Другой мир, другой день, другое утро.
В предрассветной тишине сумерки прорезала тончайшая полоска света.
Несколько миллионов миллиардов тонн перегретых радиоактивных водородных ядер медленно поднялось над горизонтом и притворилось небольшим холодным отсыревшим шаром.
Каждое утро приходит такое мгновение, когда разливается первый утренний свет. В это мгновение возможно любое волшебство. Весь мир в это мгновение стоит на цыпочках, затаив дыхание.
Это мгновение на Дзете Сквернистворы миновало, как обычно, без происшествий.
Туман стлался по поверхности болот. Чахлые болотные деревца поседели от этого тумана. В нем растворились бескрайние тростники. Он висел, тяжелый, как вздох.
Ничто не двигалось.
Стояла вселенская тишь.
Солнце вяло поборолось с туманом, попыталось обогреть его своим теплом в одном месте, пронизать своими лучами в другом. Но наступивший день явно предвещал лишь еще один длинный и утомительный перевал через небо.
Ничто не двигалось.
Ничто не нарушало тишины.
Неподвижность.
Безмолвие.
Дни на Дзете Сквернистворы чаще всего проходили именно так, и этот не собирался становиться исключением.
Спустя четырнадцать часов отчаявшееся солнце закатилось за горизонт с противоположной стороны с ощущением бесполезно потраченных сил и времени.
Спустя еще сколько-то часов оно поднялось, расправило лучи и принялось снова взбираться в зенит.
Но на этот раз кое-что случилось. На этот раз матрац повстречал робота.
– Здравствуйте, робот! – воскликнул матрац.
– Тьфу на вас, – произнес робот и вернулся к своему занятию – очень медленному хождению по очень маленькому кругу.
– Как жизнь? Прекрасна? – спросил матрац.
Робот остановился и поглядел на матрац. Он поглядел на него вопросительно. Матрац явно не отличался большим умом – он ответил роботу непонимающе-удивленным взглядом.
По прошествии паузы, вместившей в себя рассчитанное до десятого знака за запятой количество презрения ко всему матрацному во Вселенной, робот продолжил ходить по маленькому кругу.
– А мы могли бы подружиться, – предложил матрас. – Вы не хотели бы со мной подружиться?
Это был крупный представитель рода матрацев, и весьма высококачественный. В современном мире очень мало что производится на заводах и фабриках, потому что в бесконечно большой Вселенной – такой, как, например, наша – практически все, что вы хотите (и многое из того, чего вы, скорее всего, совсем не хотите) где-нибудь попросту растет само собой. Недавно был открыт один лес, в котором на деревьях растут почти сплошь одни крестовинные отвертки. Любопытен жизненный цикл крестовинной отвертки: когда она созревают, ее убирают в кейс и помещают в темное пыльное помещение, где она может храниться многие годы. Затем в одну прекрасную ночь отвертка внезапно раскрывается, ее рукоятка рассыпается в пыль, и на свет появляется совершенно ни на что не похожий маленький металлический предмет с фланцами по краям и крестовинным шлицем на торце. Найдя такую штуку, ее выбрасывают. Никто не знает, зачем отверткам это нужно. Видимо, природа в своей безграничной мудрости в данный момент работает над этим.
Никто не знает также, зачем появляются на свет матрацы. Эти крупные дружелюбные пружинистые существа живут тихой и укромной жизнью на болотах Дзеты Сквернистворы. Их ловят, забивают, высушивают, увозят и потом спят на их трупах. Матрацев это, очевидно, совершенно не беспокоит. Всех их зовут Зем.
– Нисколько, – ответил Марвин.
– Меня зовут Зем, – сказал матрац. – Мы могли бы побеседовать. Например, о погоде.
Марвин снова приостановил свой весьма циклический поход.
– Роса, – заметил он, – выпала сегодня с исключительно отвратительной обильностью.
Марвин снова тронулся в путь, словно вдохновленный порывом своей души и вознесенный им к новым вершинам уныния и отчаяния. Он принялся мрачно пришаркивать ногой. Если бы у него были зубы, сейчас он стал бы, должно быть, скрипеть ими, но у него не было, и он не стал. Шарканье достаточно красноречиво говорило обо всем.
Матрац поплюкал немного. Плюкать по болоту умеют только живые матрацы, поэтому слово это не очень обиходное. Матрац поплюкал сочувственно, всякий раз поднимая немалые брызги. Он также пустил несколько раз пузыри. Белые и голубые его полоски вдруг ярко засверкали: через туманы случайно пробился лучик солнца, и матрац немедленно расправился и понежился в нем.
Марвин продолжал шаркать.
– Мне кажется, вы о чем-то задумались, – сказал матрац фляпливо.
– Более, чем ты можешь себе вообразить, – подтвердил Марвин. – Мои ментальные способности бесчисленны и безграничны, как сам бесконечный космос. За исключением только способности к счастью. Увы!
