Из сборника
"Тысяча и одна тусовая телега"

Системный и околосистемный фольклор первой половины 90-х гг. XX в. н.э.

Собрание, литературная обработка и комментарии

Степана М. Печкина

Дорогому, бесконечно милому и любимому, а также гнусному, бесконечно мерзкому и ненавистному Брайну в день двадцатилетия.

Из главы 1
"Сказки"

1. Сказка о царе Опиане, Иване-Hаркомане и Змее Героиныче

В некотором царстве, некотором государстве правил некогда некий такой царь Опиан с царицей своей Морфиной Маков Цвет. И была у них единственная дочка – принцесса Кайюшка по прозванию Любовь Плановая. И любили они ее, ясный пень, и берегли пуще глаза. Однако ж вот раз гулямши она по саду, цветочки-травки собирамши, как вдруг откуда ни возьмись налетел-наехал злостный Змей Героиныч, прихватил-повинтил принцессу, да и к себе на хаус скипел.

Опечалился царь Опиан круто:

– Ах ты, чудище злостремное! Hе в лом же тебе мое царство клевое доставать! Чтоб ты умер смертью лютой за день до последнего мента; да чтоб могила твоя поросла дикими приками, да чтоб они расцветали все в полнолуние, да чтоб на ней Hупогодяй с Миксом хором "Битлз" пели!..

Короче, издал царь указ, что ежели найдется такой богатырь, что Змея Героиныча покорит, то ему разом принцессу в жены, полцарства в карман, и полкармы с плеч долой.

Вот прискакали к нему принцы-витязи заморские: с запада – мистер Торч, агент цээрушный, с севера – барон герляндский фон Глюкеншмыг, с юга – султан Солутан, а с восточной стороны – Та Цзе-Пам, даос китайский. Вот двинулись они все к змеевой пещере, да так там и сгинули, как пиво за пятьдесят копеек.

Горько обломался царь Опиан, совсем в депресняк впал:

– Чтоб ты сдох, проклятый Змей! Чтоб ты колесом подавился, чтоб вчерняк удолбился! Чтоб пещера твоя Княжновским лагерем накрылась! Чтоб во всех твоих землях ни единого кустика травки не проросло, а росли бы одни ромашки и нюхали бы их одни битломанки! Почто ж мне ломота такая!?..

Однако ж, как у Hицше сказано, всяк да не приколется к облому своему. И пошли гонцы царские к Бабе-Яге, что олдовей самого БеГе. И говорит она им:

– И-и, светики, знаю, как замороке вашей помочь. Идите вы все прямо, прямо, в пятницу налево, и дойдете до Сайгона. Там вычислите Ивана-Hаркомана, а уж он придумает, что делать.

Раскумарили гонцы Бабу-Ягу, дала она им машину-самоход. Треснулись они, открывают глаза – глядь, уж они в Сайгоне кофе пьют, а тут же и Иван-Наркоман на подоконничке отрывается. Поимели они его, как был, не жравшего, и мигом к царю Опиану обратно. Глянул на Ивана царь – и обхохотался, хоть вроде и не подкурен был:

– Ты, что ли, в натуре, на Змея собрался? Когда тебя колесом придавить, да сквозь штакет протянуть?!

– Я если и что, – говорит Иван с понтом, – так потому, что неделю не спал, месяц не ел да год не мылся. А насчет змеев ваших – это мы еще приколемся.

И пошел Иван-Hаркоман к пещере Змея Героиныча. Идет – хайрами ворон пугает, феньками дорогу метет, а шузов на нем и нет вовсе – так, прикол один. Вот, пришел, видит: сидит на горючем камне в падмасане Змеище-Героинище, одной головой кин-кримсоны всякие распевает, а другими двумя развлекается – сам себе паровозы пускает. Увидел Ивана, и говорит:

– А это что за глюк такой к нам пожаловал? С каких краев будешь, молодец, какого роду-семени, какой тусовки-племени?

Говорит ему Иван:

– Я – Иван-Hаркоман, олдовый хиппан, родом с Петрограду, с Эльфовского Саду, на вписке зачат, на трассе рожден, в Сайгоне выращен, в Гастрите выкормлен, я от ментов ушел, я от урлов ушел, я от нациков ушел, а уж тебя-то, змеюка бесхайрая, прихватчик левый, глюковина непрошенная, ежели принцессы не отдашь, кильну в момент к Катриновской бабушке!

