– Смысл того, что солнце летними вечерами садится так низко – в особенности в садах и парках, – произнес чей-то серьезный голос, – заключается в том, чтобы колебания девичьих грудей делались лучше различимы глазом. Я совершенно уверен, что дело именно в этом.
Артур и Фенчерч хихикнули на это, проходя мимо. На мгновение она прижалась к нему еще сильней.
– А я совершенно убежден, – возвестил рыжий кучерявый юноша с длинным носом, сидевший в шезлонге на самом берегу Серпентинского пруда, – что если с должным прилежанием рассмотреть это утверждение, то оно самым естественным и логичным образом вытекает из всего того, – он назидательно обратился к своему темноволосому собеседнику, развалившемуся в соседнем шезлонге и, казалось, погруженному в исследование своих прыщей, – о чем говорил великий Дарвин. Это точно. Это бесспорно. И, – добавил он, – мне это нравится.
Тут он вдруг повернулся и пристально посмотрел на Фенчерч в свои очки. Артур подхватил ее за локоть и увел, трясущуюся от беззвучного смеха.
– Попробуй еще раз, – сказала она, успокоившись. – Итак?
– Ну, ладно, – решился Артур. – Локоть. Левый локоть. У тебя что-то не то с левым локтем.
– Опять неверно, – вздохнула она. – Совершенно неверно. Даже близко не лежало.
Летнее солнце садилось в кроны деревьев, похожее на... Да что зря сыпать словами! Гайд-Парк восхитителен. Все восхитительно в нем, за вычетом разве что мусора в понедельник поутру. Самые утки его восхитительны! Тот, кто смог пересечь Гайд-Парк летним вечером и не был совершенно им очарован, должно быть, пересекал его на носилках с простыней на голове.
В этом парке люди занимались делами более странными, чем в других местах. Под деревом Артур и Фенчерч наткнулись на мужчину в шортах, который осваивал волынку. Волынщик прервался, чтобы отогнать чету американцев, пытавшихся ничтоже сумняшеся опустить в кейс от волынки деньги.
– Кыш! – крикнул он им. – Кыш отсюда! Я еще только учусь.
Он продолжил яростно надувать свой адский мешок, но даже эти звуки не смогли испортить настроение нашим героям.
Артур обнял Фенчерч и медленно опускал руки.
– Не думаю, что это что-то здесь, – сказал он наконец. – Здесь, по-моему, все в полном порядке.
– Точно, – согласилась она. – Здесь у меня все вполне нормально.
Они поцеловались таким затяжным поцелуем, что даже волынщик в конце концов убрался со своим хозяйством на другую сторону дерева.
– Я расскажу тебе кое-что, – пообещал Артур.
– Давай.
Они нашли себе клочок травы, сравнительно свободный от парочек, располагавшихся буквально друг у друга на головах, сели и стали смотреть на восхитительных уток и косые лучи закатного солнца, играющие на воде, рассекаемой восхитительными утками.
– Ну? Рассказывай, – напомнила Фенчерч, обвивая руку Артура своей рукой.
– То, что я расскажу тебе, было на самом деле. Это все – сущая правда.
– Знаешь, некоторые люди любят рассказывать о том, что случилось на самом деле с лучшим другом покойного кузена их жены, но на поверку это оказывается полная чепуха на постном масле.
– Ну... это примерно и есть такой рассказ. Только все это действительно было, и я это знаю точно, потому что это действительно было со мной самим.
– Как тот выигрыш в лотерею?
Артур расхохотался.
– Именно! Я опаздывал на поезд, – начал он. – Вбежал на станцию...
– О, кстати! – перебила Фенчерч. – Я рассказывала тебе, что случилось с моими родителями на станции...
– Рассказывала, – ответил Артур.
– Отлично. Проверка связи.
Артур посмотрел на свои часы.
– Нам не пора? – спросил он.
– Рассказывай! – велела Фенчерч. – Ты вбежал на станцию.
