Если взять двух Дэвидов Боуи и приставить одного Дэвида Боуи к концу другого Дэвида Боуи, а затем присоединить по одному Дэвиду Боуи к каждой из рук верхнего из первых двух Дэвидов Боуи, и то, что получится, завернуть в заношенный пляжный халат, то результат не будет выглядеть в точности, как Джон Ватсон, но те, кому доводилось знать последнего, обнаружат некоторое сходство.
Тот тоже был высок и худощав.
Когда он сидел в своем шезлонге, наблюдая Тихий океан уже не столько с мучительным сомнением, сколько с усталой обреченностью, нелегко было сказать, где кончается шезлонг и начинается он сам, и вы не решились бы, к примеру, положить руку ему на плечо из опасения, что вся конструкция внезапно со стуком сложится и прищемит вам палец.
Но улыбка, с которой он вдруг оборачивался на вас, была неподражаема. Она, казалась, состояла из всего самого наихудшего, что жизнь только может вам показать, но когда он на мгновение выстраивал все эти вещи на своем лице в особом порядке, вас охватывало непреодолимое желание сказать «А! Ну и ладно!»
А когда он говорил, то хотелось постоянно благодарить его за то, что он улыбался этой улыбкой так часто.
– Ну, да, – говорил он, – они являются ко мне. Заходят меня навестить. Они садятся как раз вот сюда, где сейчас сидите вы.
Он рассказывал об ангелах с золотыми бородами и зелеными крыльями в тапочках от «Доктора Шолла».
– Они покупают себе начос10 – говорят, что там у них такого не достать. Им страшно нравится кока-кола, и вообще они чудесные во многих смыслах слова.
– Правда? – участвовал в беседе Артур. – А как же... я хотел сказать, а когда они появляются?
Артур тоже наблюдал Тихий океан. По полосе прибоя бегали кулички, проблема которых состояла в следующем: они искали себе пропитание на песке, с которого только что отхлынула волна, но не могли позволить себе замочить ноги. Чтобы решить свою проблему, они двигались таким странным образом, словно их спроектировал и построил какой-нибудь хитроумный швейцарец.
Фенчерч сидела прямо на песке, чертя на нем пальцами бессмысленные линии.
– Обычно по выходным, – ответил Косолапик Нормальный. – Приезжают на мотороллерах. У них обалденные машины. – И он улыбнулся.
– Понятно, – промолвил Артур. – Ясно.
Фенчерч кашлянула, и Артур повернулся к ней. Она набросала на песке палочкой рисунок, схематично изображавший их двоих в облаках. В первую секунду Артуру показалось, что она хочет его подразнить, а потом понял, что она его, наоборот, упрекала. «Кто мы с тобой такие», – говорил рисунок, – «чтобы считать его сумасшедшим?»
Дом Косолапика выглядел необычно, и, поскольку это было первое, на что обратили внимание Фенчерч и Артур, будет невредно рассказать, как именно он выглядел.
А выглядел он вот как.
Это был дом наизнанку.
Настолько наизнанку, что машину надо было парковать на коврике.
То, что обычно называется наружней стеной, по всему своему периметру было оклеено симпатичными розовыми обоями, увешано книжными полками; под ней стояла парочка таких забавных трехногих полукруглых столиков, которые ставятся к стене так, будто стена внезапно разрезала их пополам; и там и сям по ней висели картинки с ярко выраженными седативными и реабилитационными свойствами.
Но по-настоящему необычно в этом доме смотрелась крыша.
Крыша выворачивалась шиворот-навыворот. Такую крышу Мориц Корнелиус Эшер, когда бы ему приходилось порою изрядно загулять по кабакам, обсуждение исторической правомерности какового предположения не входит в задачи нашего повествования, хотя, глядя на его картины, особенно на те, с крутыми ступеньками, трудно удержаться от соответствующих подозрений, – мог бы увидеть во сне: светильники, которые должны были свисать вниз внутрь помещения, торчали вверх наружу.
И это сбивало с толку.
Табличка возле двери гласила «Счастливого пути». Поколебавшись, Артур и Фенчерч все же открыли дверь и вошли.
Внутри, как и следовало ожидать, все было так, как должно было быть снаружи – рустованный кирпич, штукатурка, водосточные желобы, дорожка, посыпанная гравием, садовые деревца, двери в комнаты.
А внутренняя стена тянулась, загибалась и раскрывалась так, будто, благодаря оптической иллюзии, над которой и сам Мориц Корнелиус Эшер долго чесал бы в затылке, она охватывала весь бескрайний Тихий океан.
– Привет, – сказал Джон Ватсон, он же Косолапик Нормальный.
Для начала неплохо, – подумали Артур и Фенчерч. «Привет» – это еще ничего.
– Здравствуйте, – ответили они, и все засветилось улыбками.