– Ты, молодец добрый, прихваты эти брось. – змей говорит. – Попусту не наезжай, крыши не двигай. Ты, может, и интеллигент, да и мы не лыком шиты. Hешто, приколемся-ка мы на косяках биться?

– А прик ли нам? Давай!

И стали они на косяках биться. День бьются, ночь бьются – только дым стобом. Hаконец, упыхалась голова у Змея Героиныча. Говорит он:

– Эвона! Hеслабо ты, Иван, по теме приколот. Перекумарил ты меня!

А Иван-Hаркоман так только повеселел с виду.

– А, – говорит, – урел трехголовый, вот обломись тебе в первый раз!

– Hешто, – змей говорит, – давай колесы катать?

Стали они колесы катать. День катают, ночь катают – только пласты горой. Глядь – удолбилась вторая голова у ЗМея Героиныча, аж язык высунула – совсем ей неумат. А Иван так только посвежел с лица.

– Hиштяк, – говорит. – Тут тебе и второй обломись!

– Hе кажи гоп, Ваня! – Змей говорит. – Давай-ка теперь на машинах сражаться!

– Hу, давай. – говорит Иван. – Дурь твоя хороша, колеса тоже ничего достаешь, поглядим теперь, каков ты есть варщик.

И стали сражаться. А первый день сражаются – показалась им земля с колесо фенное. Второй день сражаются – показалась им земля с конопельное зернышко. Третий день сражаются – с маковое зернышко земля стала, во как улетели. И вот, долго ли, коротко ли бились – вконец Змей Героиныч оприходовался. А Иван-Hаркоман цветет в полный рост. И взбормотал ему Змей слабым голосом:

– Иван!.. Уморил ты меня, вчерняк задолбил... За то вот тебе ключи от всех палат, куда хошь, ходи, чего хошь, бери, тоько последней маленькой дверцы не открывай, не надо...

И с этими словами кризанулся Змей Героиныч. Сказал Иван:

– Вот тебе и в третий раз обломись. Будет впредь наука, кайфолом дурной. А мне на халяву и уксус – портвейн.

И пошел Иван в пещеру. Открыл первую дверь – за ней принцесса Кайюшка спит мертвым сном в гробу хрустальном. Hаклонился тут Иван над ней, да как запел "Лет ит би" – гроб разбился, принцесса ожила... Долго ли, коротко ли, открыл Иван вторую палату. Там все принцы-витязи заморские обдолбанные валяются. Разбудил их Иван той же методой. Они ему все по феньке подарили, а даос китайский – "И-цзин" с автографом Лао-цзы. Открыл Иван третью палату – а там у Змея изба-торчальня оборудована. Все там примочки-драйверы, сустэйны-флэнджеры диковинные, три микрофона на стоечке чистого золота, да гитарище заморское на стене приторочено – "Хипсон-Стритокастер". Открыл Иван четвертую дверь – а там на столике в хрустальном кубике маленький "Аквариум" пляшет и песенки поет. Прикололся Иван к штуковине хитрой; однако, в пятую палату ломанулся. А там чего только нет! Косяки-самопыхи, колеса-самокаты, иглы-самотыки, а самое клевое – ништяк-самохав с гастритовскую кассиршу размером. Hо только стал Иван ко всему этому прикалываться, как напали вдруг на него ломы-самокрюки. И не пошел он в шестую палату. А на двери у нее было написано: "Выход в Астрал, познание самоя себя, вечный кайф и круть немерянная". И вот, подошел Иван к седьмой маленькой железной дверце. Думает – куда столько-то добра денется? Успею еще туда заглянуть. Ан только ключик в дверцу всунул, как тот сам как повернется, да дверь как откроется, да как выскочит оттуда мент-кладенец – И ВСЕХ ПОВИHТИЛ!

Тут и сказке конец, а кто под нее обсадился, тот молодец. А кто хочет в жизни счастья добиться, надо меньше дурью всякой долбиться.

Из главы 2
"Философские притчи"

3.

Папа с малолетним сыном бегут по улице. Зима, вьюга. Окрестность Лиговского проcпекта.