– Поезд был через двадцать минут. Я перепутал расписания. Кстати, – добавил он вдруг, помолчав, – по меньшей мере равновероятно, что это управление британских железных дорог перепутало расписания. Как-то я раньше об этом не думал.
– Дальше! – засмеялась Фенчерч.
– Поэтому я купил газету с кроссвордом и пошел в буфет взять себе стаканчик кофе.
– Ты решаешь кроссворды?
– Бывает.
– А из какой газеты?
– Чаще всего «Гардиан».
– Хм. По-моему, они чересчур умничают. Лично я предпочитаю «Таймс». И ты решил?
– Что?
– Кроссворд в «Гардиане»?
– Да я еще на него и не взглянул! – воскликнул Артур. – Я пока еще только беру кофе.
– А, ну да. Бери свой кофе.
– И вот я беру себе кофе. – продолжил Артур. – Еще я беру себе несколько пирожных.
– Каких?
– «Чайных».
– Отличный выбор.
– Мне они тоже нравятся. Со всеми этими своими приобретениями я сажусь за столик. Только не спрашивай меня, что это был за столик, потому что это было довольно давно, и я просто не помню. Скорее всего, он был круглый.
– Отлично. Дальше!
– В общем, вот тебе мизансцена. Я сижу за столиком. Слева от меня газета. Справа – стаканчик кофе. Посередине – пакет с пирожными.
– Я так все это и вижу.
– Но ты не видишь, – продолжал Артур, – не видишь, потому что я про него еще ничего не сказал – человека, что уже сидит за этим столиком. Он сидит прямо напротив меня.
– Какой он из себя?
– Никакой. Обыкновенный. Дипломат у ножки стула. Деловой костюм. Ничто в его облике, – продолжал Артур, – не предвещает ничего необычного.
– Знаю этот типаж. И что же он отмочил?
– А вот что. Он перегнулся через столик, взял пакет с пирожными, разорвал его, вынул одно и...
– И что?
– Съел его!
– Как это?!
– Вот так. Взял и съел.
Фенчерч изумленно поглядела на Артура.
– И что же ты тогда сделал?
– Гм. Я поступил так, как поступил бы на моем месте любой, в ком течет горячая английская кровь! – ответил Артур. – Я сделал вид, что ничего не заметил.
– Как это? Почему?
– Э-э... понимаешь, это не совсем то, к чему ты приучен, верно ведь? Я покопался в себе и обнаружил, что ничто в моем воспитании, моем жизненном опыте или хотя бы в моих животных инстинктах не подсказывает мне, как вести себя, когда кто-то вот так вот запросто, спокойно сидя прямо напротив меня, берет и отнимает у меня пирожное.
– Но ты же мог бы... – Фенчерч задумалась. – Надо признаться, я не уверена, что не поступила бы точно так же. И что же было дальше?
– Я стал яростно глядеть в кроссворд, – ответил Артур. – Не отгадал ни одного слова. Попробовал кофе – он был слишком горячим, так что и тут ничего. Я собрался с духом. Взял пирожное, изо всех сил стараясь не замечать, что пакет уже таинственным образом открыт...
– О, ты решил сопротивляться! Ты не ищешь легких путей!
– Да – по-своему. Я съел пирожное. Я съел его неторопливо и открыто, чтобы у него не осталось никаких сомнений насчет того, что я делаю. Если я съедаю пирожное, – добавил Артур, – то пирожное будет съедено. Тут уж никаких.
– А что же он?
– Взял еще одно. Честное слово. Именно так все и было. Он взял еще одно пирожное и съел его. Как дважды два четыре. Как два пальца об асфальт.
Фенчерч поежилась.
– И беда в том, – продолжал Артур, – что, после того, как в первый раз я промолчал, как-либо задеть его во второй раз стало еще труднее. Что тут скажешь? «Прошу прощения, я невольно не мог не заметить, что вы, так сказать...»? Не идет! И я ничего не заметил снова – но еще более внушительно, чем прежде.
