите вот здесь, – предложило оно.

Артур, внутренне напрягшись, полистал сырые и покоробившиеся бумаги. Он понимал, что находится на задворках Галактики, и довольно левых задворках относительно Вселенной, как он ее знал и умел. На том месте, где должен был быть его дом, находилась отсталая промозглая планета, закисшая от дождей и населенная быдланами и болотными свиньями. Даже "Путеводитель вольного путешественника по Галактике" здесь работал через пень-колоду, отчего Артуру и приходилось такого рода вопросы задавать в такого рода местах. Еще он повсюду спрашивал про Бету Ставромюля, но никто и нигде никогда не слышал о такой планете.

Предлагаемые ему миры выглядели совсем незаманчиво. Они мало что сулили ему, потому что и сам он мог дать им крайне мало. Самооценка Артура сильно изменилась, когда до него дошло, что, хотя в его родном мире были и автомобили, и компьютеры, и балет, и французский коньяк, сам он не имел ни малейшего понятия о том, как это все было устроено. Он не мог ничего этого воспроизвести. Своим умом и своими руками он не мог соорудить простой тостер. Он мог состряпать неплохой бутерброд, но не более того. Ценным кадром на рынке труда Артур Дент не являлся.

Артур помрачнел. Это немного удивило его – он был уверен, что большего мрака в душе его уже быть не может. Артур прикрыл глаза. Он изо всех сил захотел оказаться дома. Он изо всех сил мечтал, чтобы его родной мир, та Земля, где он вырос, оказалась не уничтожена. Он изо всех сил мечтал, чтобы ничего этого не случилось. Он изо всех сил мечтал, чтобы, когда он откроет глаза, он стоял бы на крыльце своего домика в Западных графствах Англии, и чтобы солнце светило над зелеными холмами, по узкой улице пробирался бы почтовый фургончик, в его саду цвели одуванчики, а невдалеке открывалась после перерыва на обед пивная. Он изо всех сил мечтал взять с собой в пивную газету, чтобы прочитать ее от корки до корки за пинтой темного крепкого. Он изо всех сил мечтал порешать кроссворд. Он изо всех сил мечтал наглухо застрять на номере 17 по горизонтали.

Артур открыл глаза.

Существо пульсировало перед ним, раздраженно барабаня псевдоподией или чем-то похожим по столу.

Артур встряхнулся и проглядел следующий лист бумаги.

Кошмар, подумал он. Следующий.

Кромешный кошмар. Еще один, и...

Гм. А вот это как будто на что-то похоже.

Эта планета называлась Бартлден. Там был кислород. Там были зеленые холмы. Там даже, если верить карточке, существовала развитая литература. Но больше всего понравилась Артуру фотография группы бартлденян, стоявших посреди деревни на площади и приятно улыбавшихся в объектив.

– Вот, – сказал Артур, протягивая фотографию существу по ту сторону стола.

Его глазки выдвинулись на стебельках и прошлись вверх-вниз по фотографии, марая ее слизью.

– Да уж, – согласилось существо с отвращением. – Вылитый вы.

Артур добрался до Бартлдена и, с помощью денег, вырученных на продаже обрезков своих ногтей и слюны в банк ДНК, снял комнату в той самой деревне, что была на фотографии. Это было приятное местечко. Воздух был свеж и чист. Местные жители выглядели в точности, как он, и не имели ничего против его присутствия. Они не набрасывались на него ни с чем. Артур прикупил себе местной одежды и гардероб, в который он ее повесил.

Артур начал новую жизнь. Теперь следовало найти ее смысл.

Сперва Артур попробовал сесть за книги. Но бартлденянская литература, утонченность и изящество которой весьма высоко ценилось критиками в своем галактическом секторе, не захватила его. Дело было в том, что предметом этой литературы были все-таки не люди; не людские чаяния составляли ее тематику. Бартлденяне с виду были вылитыми людьми, но, услышав от вас "добрый вечер", бартлденянин несколько удивленно осматривался, прислушивался, принюхивался и отвечал, что вечер, пожалуй, действительно в чем-то добрый, если вам угодно так выразиться.

– Да нет, я просто хотел пожелать вам доброго вечера, – говорил Артур в таких случаях, или, точнее, не говорил – он быстро научился не заводить таких дискуссий. – То есть, я надеялся... я хотел бы, чтобы этот вечер для вас был добрым...

Бартлденянина это озадачивало вконец:

– "Пожелать", простите? – переспрашивал он вежливо.

– Ну, да, пожелать, – отвечал Артур. – Я выразил надежду, что...

– "Надежду"?

– Надежду, конечно. На то, что...

– Что значит "надежда"?

Хороший вопрос, думал Артур, и удалялся к себе, чтобы поразмыслить над ним.

С одной стороны, он мог только уважать мужество бартлденянского мировоззрения, кратко формулирующегося максимой "Все таково, каково оно есть, и больше никаково". С другой стороны, никогда ничего не хотеть, ничего не желать, ни на что не надеяться – такое поведение Артуру невольно казалось ненормальным.