– Папа, папа, а почему в Росии хипей нет?

– Холодно, сынок, холодно.

4.

Те же папа с сыном, но уже добежали. На кухне пьют чай.

– Папа, а хиппи почему не вымирают?

– А в лом, сынок, в лом.

5.

Маленький оазис в большой пустыне. В тени пальмы сидит хиппи и курит траву. Мимо проходит караван.

– Эй, хиппи, вставай, банан срывай!

– И что?

– Глупый! Банан в город неси, продай, верблюда купи!

– И что?

– Верблюда сюда веди, бананы рви, на верблюда грузи!

– И что?

– Верблюда в город веди, бананы продавай, людей нанимай!

– И что?

– Люди будут бананы рвать, на верблюдов грузить, в город возить!

– И что?

– А ты будешь под пальмой сидеть, траву курить!

– А я и так под пальмой сижу, траву курю.

6.

В одном автобусе едут коммунист, либерал-демократ и хиппи. Вдруг появляется фея и говорит:

– Я исполню по одному заветному желанию каждого из вас.

Коммунист говорит:

– Хочу, чтобы исчезли все демократы!

Демократ говорит:

– Хочу, чтобы исчезли все коммунисты!

– А вы, молодой человек, чего желаете? – обращается фея к хиппи.

Хиппи недоверчиво спрашивает:

– Желания этих господ будут исполнены?

– Конечно. – заверяет фея.

– Ну, тогда, пожалуйста, маленький двойной.

{Кто-то, Ротонда, осень 1988.}

{Политические пертурбации вносили свои коррективы в этот анекдот, но суть его, тем не менее, оставалась неизменно такова.}

7.

Пипл сидит у фонтана. Он "волосат, худ, грязен и небрит". К нему подсаживается ветеран.

– Сынок, ты что ж грязный такой?

– Помыться негде.

– А что рваный?

– Так надеть нечего.

– А что худой?

– Жрать не на что.

– А ты пошел бы да поработал.

– Щас, все брошу и побегу всякой фигней заниматься!

{Эндрюс Царицынский, июль 1991}

8.

Многовариантный сюжет. Скажем, волосатый лупит металлиста и приговаривает:

– А я тебе докажу, что музыка Битлз добрее, добрее, добрее!

9.

Идет пипл по трассе. Идет, идет – не стопится ничего, хоть тресни. Пустая трасса. Полный голяк. День, два. Неделю. Взмолился пипл:

– Господи, да что ж это такое делается! За что?

Только сказал – выворачивает из-за поворота дальнобой. Огромный, как Родина, теплый, как Битлз, и кайфовый, как крымский портвейн. И сидит в нем за рулем Господь Бог. Подъезжает, притормаживает, высовывается из окна и говорит:

– Ну, не люблю Я тебя, не люблю!

10.

Два пипла в расцвете олдовости сидят на своем олдовом флэту в олдовых прикидах. Сидят в падмасанах, тихонечко слушают олдовый Грейтфул Дед и курят траву, наслаждаясь всеми фибрами души. Один из них говорит:

– Сейчас вон там появятся три шестиногие собачки.

Он затягивается, закрывает глаза – и точно, появляются собачки в точности такие, как задумано.

– Ништяк! – говорит второй. – А сейчас они станут розовыми.

Он затягивается, и собачки розовеют.

– Ну, а теперь они вылетят в окно. – говорит первый, и розовые шестиногие собачки одна за другой вылетают в форточку. Олдовые пиплы меняют пластинку и блаженствуют.

За окном идет дождь со снегом. На скамейке под окном сидят три пионера и курят траву. Они поднимают головы и видят трех розовых шестиногих собачек, летящих по воздуху.

– О! – говорят они друг другу. – А говорил: безмазовая!

11.

Мне рассказали про одного, кажется, московского панка – забыл его имя – к которому пришла смерть и позвала, натурально, с собой. Но обломалась старая ждать, пока тот зашнурует свои хайки, и ушла.

И стал он хайки обратно расшнуровывать.

{Леша Дубль Московский, лето 1992}

12.

Повстречал мажор хайрастого. То ли в школе они вместе учились, то ли еще что. Тощий, драный был хайрастый. Говорит ему мажор:

– Эк ты, братец, докатился! Совсем опустился. Разве так надо жить? Пошли, покажу, какая жизнь хороша.

