II

Роб Маккенна был уёжищем несчастным, и он хорошо знал это, потому что очень многие люди сообщали ему об этом на протяжение многих лет, и он не видел причины ругаться с ними по этому вопросу, за вычетом той самоочевидной причины, что он любил ругаться с людьми, в особенности с людьми, несимпатичными ему лично, в число каковых входили, по большому счету, все люди без исключения.

Он тяжело вздохнул и перевел на третью скорость.

Дорога пошла в гору, а его фургон был до отказа набит датскими датчиками для комнатных кондиционеров.

Дело было не в его природной предрасположенности к такому скверному состоянию духа – по крайней мере, ему хотелось верить, что не в ней. Он просто терпеть не мог дождь. Всю жизнь он терпеть не мог дождь.

Вот и сейчас, извольте видеть, лил дождь.

Это был дождь того типа, который он особенно не мог терпеть, и особенно за рулем. У него даже был номер. Это был дождь № 17.

Роб читал где-то, что в языке эскимосов есть больше двухсот разных названий для снега. Без них беседы эскимосов, должно быть, были бы слишком однообразными. Поэтому эскимосы различают редкий снег и густой снег, легкий снег и тяжелый снег, снег с искоркой, снег с хрустящей корочкой, снег, кружащийся вихрями, снег, который валится хлопьями, снег, который валится с унтов соседа прямо на только что выметенный пол твоего иглу, зимний снег, летний снег, снег, который помнишь с детства, и который был гораздо снежнее, чем этот ваш нынешний снег, мягкий снег, пушистый снег, горный снег, равнинный снег, снег, который идет по утрам, снег, который идет по ночам, снег, который идет ни с того ни с сего именно тогда, когда ты в кои-то веки собрался на рыбалку, и снег, который, несмотря на все твои старания, уделали твои лайки.

Роб Маккенна занес в свою записную книжку двести тридцать один вид дождя, и терпеть не мог их все до единого.

Роб перевел на вторую скорость, и фургон взревел мотором, сочувственно рыча что-то по поводу всех этих датских датчиков для комнатных кондиционеров, которыми его нагрузили.

Выехав из Дании вчера в полдень, Роб побывал уже под дождем № 33 (мелкий колючий бусенец на скользкой дороге), № 39 (проливной купальный), №№ 47-51 (от прямой мелкой сечки до косоватого ситника малой и средней крепости), № 87 и № 88 (незначительно различающиеся разновидности проливного стеной), № 100 (окатный, холодный, с мощными порывами бокового ветра), во всех типах морских штормовых с № 192 по № 213 одновременно, под №№ 123, 124, 126 и 127 (холодная дряпня мелкая и средняя, а также капели регулярная и синкопированная), № 11 (хижа с градом), а теперь вот – под самым ненавистным, № 17.

Под № 17 значился затяжной ливень стеной, который заливает лобовое стекло так сильно, что включены дворники или выключены, не имеет большого значения.

Роб проверил этот признак, выключив ненадолго дворники. Видимость от этого резко ухудшилась – но не улучшилась, когда он включил дворники снова.

На одном из дворников сорвалась резинка.

Шварк-шварк-шварк-шлеп, шварк-шлеп, шварк-шварк-шлеп, шварк-шлеп, шварк-шлеп, шлеп, шлеп, вз-з-з-зык...

Роб изо всех сил ударил ладонями по баранке, топнул ногой, пнул магнитофон, который вдруг запел голосом Барри Манилова1, пнул его еще несколько раз, чтобы тот заткнулся, и произнес шестиэтажное неприличное слово.

В то самое мгновение, когда раздражение Роба достигло пределов ярости, лучи его фар выхватили еле заметную сквозь стену дождя фигуру человека на обочине.

Весь в грязи, одет, как пугало, мокрее, чем выдра в стиральной машине – и стопит!

– Вот бедолага, – подумал Роб Маккенна, вдруг поняв, что у некоторых бывают и более веские причины для депрессии, чем у него. – Должно быть, замерз, как цуцик. Черт его понес путешествовать в такую пакостную ночку. Что ты тут поймаешь? Только грипп, да грязь из-под колес дальнобоя.

Роб мрачно кивнул, вздохнул еще раз, повернул руль и въехал обоими колесами в огромную лужу.

– Понимаешь теперь, о чем я толкую? – подумал он, вспарывая лужу. – Такие гады эти дальнобойщики!

Через пару секунд в его заднем зеркале мелькнула фигурка обтекающего на обочине автостопщика.

Пару секунд Робу было приятно от того, что он сделал. Через еще пару секунд ему стало неприятно от того, что было приятно только что. Потом ему стало приятно от того, что все-таки стало неприятно от того, что было приятно от того, что он сделал, и он, удовлетворенный, прибавил газу.

По крайней мере, теперь его не заедало, что "порше", который он запирал последние двадцать миль, все-таки как-то ухитрился его обогнать.

Роб ехал в ночи, а дождевые тучи тянулись по небу за ним, потому что, сам того не зная, Роб Маккенна был богом дождя. Знал он только то, что будни его гнусны, а выходные все, как на подбор, отвратны. Тучи же знали только то, что любят его и хотят быть с ним, чтобы ласкать и поливать его без конца.