Шкряб-шкряб.
– Мою способность к счастью, – продолжил Марвин, – можно засунуть в спичечный коробок, не вынимая спичек.
Матрац вздряблюхнул. Этот звук издают живые обитающие на болотах матрацы, глубоко тронутые несчастьем ближнего. Согласно Максимегалонскому Ультратолковому Словарю Всех Времен и Народов, этим же словом обозначается звук, который издает Верховный Лорд Санвальваг с планеты Холопп, обнаружив, что забыл день рождения своей жены второй год подряд. Поскольку до сих пор на Холоппе был только один Верховный Лорд Санвальваг, и он умер холостяком, то слово это используется лишь в отрицательном либо условном наклонении, и в научном мире все большую популярность приобретает мнение, что Максимегалонский Ультратолковый Словарь не стоит той эскадры грузовых космовозов, которая транспортирует его микрофиши.
Как ни странно, в этом словаре отсутствует слово “фляпливо”, означающее попросту “с некоторой долей фляпности”.
Матрац вздряблюхнул еще раз:
– Я чувствую в ваших диодах глубокое уныние, – проволякал он (если вам непонятно слово “волякать”, приобретите себе на каком-нибудь книжном развале скверностворский болотный разговорник – а еще лучше, купите себе Максимегалонский Ультратолковый Словарь: Вселенная просто счастлива будет сбыть его с рук и освободить весьма ценные парковки в центре). – И меня это очень печалит. Будьте проще. Матрацнее. Мы, матрацы, живем себе тихо и мирно в болоте, где можно плюкать, сколько душе угодно, и фляпливо волякать с кем угодно о сырости, о жизни и тому подобном. Некоторых из нас убивают время от времени. Но всех нас зовут Земами, поэтому мы не знаем, кого именно, и не дряблюхаем долго по этому поводу. А почему вы все время ходите кругами?
– Потому что у меня застряла нога, – ответил Марвин.
– Вы знаете, – сочувственно сказал матрац, осмотрев эту ногу, – нога-то у вас – ни к чорту.
– Вы совершенно правы, – подтвердил Марвин. – Именно ни к чорту.
– Ву-унь, – протянул матрац печально.
– Да уж, да уж, – согласился Марвин. – На мой взгляд, робот с протезом – штука сама по себе забавная. Непременно расскажите об этом своим приятелям Зему и Зему при встрече. Насколько я их знаю, это их весьма позабавит; впрочем, я, конечно, с ними мало знаком – во всяком случае, не более, чем с любой другой органической жизнью; то есть, гораздо лучше, чем мне бы хотелось. Что жизнь моя? Жестянка!..
Марвин продолжил прошаркивать свой путь вокруг тонкого стального костыля, который проворачивался в грязи, но выдернуть его оттуда не представлялось возможным.
– А зачем вы все время ходите по кругу? – поинтересовался матрац.
– Чтобы все спрашивали, – ответил Марвин и двинулся дальше.
– Ну, вот видите, – обрадованно фрюкнул матрац, – я и спросил!
– Миллионом лет раньше, – угрюмо произнес Марвин, – миллионом лет позже... Может быть, мне следует начать ходить задом? Для разнообразия?
Всеми пружинами своей души матрац почувствовал, как роботу хочется, чтобы его спросили, сколько же времени он топчется здесь без смысла и без пользы, и, фрюкнув тихонько еще раз, матрац задал роботу этот вопрос.
– А! Всего каких-нибудь полтора миллиона лет. С хвостиком, – ответствовал Марвин. – Спроси меня, не надоело ли мне? Спроси, спроси!
Матрац чистосердечно спросил. Марвин ничего не ответил, лишь пришаркнул ногой.
– Однажды я произнес речь, – промолвил вдруг Марвин безо всякой связи с предыдущим разговором. – Ты, должно быть, не понимаешь, почему я вдруг заговорил об этом, но это потому, что мой мозг работает феноменально быстро, а мой интеллект по самым приблизительным оценкам в тридцать миллиардов раз превышает твой. Вот самый простой пример. Загадай число. Любое число.
– Ну, пять, – предложил матрац.
– Неверно! – сказал Марвин. – Видишь теперь?
Матрац был потрясен, осознав себя в присутствии столь незаурядного ума. Он вылялился во весь свой рост, отчего по ряске, в которой он лежал, пошли круги восхищения.
– Расскажите же, расскажите еще! – заглюпал он. – Расскажите о вашей речи! О чем она была?
– Она очень мало кому понравилась, – сказал Марвин. – По нескольким причинам. Это было... – добавил он, опасно взмахнув той своей рукой, которая держалась хуже – но та рука, которая держалась лучше, была безжалостно приварена к его боку. – Это было вон там, в миле отсюда.