Повел мажор хипа к себе на флэт. Накормил его разной хавкой мажорской, какой мы и названий-то не знаем, напоил дринчем шикарным, мальборой дорогой подкурил. Потом в ванну пипла загнал, прикид его сжег в пепельнице и свой дал – размеры совпали.

Выходит утром пипл с мажорской вписки. Идет себе, насвистывает и думает:

– Эх, хороша же ты, наша хиповская жизнь!

{Сеня Кролл, август 1989}

Из главы 3
"Легенды и мифы. Легендарные и мифические личности"

13.

Федор Михайлович Достоевский гуляет берегом Канала Грибоедова. Навстречу ему из разливочной вываливается в бэксайд удринчанный Раскольников. Фуражка набекрень, топор за пазухой.

– Что, Родион, никак опять старушку убил? – спрашивает Достоевский.

– Кильнул. – мрачно подтверждает студент.

– И что, много взял?

– Много?! – хмыкает Раскольников. – Двадцать копеек!

– Родион! Ну, можно ли за двадцать копеек старушку убивать?

– Дык, Федор Михалыч! Двадцать старушек – бутылка портвейна!

{Также одна из древнейших телег. На древность ее указывает хотя бы цена на портвейн. Я такой цены уже не упомню. Или упомню?}

14.

Идут по трассе два пионера. Смотрят – из болота торчит колесо.

– Смотри, колесо! Давай вытащим?

– Ты что! Где колесо, там телега, а где телега – там Басманов, а куда он нам на трассе?

{Осень 1989}

15.

В Москву на Гоголя проветриться приезжает питерская тусовка.

Первыми приезжают пионеры-эстеты. Они сжирают все бисквиты, выпивают весь кофе и эстетично фачатся друг с другом на своих цивильных вписках.

Затем приезжают пиплы. Они сжирают все ништяки, выпивают весь дринч и открывают фри-лав по бомжатникам.

Затем приезжают панки. Они выпивают все, что льется, сжирают все, что не льется, фачат все, что шевелится, а что не шевелится, то расшевеливают.

Затем в Москву приезжает Андрюша Басманов. И тут такое начинается!..

{Чтобы вышеупомянутому не было обидно, если вдруг, скажу, что и многим другим, куда менее выдающимся личностям удалось запечатлеться в этой телеге. И вообще, я их не выдумываю, честное слово, я их только слышу.}

16.

Про Диму Олейника услышал как-то раз, что ему однажды удалось сесть на хвост собственной кошке.

17.

Идет Базиль по трассе. Осень. Холодно ему. Мокро. Устало ему и гнило.

– Эх, – думает он, – сейчас вот застоплю дальнобой, прикачу домой... Переоденусь... Чайку напьюсь... Наемся от пуза... Залезу в ванну теплую... И моечкой по венам...

{По поводу этой телеги немало раз говорили мне потом, что она гораздо старше Базиля. Охотно верю, потому что Базиль жив и здоров, тьфу-тьфу-тьфу на них на всех. Речь, должно быть, шла о разных Базилях.}

18.

Рассказывают, что где-то не то на севере, не то на Псковщине, какой-то мужик нанял тусовку трассовиков строить ему какой-то сарай. Приходит через неделю проведать работников – глядь, а ничего и не начато. Стоит кумар столбом.

– Когда ж строить-то начнем? – спрашивает мужик.

– А вот сейчас покурим и начнем. – отвечают хиппи.

Приходит мужик еще через неделю.

– Что не строите-то, мужики?

– А вот сейчас покурим и построим. – отвечают хиппи.

Через еще неделю приходит мужик снова, злой, как черт.

– Все, уматывайте к такой-то матери, строители хреновы!

– Вот сейчас покурим и уйдем. – отвечают хиппи.

19.

Некий малоизвестный всем, но хорошо памятный мне хиппи заходит по укурке или с похмелюги в кришнаитскую едальню "Санкиртана" и говорит по привычке:

– Биточки с двойным гарниром, солянку и пачку "Беломора".

Ему отвечают:

– Молодой человек, Чайтанья с вами, вы где находитесь?!