– Ну надо же!..
– Я снова изучил кроссворд. Снова не угадал ни слова. Тогда я вспомнил Генриха V в день св. Криспина6 и...
– Что?
– Совершил новую вылазку. Я взял еще одно пирожное. И на мгновение, – продолжал Артур, – наши глаза встретились!
– Вот так?
– Ну, так... хотя и не совсем. В общем, наши глаза встретились. На мгновение. И мы оба отвели глаза. Но, должен тебе сказать, – продолжал Артур, – что над столом повисло напряженное молчание. Над ним собиралась гроза. Она собиралась и собиралась.
– Я себе представляю!..
– И так мы опустошили весь пакет. Он – я, он – я, он – я...
– Весь пакет?
– В пакете было всего восемь пирожных, но, казалось, прошла целая вечность, пока они не закончились. Гладиаторам вряд ли приходилось легче.
– Гладиаторам, – заметила Фенчерч, – пришлось бы заниматься этим под палящим солнцем. Чисто физически это тяжелее.
– Возможно. Итак. Когда между мной и незнакомцем лег растерзанный пустой пакет, незнакомец встал, довершив свое черное дело, и ушел. Естественно, я издал вздох облегчения. Как обычно, тут как раз и объявили мой поезд, поэтому я быстро допил кофе, поднялся, свернул газету, и под газетой...
– Что, ну, что?
– Лежали мои пирожные.
– Как? – переспросила Фенчерч. – Не может быть!
– Именно так все и было.
– Да ну! – Фенчерч с хохотом повалилась на траву.
Потом она села снова.
– Ты совершенный обалдуй, – подытожила она. – Ты полный и почти законченный недотепа.
Она повалила его, набросилась на него, целуя, и откатилась снова. Он подивился тому, как она легка.
– Теперь ты расскажи что-нибудь.
– Кажется, – напомнила она заботливо, – кто-то очень торопился домой.
– Да нет, я нисколько не спешу, – заверил Артур. – Я хочу, чтобы теперь ты мне что-нибудь рассказала.
Фенчерч привстала и задумчиво поглядела по-над кустиками декоративной капусты.
– Ну, ладно, – сказала она наконец. – Только это будет короткая история. И не такая смешная, как твоя. Зато... В общем, так.
Фенчерч села обратно. Артур чувствовал, что настала одна из тех минут, которые... Ветерок, казалось, застыл над ними в ожидании. Артуру захотелось, чтобы ветерок пошел уже по своим делам.
– Давным-давно, когда я была маленькой... – начала Фенчерч. – Все такие истории начинаются именно так, верно? «Однажды в детстве я...» Ну, да неважно. Всегда бывает такой момент, когда девушка вдруг говорит, «Дело в том, что, когда я была маленькой...» и начинает выкладывать. Через это надо пройти. Так вот. Когда я была маленькой, в ногах моей кровати висела картина... Ну, как?
– Пока что мне нравится. Завязка бодрая. Без околичностей, сразу в спальню. Пожалуй, стоит немного развить про картину.
– Это была одна из тех картин, которые должны нравиться маленьким детям, – продолжила Фенчерч, – но детям они не нравятся. Прелестные маленькие зверушки занимающиеся всякими прелестями. Тебе они знакомы?
– А как же. Мне тоже от них досталось. Кролики в жилетиках?
– Именно. Эти кролики плыли на плоту, а с ними какие-то крысята и совята. Кажется, там был даже олененок.
– На этом плоту?
– Да, на плоту. И еще на плоту сидел мальчик.
– Вместе с кроликами в жилетиках, совятами и олененком?
– Именно так. Такой веселый маленький бродяжка.
– Фу-у...