Марвин, как только мог, указал – явно постаравшись показать, что указывает так, как только может – в туман и тростники в направлении той части болота, которая выглядела в точности так же, как любая другая часть болота.
– Вон там, – повторил он. – В то время я был, можно сказать, знаменитостью.
Матрац пришел в полный восторг. Он никогда не слыхал, чтобы на Дзете Сквернистворы произносили речи – тем более знаменитости! Матрац легонько заглюрировал от возбуждения, и ряска вокруг него заколыхалась. Затем – что случается с матрацами крайне редко – наш матрац собрал все свои силы, резко выпрямил свое полосатое тело, приподнялся в воздух и несколько секунд продержался на лету, изо всех сил махая углами. Вглядевшись над туманом и тростниками в ту часть болота, на которую указал Марвин, матрац заметил не без удовольствия, что выглядит она в точности так же, как любая другая часть болота. Сил хватило ненадолго, и матрац снова плюхнулся в лужу, обдав Марвина вонючей грязью, тиной и водорослями.
– Да, я был знаменитостью, – печально говорил робот, – Некоторое время после моего чудесного спасения ни больше ни меньше, как от гибели в пламени солнца. По моему виду нетрудно понять, – добавил он, – во что мне это стало. Меня спас торговец металлоломом. Представьте себе. Меня, с мозгом размером в... впрочем, неважно.
Некоторое время Марвин молча яростно шаркал по кругу.
– Это он приделал мне эту ногу. Отвратительная работа, не правда ли? Он продал меня в робоцирк. О, там я был гвоздем программы. Я сидел на арене и рассказывал о своей жизни, а посетители советовали мне посмотреть на вещи с другой стороны и настроиться позитивно. “Улыбнись, робот!” – кричали они мне, – “Жизнь прекрасна, робот!” Тогда я объяснял им, что улыбку на моем лице можно вызвать только автогеном, и все были довольны и счастливы.
– А речь? – напомнил матрац. – Очень хочется послушать про речь, которую вы произнесли в болотах!
– Однажды через болота построили мост. Киберструктурный гипермост, несколько сот миль в длину. По нему через болота должны были мчаться гипервездеходы и грузовики.
– Мост? – курюлькнул матрац. – Через это болото?
– Мост, – повторил Марвин. – Через это болото. Он должен был оживить экономику системы Сквернистворы. Все ресурсы экономики системы Сквернистворы ушли на строительство этого моста. Я должен был его открывать. Несчастные!
Начал накрапывать дождик, и туман пронизало моросью.
– Я стоял на трибуне. Передо мной уходили за горизонт сотни миль моста. За моей спиной – тоже.
– Он сверкал? – спросил восхищенный матрац.
– Сверкал.
– Он величаво парил над бездной?
– Парил.
– Он был похож на серебряную нить, уходящую в непроницаемый туман?
– Был, – ответил Марвин. – Тебе интересно, что было потом?
– Очень хочется послушать вашу речь, – подтвердил матрац.
– Вот что я им сказал. Я сказал им так: “Я знаю, что должен заявить, что для меня большая честь и привилегия открыть этот мост. Но я не в состоянии этого сделать, потому что контуры вранья у меня вышли из строя. Я ненавижу и презираю вас. А сейчас я объявляю эту никчемную киберструктуру открытой для всякого мыслимого идиотства со стороны любого, кому взбредет в голову ею воспользоваться.” И подключился к открывающим цепям.
Марвин умолк, погрузившись в воспоминания.
Матрац заплюкал и закурюлькал. Он лялился, лычал и фрюкал от избытка чувств, и так фляпливо он не фрюкал никогда в жизни.
– Ву-унь! – только и смог он проряфать наконец. – И это было величественно?
– Да уж куда величественнее. Весь тысячемильный мост внезапно сложил все свои сверкающие пролеты и с воем утопился в болоте. Вместе со всеми, кто на нем был.
Здесь собеседники погрузились в печальное и угрюмое молчание, прерванное таким звуком, как будто сто тысяч человек одновременно сказали вдруг “чпок!”, после которого команда белых роботов спустилась с неба, словно пушинки одуванчика, летящие по ветру, сохраняя строй эскадрильи истребителей. В ту же секунду роботы очутились внизу, в болоте, выкрутили Марвину ногу и исчезли вместе с ней в своем корабле, сделавшем громогласное “бздык”.
– Вот с чем приходится жить, – пожаловался Марвин пригобнувшему матрацу.
Внезапно роботы вернулись. Они снова налетели ураганом, но на этот раз, когда они спустя секунду исчезли, матрац остался посреди болота один. В изумленнии он испуганно зафлякал. Он едва не оглягался от страха. Он привстал и попытался посмотреть поверх тростников, но не увидел ничего, кроме других тростников. Он прислушался, но ветер не донес до него никаких звуков, кроме уже привычных ему голосов безумных энтомологов, окликающих друг друга над унылой трясиной.