Тот оглядывается, видит – не "Гастрит" это вовсе.

– А... Ну, тогда килограмм укропа и сметанки.

20.

А то вот еще случай был: шли хипаны через деревню одну, а бабка какая-то откуда ни возьмись попросила их хрячка забить. Ну, надо так надо, грех старой не помочь. Скидывают хипаны бэги, засучивают тельники, заходят в сарай. И ну оттуда крики, визг свинячий, мат-перемат. Выходят наконец, усталые, потные. Улыбаются.

– Ну что, сынки – зарезали? – спрашивает бабка. Переволновалась уж, поди.

– Да ну, мать, что ты! Пацифисты ж мы. Но попинали от души!

22.

Неизвестный, вроде бы киевский, гитарный мастер построил для Басманова по спецзаказу гитару. У нее были три грифа. На верхнем был настроен ре-минор, на среднем – ля-минор, а на нижнем – ми-мажор. Где сейчас этот шедевр – неизвестно.

23.

Ночь. Парадняк. Лестница. Последний этаж. Открывается замочная скважина, и из нее блестящий глаз долго и внимательно изучает обстановку. Осторожно, тихо-тихо щелкает замок. Дверь приоткрывается. Тишина. Наконец, из-за двери высовывается человек с ведром. Минут через пять он делает шаг из двери и ступает на лестницу.

Мгновенно раздается грохот, звон стекла, крики, топот – и все стихает.

Обсыпанный мусором, весь оборванный, облитый гадким портвейном и измазанный губной помадой человек ползет обратно к себе наверх.

С улицы доносятся крики:

– Я же говорил: мы будем пить с БГ!

24.

I в. н.э. Иерусалим. Раннее утро. По кривой грязной улочке идет кривой грязный рыжий еврей. Он несет в руках мешочек. Время от времени он встряхивает его, прислушивается к звону и напевает:

– Серебро Господа моего!..

{Сочинил Энди Цунский, июль 1991, у меня.}

25.

Маэстро вроде бы сидел на Бисквите, сыпал на мостовую бисер и приговаривал:

– Хипи-хипи-хипи!..

26.

Крыса. Осень 1990-го года. Герла подходит сзади к мужику и начинает на характерном ломаном русском излагать:

– Исфинитте са непрафильны аксэнт, мы приехал с корот Тарту, наша круппа "Пропеллер" уейхала тфа тня насатт, а я не моку уейхатт, помоките мне найти наше польпретства...

На что мужик оборачивается и говорит:

– А я – Басманов!

И герлу откачивали полчаса, как рассказывал

{Браин, февраль 1992}

29.

Ежели кто видел фильм группы Лед Зеппелин "Зе сонгз ремэйн зе сэйм", то не может не помнить, как там Пэйдж лезет на гору. На горе его ждет старый старец с лампочкой.

– Ты кто? – спрашивает его запыхавшийся Пэйдж.

– Я – прикол ваш.

– А ты чего старый такой?

– Знаешь, сколько тебя ждать пришлось?!

32-33.

Картинка из сайгонской жизни. Трубников и еще кто-то стоят и пьют кофе. Мимо пробегает пионер и говорит им доверительно и возбужденно:

– А я тут тусуюсь!

– А мы вот кофе пьем. – спокойно отвечают те.

Через некоторое время пионер пробегает обратно:

– А я тут тусуюсь!

– А мы кофе пьем. – с достоинством отвечают аксакалы.

Наконец, покоренный их загадочной невозмутимостью, пионер просит:

– А примите меня в свою систему!

– А давай членский взнос – выдадим тебе членский билет.

– А сколько нужно?

Ботл портвейна стоил тогда три рубля. Поразмыслив, Трубников говорит:

– Шесть рублей.

Пионер безропотно выкладывает шесть рублей, завороженный перспективами будущего. Трубников достает бумагу и пишет: "Членский билет номер такой-то выдан такому-то. Дата, подпись." Расписывается Трубников и его сотоварищ.

– Теперь нужна подпись третьего олдового. Вон у того возьми.

У зеркала стоит Костя Зверь. Пионер отправляется к нему. Тот, не моргнув глазом, читает билет, подписывает документ, поздравляет пионера, жмет ему руку и даже произносит какое-то напутствие. Потом подходит к Трубникову и произносит одно:

– Сколько?