– И эта картина, должна признаться, не давала мне покоя. Дело в том, что перед плотом плыла ондатра, и по ночам я просыпалась в тревоге, представляя себе, как ондатра тянет за собой на буксире плот со всеми этими злополучными зверушками, которые вообще не могли, не должны были оказаться на плоту. А у ондатры был такой тоненький хвостик, что, я думала, ей должно было быть очень больно тащить за собой такой тяжелый плот. Это не давало мне покоя. Не то, чтобы очень, но ощутимо. И постоянно, каждую ночь. И вот однажды – а я, как ты помнишь, смотрела на эту картину каждую ночь много лет подряд – я вдруг увидела, что на плоту стоит парус. Я никогда его раньше не видела. Ондатра вовсе не тащила плот. Она просто плыла по речке перед ним.
Фенчерч пожала плечами.
– Хорошая история? – спросила она.
– Концовка не удалась, – признался Артур. – Зритель недоуменно спрашивает: «как бы, отлично, но что автор хотел этим сказать?» До этого места все вполне неплохо, но под самые титры надо дать что-нибудь эффектное. Запоминающееся.
Фенчерч рассмеялась и обхватила колени руками.
– Это было просто как откровение. Долгие годы неосознанной тревоги вдруг свалились с плеч, как тяжелый груз. Как будто все было черно-белым и вдруг стало цветным. Как если бы сухое дерево вдруг полили ключевой водой. Внезапный сдвиг перспективы. Как будто кто-то сказал: «Хватит мучиться! Мир прекрасен и исполнен совершенства. И жить на самом деле совсем не тяжело.» Ты, должно быть, думаешь, что я говорю это потому, что сегодня вечером я почувствовала что-то такое, так?
– Ну, честно говоря... – промямлил Артур, внезапно теряя присутствие духа.
– Ну, так да, – сказала Фенчерч, – я действительно почувствовала. Вот это самое. Но дело в том, что это чувство уже было у меня раньше. И гораздо сильнее. Намного, намного сильнее. Боюсь, – добавила она, глядя в пространство, – что по части внезапных откровений я большой специалист.
Артур, утративший почву под ногами, не нашел, что сказать, и поэтому решил промолчать.
– Вот какая странная штука, – сказала она. Как, должно быть, сказал есаул египетской кавалерии, глядя на поведение Красного моря, когда Моисей поднял свой посох.
– Странная штука, – повторила она. – Однажды у меня несколько дней было такое чувство, будто я вот-вот должна родить. Ну, то есть, не совсем так – это было больше похоже, будто я к чему-то подключаюсь. По частям. И даже не так – это было, как будто вся Земля проходит сквозь меня и вот-вот...
– Скажи пожалуйста, – тихо спросил Артур. – Число сорок два тебе что-нибудь говорит?
– Сколько? Нет. Не знаю, о чем это ты.
– Да так, подумалось кое-что.
– Артур! Для меня это очень, очень серьезно.
– Я-то совершенно серьезен, – сказал Артур. – Вот за Вселенной я не могу ручаться.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Расскажи мне всё об этом, – попросил Артур. – И пусть это звучит странно. Поверь мне, ты разговариваешь с человеком, который повидал немало странного. Не только в плане пирожных, – добавил он.
Она кивнула и, похоже, доверилась ему. Она стиснула его руку.
– Это было так просто, – сказала она. – Так удивительно, так чудесно просто, когда это произошло...
– Что – это? – тихо спросил Артур.
– Понимаешь, Артур, – ответила она, – как раз этого-то я теперь и не знаю. И это невыносимо. Когда я пытаюсь вернуться к этому, все становится шатким, мерцающим, а если я настойчиво вспоминаю, то могу вспомнить только чашку с чаем – а потом темнота.
– Как так?