Но что есть нормально? Что – ненормально? Артур давно уже начал понимать, что многие вещи, для него естественные – дарить подарки на Рождество, останавливаться на красный свет, падать с ускорением в 9.8 м/с² – все это привычки, обычаи, установленные в его мире и совершенно не обязательно действующие так же в любом другом месте.

И все-таки, как же это – ничего никогда не желать? Это уж никак нельзя считать естественным, разве нет? Это же все равно, что не дышать!

Дышать – еще одна привычка, без которой бартлденяне прекрасно обходились, несмотря на прекрасный процент кислорода в атмосфере. Они жили без этого – сидели, стояли, ходили. Порою они бегали и играли в волейбол и тому подобные игры – никогда не желая, разумеется, выиграть: просто играли, и победитель выигрывал – но при всем этом они не дышали. Это им по какой-то причине вовсе не было нужно. Артур быстро узнал, что играть в волейбол с ними – занятие не из приятных. Они выглядели, как люди, даже двигались и разговаривали, как люди, но только не дышали и не желали ничего никогда.

Артур же напротив дни напролет только и делал, что дышал и желал. Иногда он желал чего-нибудь так страстно и сильно, что дышать становилось трудно, и ему приходилось прилечь. Одиноко, в своей маленькой комнате. Так далеко от своего родного мира, что ум за разум заходил, стоило лишь прикинуть эти цифры.

И Артур старался не думать об этом. Он предпочитал просто сидеть и читать – точнее, предпочитал бы, если бы было, что. В бартлденянских рассказах, повестях и романах никто ничего не желал. Даже стакана воды. Нет, конечно, если бы кто-нибудь попросил стакан воды, ему немедленно налили бы его; но если нет, то никто и не подумал бы об этом. Артур только что закончил целую книгу, главный герой которой на протяжении недели работает в своем саду, много играет в волейбол, участвует в починке дороги, становится отцом ребенка, и в предпоследней главе внезапно погибает от обезвоживания. Артур лихорадочно прочесал всю книгу назад от этого места и наконец нашел во второй главе упомянутую мимоходом проблему с сантехникой. Всё. Умер и умер. Бывает.

И это была даже никакая не кульминация развития сюжета. В этой книге не было никакой кульминации. Главный герой умер в первой трети предпоследней главы книги, и починка дороги продолжилась без него. Повесть обрывалась на тысяча сотом слове, потому что такова была стандартная длина бартлденянской книги.

Артур швырнул книгу в угол комнаты, вернул хозяину ключ от нее и улетел.

Он принялся путешествовать без цели и без оглядки, продавая все больше и больше слюны, крови, обрезков ногтей и волос – все, за что давали деньги – чтобы купить билет. Он обнаружил, что, сдав образец спермы, он может путешествовать аж первым классом. Он не останавливался нигде: жизнь его замкнулась в герметичном тусклом мире салонов подпространственных звездолетов. Он выходил из космопорта только для того, чтобы сдать еще ДНК и торопился обратно на следующий корабль дальнего следования.

Он ждал какого-нибудь нового происшествия. Чего-нибудь неожиданного.

Проблема же с ожиданием неожиданного происшествия – в том, что происходит, как правило, совсем не то, чего ты ожидал. Если происходит вообще.

C Артуром произошло то, чего он никак не ожидал. Корабль, на котором он летел, нырнул в подпространство, поколебался между девяносто семью разными точками выхода в разных местах Галактики, в одной из них попал в гравитационное поле не отмеченной на картах планеты, вошел в плотные слои ее атмосферы и начал падать на ее поверхность, с оглушительным ревом разваливаясь на куски.

Бортовые системы корабля всю дорогу заявляли, что работают нормально и полностью контролируют ситуацию, но после приземления, повалившего лес в радиусе нескольких километров и закончившегося огромным огненным грибом на горизонте, стало очевидно, что это было не совсем верно.

Огонь охватил лес, озарив ночное небо, но вскоре сам собой угас, как и положено с недавних пор всем незапланированным лесным пожарам, превышающим указанные масштабы. В местах, куда падали обломки лайнера, загорались еще некоторое время пожары меньших размеров, но они рано или поздно угасли.

Артур Дент оказался единственным человеком на борту лайнера, который, борясь со скукой бесконечных межзвездных перелетов, потрудился ознакомиться с правилами поведения пассажиров в случае вынужденной посадки, и потому остался жив. Теперь он, покрытый синяками и кровоподтеками, оглушенно лежал в розовом мягком коконе из пенопластика, покрытом надписями "Счастливого пути!" на трех с лишним тысячах языков.

Черная громогласная тишина поглощала его редкие болезненные мысли. Артур знал со всей мрачной определенностью, что выживет, потому что он еще не был на Бете Ставромюля.

По прошествии показавшегося Артуру вечностью времени, заполненного тьмой и болью, он заметил возле себя чьи-то робкие движения.