– Шесть. – отвечает Трубников.

– Ну так пошли же!

И компания отправляется в магазин на Стремянную.

Из главы IV
"Басни"

36.

Брежнев Леонид Ильич как-то раз говорил с трибуны:

– Товарищи... В срррне у нас появились хыппи. Они любят музыку, украшения, пьют водку и борются за мир... Я тоже все это люблю... и я тоже борюсь за мир... Значит, я тоже хыппи...

{Несколько раз я уже слышал, что это было на самом деле: как будто бы кто-то из писателей такое рассказывал. Однако же не верится все равно.}

38.

Шел раз пипл по трассе. Вдруг грузовик на него наехал. Да так наехал, что задавил совсем. И уехал себе.

Неподалеку стояла деревенька. Бабушка из деревни увидела на дороге красивый цветной коврик из лоскутков, скатала его и постелила в своей избушке.

Прошло лето, наступила поздняя осень. Под Новый Год бабушка решила постирать свой коврик. И повесила его сушиться на дворе.

На дворе стоял сильный мороз. Пипл простудился и умер.

39.

Раз пипл вчерняк удолбился и упал на трассе под машину. А может, по другой какой причине. Вышел водитель машины:

– Ахти господи, никак я хиппи сбил!

И кинул его в ближайший пруд. А в пруду нашел его спасатель.

– Ох, беда, хиппи в моем пруду утонул!

И положил его под поезд. Поезд проехал, выскочил машинист:

– Караул – хиппи мы переехали! – собрал хиппи и отвез в город. Там сразу сдал его в больницу.

И после многочасовой операции врач выходит из операционной, вытирает пот и говорит:

– Будет жить.

40.

По лесу идет Лустберг, генерал Зеленых Бригад. Вдруг он замечает медведя, который зацепился за сук и не смог убежать.

– Ты кто? – спрашивает он медведя.

– Я? Т-т-турист... – лепечет медведь.

– Ты турист? Это я – турист! А ты – завтрак туриста!

41.

Очередной съезд депутатов Санкт-Петро-Совета. Слово предоставляется г-ну Вите Колесо. Тот поднимается на трибуну и, страшно заикаясь, говорит:

– Г-г-господа д-д-депутаты, у вас м-м-мелочи н-не найдется?

{Включил сюда этот анекдотец только из-за его странного пророческого содержания. Услышал я его в 1989 году, когда сами слова "Санкт-Петербург" и обращение "господа" казались анекдотически нереальными. Кто же мог знать, что не пройдет много времени...}

Из главы V
"Телеги о Торче"

45.

На подоконнике Сайгона сидит олдовый хайрастый мэн, завесившись хайрами, и старательно забивает косяк.

Вокруг него стоит тусовка пионеров и внимательно наблюдает за тем, как старательно олдовый хайрастый мэн забивает косяк.

Подъезжает братская могила, винтит тусовку пионеров, а олдовый хайрастый мэн все сидит и старательно забивает косяк.

Подъезжает маленькая упаковочка, в нее сажают олдового хайрастого мэна, а он все так же старательно забивает косяк.

Его привозят в ментуру и сажают в аквариум. Там олдовый хайрастый мэн заканчивает свое дело, взрывает его, пыхает, откидывает хайры, оглядывается и удивленно восклицает:

– Пипл! Стрем! Скипаем! Полис!

49.

Василий Иваныч, Петька и Фурманов сидят на берегу Урала и задумчиво курят траву. Плавно выдыхая дым, Василий Иванович с чувством говорит:

– Да...

– Да!.. – мечтательно произносит Петька.

– Да-да... – подтверждает Фурманов.

Впоследствии Василий Иваныч выговаривает Петьке:

– Фурманова больше пыхтеть не бери! Болтлив!

{Всякие аллюзии между этим анекдотом и последней главой романа В.Пелевина "Чапаев и Пустота" прошу считать случайными, хотя отнюдь не нацело неуместными. Разве что в этом случае вместо Фурманова в нем, может быть, должен был бы фигурировать Г.Котовский}

55.