Сперва он почему-то отказывался разговаривать о дельфинах, при каждом их упоминании глядя в пространство и повторяя: «Ничего не помню.» Вместо того он с гордостью провел их по своему необыкновенному обиталищу.
– Мне это нравится, – говорил он. – По-своему. И вреда от этого никакого, – продолжал он, – во всяком случае, хороший окулист с ним справится.
Они прониклись к нему. Он располагал к себе открытостью и простотой и всегда успевал посмеяться над собой раньше, чем кто-либо другой.
– Знаете, ваша супруга говорила про какие-то зубочистки... – Артур опасливо огляделся по сторонам, словно Аркаина Джилл могла выскочить из-за какой-нибудь двери и снова заговорить про них.
Косолапик Нормальный рассмеялся. Смех у него был легкий, разымчивый, и звучал так, будто смеяться ему приходилось часто и подолгу.
– А, ну, да! – ответил он. – Это про тот день, когда я окончательно понял, что весь мир сошел с ума, и выстроил для бедолаги Клинику в надежде, что он когда-нибудь поправится.
В этом месте Артур снова начал немного нервничать.
– Здесь, – пояснил Косолапик Нормальный, – мы с вами возле Клиники. – Он обвел рукой рихтованный кирпич, штукатурку и водосточные желоба. – Войдите в ту дверь, – он указал на дверь, через которую Артур и Фенчерч изначально попали сюда, – и вы окажетесь в Клинике. Я постарался украсить ее, как мог, чтобы ее обитателям нравилось, но тут мало что можно сделать. Сам я туда больше не захожу. Если вдруг и возникает такая мысль, что в последнее время случается редко – тогда я перечитываю табличку возле входа, и желание улетучивается.
– Вот эту табличку? – спросила Фенчерч, весьма озадаченная, указывая на синий лист картона с белыми буквами на нем.
– Вот эту самую. Это те самые слова, после которых я окончательно заделался анахоретом. Это случилось как-то вдруг. Я прочитал их и понял, что надо делать.
На табличке было написано: «Возьмите изделие пальцами около середины. Смочите заостренный конец слюной. Вставьте изделие в пространство между зубами острым концом к десне. Совершайте плавные вращательно-поступательные движения.»
– Я подумал, – продолжал Косолапик Нормальный, – что цивилизация, которая настолько ослабла умом, что снабжает подробными инструкциями по эксплуатации упаковку зубочисток – это не та цивилизация, в которой я могу выжить и сохранить рассудок.
Он посмотрел на Тихий океан с вызовом, словно ожидая, что тот примется шуметь и брызгать на него, но тот лежал себе спокойно, играясь с куличками.
– И – как раз на случай, если у вас зародится такой вопрос, а мне кажется, что это вполне возможно – я совершенно нормален. Поэтому я и называю себя Косолапик Нормальный – чтобы ни у кого не было сомнений на этот счет. Косолапиком меня называла моя матушка – в детстве я был неуклюж и часто походя сшибал всякую утварь. А Нормальный – это то, каким я был, каким остался и каким, – тут он снова улыбнулся одной из своих улыбок, от которых всякому хотелось сказать «А! Ну и ладно!», – и каким я намерен оставаться. Давайте спустимся на берег и посмотрим, о чем мы можем поговорить.
Они вышли на пляж. Там-то Косолапик и начал рассказывать об ангелах с золотыми бородами, зелеными крыльями и в тапочках от «Доктора Шолла».
– Так что же дельфины? – робко, с надеждой, спросила Фенчерч.
– Могу показать вам тапочки, – сказал Косолапик Нормальный.
– Мы хотели спросить, не знаете ли вы...
– Давайте, я покажу вам тапочки, – предложил Косолапик Нормальный. – У меня их полно. Я принесу. Они все фирмы доктора Шолла, и ангелы говорят, что они идеально подходят для той местности, в которой им приходится работать. Они говорят, что взяли в аренду точку при послании. А когда я им говорю, что не понимаю, что это значит, они смеются и говорят, что это нормально. Так я принесу тапочки.
Когда он вышел внутрь – или вошел наружу, смотря как на это посмотреть – Артур и Фенчерч поглядели друг на друга вопросительно и несколько разочарованно, пожали плечами и принялись чертить линии на песке.
– Как наши ножки сегодня? – спросил Артур тихо.
– Получше, получше. На песке это не так чувствуется. И в воде. Вода соприкасается с ними отлично. Я думаю, что это просто не наш мир. – Фенчерч пожала плечами снова. – Как ты думаешь, о каком послании он говорил?
– Понятия не имею, – соврал Артур, хотя хохот человека по имени Прак не смолкал в его ушах.