– Ну, как и в твоей истории, – заговорила Фенчерч, – основное место действия тут – кафе. Я сидела в кафе с чашкой чая. Это было после многих дней вот этого чувства подключения. Должно быть, я тихо жужжала от напряжения. А напротив кафе была какая-то стройка, и я глядела на нее в окно поверх чашки. По-моему, это самый приятный способ наблюдать за работой других людей. И вдруг это появилось у меня в голове. Как послание откуда-то. И оно было такое простое! И оно объясняло все на свете. И я откинулась на стуле и подумала: «О! Надо же, как здорово!» Я была так поражена, что чуть не уронила чашку. А может быть, и уронила. Да, – добавила она, подумав, – точно уронила. Ну, как, звучит осмысленно?
– Все шло очень хорошо до самой чашки.
Фенчерч потрясла головой, словно пытаясь прояснить картину, что она и пыталась сделать на самом деле.
– Да, именно так, – сказала она. – Все шло хорошо до этого самого места, с чашкой. На этом месте мне показалось, что весь мир буквально взорвался.
– Как?!
– Я знаю, что это звучит, как сумасшествие, и все говорят, что это были просто галлюцинации. Но если это была галлюцинация, то стереоскопическая галлюцинация на большом экране с 16-дорожечным стерео-саундтраком, и мне следовало бы продавать ее людям, которым надоели фильмы про акул. Мне показалось, что землю буквально выдернули у меня из под ног, и... и...
Фенчерч похлопала ладонью по траве, как бы удостоверившись в ее надежности, и, казалось, передумала говорить дальше то, что собиралась сказать.
– И я очнулась в больнице. Наверно, я много раз приходила в себя и уходила снова. Вот поэтому меня невольно настораживают внезапные откровения о том, что все будет хорошо. – закончила Фенчерч и посмотрела на Артура выжидательно.
Артур уже перестал тревожиться по поводу странных аномалий, сопутствовавших его возвращению на свою родную планету. Точнее, он отправил их в ту часть своего ума, которая была надписана "Что обдумать – Срочно!" «Вот он, мой мир,» – сказал он себе. – «Как бы там ни было, вот мой мир, и он будет здесь. И я буду в нем.» Но теперь тревоги эти всплыли и окружили его, как в ту ночь в машине, когда брат Фенчерч рассказывал ему дурацкие сказки про агента ЦРУ в водопроводе. Поплыли вокруг деревья. Поплыла рябью гладь пруда – но это было совершенно нормально и не повод для беспокойства, потому что на воду только что сел серый гусь. Гуси расслаблялись вовсю, и у них не было никаких глобальных ответов, к которым надо было искать вопросы.
– В любом случае, – сказала Фенчерч неожиданно звонко и весело, широко улыбнувшись, – кое-что у меня не в порядке, и тебе придется найти, что именно. Пойдем домой.
Артур покачал головой.
– В чем дело? – спросила Фенчерч.
Артур снова покачал головой – не потому, что возражал против ее предложения, которое он считал совершенно великолепным, одним из лучших, которые мир только мог ему сделать, а потому, что мучительно пытался отделаться от мысли, что именно сейчас, когда это меньше всего ему нужно, Вселенная вдруг выскочит из-за угла и скажет ему «Ку-ку!»
– Я просто пытаюсь все прояснить в голове, – сказал Артур. – Так ты говоришь, тебе показалось, будто Земля... взорвалась?
– Именно. И не просто показалось.
– Ну, да. И все говорят, – промолвил Артур. – что это галлюцинации?
– Да. Но, Артур, это же смешно! Они думают, что стоит сказать «галлюцинации», и это объяснит все, что хочешь, а все, чего ты не можешь понять, просто исчезнет. Но это же просто слово! Оно ничего не объясняет! Оно ведь не объясняет, куда исчезли дельфины.
– Нет, – согласился Артур. – Нет, – добавил он, подумав. – Нет, – добавил он, подумав еще. – Погоди, что ты сказала?
– Не объясняет, куда исчезли дельфины.
– Действительно, – сказал Артур, – не объясняет. О каких это ты дельфинах?