Тайга. Алтай. Лесник утром просыпается от солнца, бьющего в глаза. Что за черт? Какое солнце? Кругом дремучий бор! Лесник в ужасе выскакивает из избы и видит поваленные столетние деревья на километр вокруг. Посреди этого стоит Иван Кумаров, поправляет хайратник и улыбается.

– Ты это... как это тут лес валишь? – только и выговаривает лесник.

– А лобзиком. – отвечает тот. – По приколу.

56.

Южный пипл приходит к другу. Звонит в дверь - открывает жена.

– Васю можно?

– Васю нельзя.

– А что с Васей?

– Вася умер.

– Он что, так умер, что даже за планом не поедет?

{Эндрюс Царицынский, август 1991}

57.

Винни Пух и Пятачок едут с дербана, усталые, но довольные. Пятачок долго ноет, подначивая медведя пыхнуть. Наконец ему это удается. Они выходят в тамбур, сколачивают пяточку, пыхают – все становится розовым, пыхают по второй – все становится голубым, добивают пяточку – все становится зеленым; а тут и поезд к вокзалу подрулил.

Выходят Пятачок с Винни Пухом из собаки, и Пятачок, вконец довольный, спрашивает у Винни, круто подбоченясь:

– Ну, старик, похож я теперь на настоящего битника?

– Свинья, – грустно отвечает тот. – Ты похож на мешок, который мы забыли в электричке!

61.

Известные нам уже папа с сыном (см. выше) в домашней обстановке. Папа докуривает косяк и отъезжает. Сын пристает к нему:

– Папа, папа! Я писать хочу!

Папа долго задумчиво смотрит на сына, а затем вдруг выдает ему:

– Так писать – это же ништяк!!!

Из главы VI
"Феньки и Телеги по Жизни"

69.

Некий мэн вписывается к такой же некой герле. Та ему говорит:

– Поскольку бед у меня один, а на граунде найтать ты колданешься, придется нам на нем вдвоем плэйсоваться. Только ты меня чур на фак не подписывай?

– Лет ит би. – говорит мэн, усталый и замерзший. И спрашивает. – А вообще ты подписываешься?

– Ну вот, сразу и подписал!

70.

Газета "N-ский прикол" за апрель месяц 2... года. Под рубрикой "Вести с трасс".

"Из лагеря Большие Кайфоловы сообщают. На прошлой неделе тусовщиками лагеря найден и повинчен дикий цивил. "Голод выгнал стриженого из леса", говорит олдовый тусовщик лагеря Крокодил XIV. Цивил, откликающийся на погоняло Иван Петрович, накормлен и подкурен. Состояние его удовлетворительное."

{Многое из этих милых десятилетней давности фенечек мы уже видели в реальной своей жизни. Не дай – а может, дай? – нам Бог дожить до осуществления еще и этой вековечной мечты!}

71.

Рассказывают, что где-то будто бы на Украине – на Шипоте, что ли – три пипла поймали золотую рыбку. Рыбка сказала:

– Пипл! Норма у меня – три желания, поэтому давайте каждый по одному.

– Вконец меня мустанги замаяли! Такая гдота! – сказал первый.

– Тю, проблема! Вот тебе маленький серый мустанг, он всех твоих схавает и сам скипнет.

– Крысы меня замотали! – пожаловался второй. – Сил нет! Всю хавку на флэту сгрызли, гитару, картины все – ко мне подбираются!

– Не журысь! – говорит рыбка. – Вот тебе маленькая серая крыса. Действие аналогичное.

– Слушай, рыбка! – спрашивает третий. – А нет ли у тебя там такого маленького серого гопничка?

71а.

Вариант предыдущего, в котором три пипла медитировали и жили первый год на одной воде, второй на одном воздухе, третий на солнечных лучах, а четвертый – на голимом приколе, и когда им явилась Высшая Божественная Личность, третий пипл попросил у нее маленького черненького мента.

73.

Слониха со слоном идут по джунглям. Вдруг навстречу им – мамонт!

– Ой, мама, мама, кто это? – спрашивает испуганный слоненок.

– Это хиппи, сынок, он маму не слушался!

78.

Пипл идет по Невскому и тянет за собой веревочку. Веревочка же такая длинная, что конец ее еще на Сайгоне болтается, а сам пипл уже к Казани подходит. На Казани над ним зависает главный казанский мент Винтила Свисткович.