Когда Косолапик вернулся, то, что он нес в руках, заставило Артура онеметь. Нет, не тапочки – тапочки были совершенно обыкновенные, на деревянной подошве...
– Я подумал, что вам захочется посмотреть, – сказал Косолапик, – во что обуваются ангелы. Ну, из чистого любопытства. Не думайте, я ничего не пытаюсь доказать. Я сам ученый и знаю, что такое доказательство. Но я назвался своим детским именем, чтобы напоминать себе, что ученый должен быть совершенным ребенком. Если он что-то видит, он должен сказать, что он видит – неважно, то ли это, что он хочет увидеть, или нет. Увидел – подумал – проверил. Но сначала всегда – увидел. Иначе будешь видеть только то, что хочешь увидеть. Большинство ученых об этом не помнят. Чуть позже я покажу вам кое-что на эту тему. Так вот, вторая причина, по которой я называю себя Косолапик Нормальный – с этим именем меня держат за дурака. А это позволяет мне говорить о том, что я вижу, когда я это вижу. Ведь нельзя быть ученым, если беспокоиться о каждом, кто считает тебя дураком... В общем, я решил также, что вам интересно будет поглядеть вот на это.
В руках Косолапик держал то, что заставило Артура онеметь – прекрасный аквариум серебристо-серого стекла. По всей очевидности, в точности такой же, как тот, что стоял у Артура в спальне.
Примерно тридцать секунд Артур безуспешно пытался вымолвить «откуда это у вас?» хриплым от волнения голосом. Наконец, ему это удалось, но он опоздал на одну миллисекунду.
– Откуда это у вас? – спросила Фенчерч хриплым от волнения голосом.
Артур повернулся к Фенчерч и хриплым от волнения голосом спросил:
– Как? А ты где его видела?
– Н-ну, так, – ответила Фенчерч. – У меня есть такой. Или, по крайней мере, был. Расселл заныкал его, чтобы держать в нем свои мячики для гольфа. Откуда он взялся, я не знаю, просто я очень разозлилась на Рассела за эти мячики. А у тебя что, тоже такой есть?
– Ну да, я нашел у себя...
Тут они оба заметили, что Косолапик Нормальный переводит затравленный взгляд с одного из них на другую и пытается втиснуть вопрос:
– У вас тоже есть такой? – спросил он, обращаясь к обоим.
– Есть, – ответили они дуэтом.
Косолапик долго молча смотрел на них, а потом повернул аквариум так, чтобы в нем преломились лучи калифорнийского солнца.
Аквариум едва не гудел, переполненный солнцем, едва не звенел, насыщенный светом, и отбрасывал темные бриллиантовые радуги на песок и на стоящих вокруг него людей. Косолапик повернул его. Стали отчетливо видны выгравированные затейливой вязью слова «Пока, и спасибо за рыбу».
– Вы знаете, что это такое? – спросил Косолапик.
Артур и Фенчерч медленно покачали головами, завороженные мерцанием теней и молний в серебристо-сером стекле.
– Это прощальный подарок от дельфинов, – тихо промолвил Косолапик. – Дельфинов, которых я любил и изучал. С которыми вместе я плавал, кормил их рыбой и даже пытался выучить их язык – задача, которую они зачем-то сделали невыполнимо трудной, хотя, как я теперь понимаю, они прекрасно умели разговаривать на наших языках, когда хотели.
Косолапик покачал головой, улыбнувшись долгой-долгой улыбкой, а потом снова посмотрел на Фенчерч и на Артура.
– Вы когда-нибудь... – спросил он у Артура. – Что вы сделали с вашим, можно задать вам такой вопрос?
– Гм... Я запустил в него рыбку, – ответил Артур, несколько смущенный. – У меня как раз была рыбка, с которой я не знал, что делать, а тут аквариум...
– И все? Да, – ответил Косолапик сам себе, – если бы вы попробовали, вы бы знали. – И он снова покачал головой. – Моя жена проращивала в нашем овес, – продолжил Косолапик дрогнувшим голосом, – и только вчера вечером...
– Что вчера вечером? – спросил Артур тихо и успокаивающе.
– Вчера вечером проростки кончились, – обыденно сказал Косолапик. – Жена отправилась за семенами... – Косолапик как будто погрузился в свои мысли.
– И что было потом? – спросила Фенчерч тем же тихим голосом.
– Я помыл его, – ответил Косолапик. – Я помыл его, как следует, тщательно, на совесть, вымыв малейшие пятнышки от проростков. Потом я вытер его сухо-насухо льняным полотенцем без ворса, аккуратно, не торопясь, несколько раз. А потом я поднес его к уху. Вы... Вы когда-нибудь подносили его к уху?
Артур и Фенчерч снова медленно, с виноватым и немного глупым видом покачали головами.
– Вы попробуйте, – сказал Косолапик. – Попробуйте.