– Что значит, о каких дельфинах? Я говорю о том, что тогда исчезли все дельфины.
Она положила ладонь на его колено, и тогда он понял, что мурашки, пробегающие по его спине, были не от того, что она нежно поглаживала его по рубашке, а, должно быть, от того противного тягостного чувства, что посещало его так часто, когда ему пытались что-нибудь объяснить.
– Дельфины?
– Ну, да.
– Все дельфины исчезли? – спросил Артур.
– Все.
– Дельфины? Ты говоришь, все дельфины исчезли, так? Я правильно тебя понял? – Артур старался навести абсолютную ясность в этом вопросе.
– Артур, ради бога, где ты был? Все дельфины исчезли в одночасье, в тот самый день, когда я...
Она пристально посмотрела ему в глаза.
– Но как...
– Дельфинов больше нет! Они исчезли. Пропали. Все. – Фенчерч вглядывалась в его лицо. – Ты что, правда этого не знал?
По его изумленному выражению лица было очевидно, что это так.
– А куда же они делись? – спросил он.
– Никто не знает. Что, по-твоему, означает слово «пропали»?
Фенчерч помолчала.
– Нет, есть один человек, который утверждает, что знает, куда. Но он, говорят, живет в Калифорнии и он псих. Я мечтаю поехать к нему, потому что это, наверно, единственная возможность понять, что случилось со мной.
Фенчерч пожала плечами и оглядела Артура долгим изучающим взглядом. Потом она погладила его по щеке.
– Я хотела бы знать, где же ты был, – сказала она. – Мне кажется, с тобой тоже случилось что-то ужасное. Поэтому-то мы друг друга и узнали.
Она отвернулась в парк, который понемногу погружался в сумерки.
– В общем, – сказала она, – теперь тебе есть, кому это рассказать.
Артур издал вздох длиною в жизнь.
– Это очень, – сказал он, – очень долгий рассказ.
Фенчерч перегнулась через него и подтянула к себе за ручку свою холщовую сумку.
– Вот эта штука – она из этого рассказа? – спросила она.
То, что она достала из сумки, было таким потертым и потрепанным, как если бы его закинули в первобытную реку, поджарили на багровом солнце пустынь Кракофона, зарыли в мраморные пески пляжей головокружительно душистых океанов Сантрагинуса-V, поморозили на ледниках луны Беты Яглана, хорошенько посидели на нем по кубрикам бесчисленных звездолетов, немало поцарапали и поглумились над ним на славу; а поскольку создатели ее считали, что именно такие вещи и будут обыкновенно происходить с этой штукой, то они предусмотрительно запаковали ее в прочный пластиковый чехол и написали на ней большими дружелюбными буквами слова «Без паники!»
– Откуда это у тебя? – изумленно спросил Артур, принимая предмет.
– Ага, – сказала Фенчерч. – Я так и думала, что это твое. Ты забыл это в машине Рассела, тогда, ночью. Ты бывал во всех этих местах?
Артур вынул свой «Путеводитель вольного путешественника по Галактике» из обложки. Он выглядел, как небольшой тонкий и гибкий компьютер-наладонник. Артур пощелкал по кнопкам, пока по экрану не пополз текст.
– Ну... в некоторых. – ответил он.
– Мы можем туда отправиться?
– Туда? Ни за что! – отрезал Артур, и тут же пожалел, но пожалел осторожно. – А ты хотела бы? – спросил он, надеясь услышать «нет». С его стороны было большим великодушием не спросить наводящее «Но ты же не хотела бы на самом деле..?»
– Очень, – сказала Фенчерч. – Я хочу вспомнить то послание, которое я потеряла, и хочу узнать, откуда оно пришло. Потому что, – добавила она и оглядывая темнеющий на глазах парк, – я не думаю, что оно пришло отсюда.
И, просунув свою руку Артуру под локоть, она добавила:
– Я даже не уверена, что знаю, что такое – «здесь».