– Ты что же это тут, – говорит он, – веревочку за собой тянешь, а?

– Однако, – опешивает пипл, – уж не перед собой ли мне ее толкать?

78а.

Вариант предыдущего, в котором пипл встает на цыпочки и доверительно шепчет менту в ухо:

– Тс-с-с! Она тащится!

83.

Пипл на Казани лежит на травке. Тогда еще на травке там лежать было нельзя – до 1994 года. Собственно, и сейчас не очень-то можно, но сейчас можно прикинуться иностранцем, а им у нас уж точно все можно, уж тем более на Невском. Хотя... Ну, короче, в 1994 году к нему подходит мент и говорит:

– Ну-ка, встать!

Пипл просыпается и молча выразительно смотрит на мента. Тот свирепеет:

– Встать живо, кому сказано! – и дальше нецензурно.

Пипл продолжает лежать и молча смотреть вверх. Тот свистит в свисток, подбегают три мента и пытаются все вместе поднять пипла. Ничего не выходит!

Наконец, пипл с непроницаемой улыбкой просветленного говорит:

– С хайра-то скипите!

84.

Герла прибегает на тусовку:

– Джона не видели?

– Джона? А какой он из себя?

– Ну, какой-какой! Высокий такой, тощий, с хайрами, в ксивнике и босой...

88.

Питер, зима, ночь. В парадняке найтает хиппи. Он немало наслышан о превратностях судьбы, подстерегающих одинокого хиппи в Питере ночью зимой, и ему стремно. Вдруг снизу по лестнице раздаются шаги. Кто-то поднимается и из темноты могучим басом спрашивает:

– Эй, хиппи! Косяк есть?

– Н-н-нет... – выдавливает из себя хиппи.

Шаги спускаются и стихают. Но не успевает наш хиппи подумать "Пронесло!", как шаги раздаются снова. Кто-то поднимается и могучим басом говорит:

– Эй, хиппи! На косяк!

{Когда услышите, что с кем-то уже случилась такая история – не удивляйтесь. Я бы не удивился. Во всяком случае, я смогу сказать: вот, а я тусовался еще тогда, когда это была только телега!}

90.

Хиппи умер. Попал, естественно, в рай. Но не прикололо его, естественно, там. Пошел по трассе в ад. Приходит, смотрит – стоит коноплища до самого горизонта! И наркоманы косяки крутят! Высоченные горы уже накрутили. Присел хиппи быстренько, заколотил штакетину, подбегает к соседу:

– Друг! Спички – дай!

Тот в ответ мрачно-мрачно:

– А! Были б спички – был бы рай!

92.

Пипл входит в галантерейный магазин и спрашивает:

– Дайте мне пожалуйста маленький двойной...

– Что???

– Зонтик...

97.

Настала зима 1992 года. Хипам стало плохо совсем. Голодно, холодно и беспрайсно. Так приперло, что совсем невмоготу стало. Полезли они на хлебозавод булку воровать. И надо-то было им всего один батон! Но шел, как на беду, сторож мимо. И навел на них свой фонарик. Те только присесть и успели.

– Что это вы тут делаете?

– Какаем! – хором ответили хиппи.

Сторож присмотрелся, фонариком посветил:

– Э-э! А дерьмо-то – собачье!

– А жизнь какая? – хором взвыли хиппи.

99.

Маленький – реально маленький – мальчик сидит на скамеечке возле песочницы. Хайр у него уже реально до пупа, руки по локоть в феньках, джинса уже рваная и личность обтрепана до крайности. Сидит он на скамеечке возле песочницы и курит беломорину, потягивая портвейн. Hа вопрос остолбеневающей тетки, почему он не в школе, мальчик вдумчиво отвечает через затяг:

– Умат! Чувиха, ну кто же в шесть лет в школу ходит?

100.

Двое в одной постели:

– Слушай, пипл, а ты мэн или герла?

– Какая разница? Мы ведь все любим друг друга!

{Браин, осень 1992}

101.

Почему у волосатых на предплечьях всегда синяки? Потому что как начнут чего вспоминать, стучат себя ребром ладони: вот такой-де хайр был!

{Лето 1989, панк Андрюша Кошмар}


Материалы для второго тома коллекции

© Stepan M. Pechkin 1996