От миров всеединых один отсеченный мирок
Патриаршей ли скукой, а то неустройством дорог,
Или искоркой тихой любви к затеванию склок,
Видно, ангелы в эти места никогда не входили.
Если ангельской жалости снизу вглядеться наверх –
Изможденный ветрами, коленом скрываясь в траве,
Над колодезным срубом торчит в небеса журавель,
И его облака поднимают за ломкие крылья.
Я – Господень свидетель чудес. Я – его паладин.
Для чего я сюда? За каким-нибудь чудом поди.
А очнусь в кабаке поутру и, как прежде, один
Рассказать попытаюсь под крики: "Не будет-то врать ли?"
Где-то женщина плачет. Редеет над крышами мгла.
Не от скуки, не к славе, не с тем, чтобы требовать власть,
За плечами пригладив по два берестяных крыла
На сарай взобирается Онфима – Божеский ратник.
Эй, мужики, брось кружками стукать!
Вон на улице-то знатная штука.
У Онфимия, поди ты, весь разум вышел –
Крылья нацепил и лезет на крышу.
Бабы орут, а ему горе не в горе,
Матери своей, и той не слышит.
Люто, Господи, до чего темно.
Глянуть, что ль, подойти, в окно?
С корчажки-бражки ломает тело.
А делать что, Господи? Что делать?
Вновь завалы по всем верстам,
Жену колотить и то – устал:
Ой, мука моя, сизая мука:
Гей, мужики, там новая штука:
Онфимка-то выторчал на самом коньке –
"Я, мол, – кричит, – Боженька, в твоей руке."
Вот те на! Опять за свое.
Мало знать били его, мужичье.
Да к бесу его, к бесу, скатеркой дорога,
Хай себе балбес повоюет за Бога,
Он же, мужики, так хитро устроен,
Что мы все попросту, а он – божий воин.
Люто, Господи, говорить-то с кем.
Тьма.
Не дурак Онфимья один – лишенный ума.
Не дышится мне, не видно тропочки в рай,
А он – злыдень, влез еще на сарай.
Душу, злыдень, не трогай, остави ми:
Эй, Никодим, отче! Да предай же его анафеме!
Душа середку коптит, как не моя.
А ты, отче, хорош: лучше только свинья.
Гей, мужики! Слушай!
Сейчас не покажется сладко!
Онфимка-то – расквасился – всмятку:
Господи –-
Торопливы в испуге, чуть дверь не снесли кабака,
Что-то зябко, да страшно, да дрожь не умерить в руках,
И по лицам рисует морщины хмельная тоска,
Вам бы взять, да узрить, мои бедные пьяные братья,
Как из плоти разбитой взываемый светлым лучом,
Поправляя бересту крыла у себя за плечом,
Светлый сам и теперь опоясанный светлым мечом,
В небеса поднимается Онфима – Божеский ратник.
© K.McG.